Читать интересную книгу Великая Скифия - Полупуднев Виталий Максимович

– Вернетесь, – громко говорил им Данзой, – ищите нас у соседей. Будем у людей ютиться. А ты, Танай, постарайся увидеть в Неаполе князя Фарзоя, он замолвит словечко перед царем и поможет вам скорее вернуться домой. О малыше не беспокойтесь, голоден не будет.

Защелкали бичи, грубая брань и окрики прервали речь старика.

– Уходи, а то зашибут ребенка! – поспешно крикнула Липа Данзою.

Молодая женщина обливалась слезами.

– Танай, – обратилась она к мужу, – за что нас наказывает царь? Ведь ты же совсем не собирался изменять ему.

– Зато я дрался с его дружинниками, а потом убежал домой из-под Херсонеса. Меня карает царь за дело, а вот тебя за что – не знаю.

– Здесь и мужей немало таких, что совсем не были под стенами Херсонеса.

– За измену одного царь карает десятерых.

– Разве это справедливо?

– Справедливо то, что угодно царю. Но я думаю, что воины пугают нас рабством напрасно. Палак-сай совсем не так жесток. Он смилуется и отпустит нас домой.

– Только бы здесь кто не обидел нашего малыша.

– Дед Данзой не даст его в обиду.

– Да сохранит его сама Табити.

Липа оборотила назад заплаканное лицо, желая взглянуть на сына, и вскрикнула от неожиданности. Пока она говорила с мужем, стражи успели отогнать толпу провожающих. Кругом белел снег, выпавший ночью, чернели пятна бугров. Небо затянуло серыми тучами.

– Сын мой!.. Мальчик мой!.. – изо всех сил закричала женщина, бросаясь в сторону. Но ее встретил грубым толчком пеший воин.

– Что ты?.. Проснулась?.. Все ревели, когда прощались, а ты вздумала среди степи рот разевать!

Только теперь она поняла, что произошло нечто непоправимое, страшное. Она закричала, забилась на руках мужа. Ее волнение стало передаваться другим. После одурения и странной безучастности к своей судьбе послышались возмущенные выкрики, даже угрозы.

Воины вынули мечи и выставили вперед острые копья, готовясь беспощадно подавить второй бунт землепашцев, угоняемых в неволю.

Новообращенных невольников не повели в Неаполь. Их оставили за городом, поместив в обширные загоны для овец, сильно загрязненные пометом этих животных.

Здесь, под открытым небом, не имея теплой одежды, оргокенцы стали готовиться к ночевке. Собрали сухой помет, сложили его в кучи и разожгли дымные костры, обсушились, обогрелись и кое-как провели ночь.

Утром стражи откинули плетеные загородки, что служили воротами загонов, и крикнули:

– Эй вы, царские рабы, выходите все, получайте лопаты, кирки!

После раздачи орудий для копания земли вся серая масса крестьян растянулась вдоль стен Неаполя под присмотром вооруженных стражей.

– Кто будет плохо работать, – предупредил Сорак, скалясь в жестокой улыбке, – тот получит вместо пищи пятьдесят плетей! Кто попытается бежать – с того голова долой! Слышали?.. Повторять не буду!

Начали рыть ров для фундамента дополнительной стены – протейхизмы, которая должна была опоясать Неаполь еще одним каменным поясом. Десятки телег, запряженных волами, стали возить дикий камень.

Гатак ходил около, хлопая по сапогу кнутовищем.

К нему обратился Танай:

– А скажи, княжий слуга: если мы с женой честно, изо всех сил будем работать, отпустит нас царь домой или нет?

В глазах молодого оргокенца светились добродушие и доверчивость.

Подручный Дуланака подскочил к нему и весь словно ощетинился.

– Что? – закричал он во все горло, брызгая слюной. – Что ты сказал? Как назвал меня? Слугой?.. Для кого я слуга, а для тебя господин!..

Танай без страха смотрел, как петушится княжеский холуй, не понимая, почему он сердится.

– Ну, пусть «господин»!

Тот размахнулся было, намереваясь полоснуть крестьянина по щеке кнутом, но его остановила Липа.

– Не надо бить! – вскрикнула она, хватаясь белыми руками за засаленный рукав надсмотрщика. – Он ничего плохого не сделал, это же муж мой!

Гатак в изумлении выпучил глаза на молодую румяную женщину, так смело вступившуюся за своего мужа. Медленно опустил кнут, как бы в раздумье.

– Ага, это муж твой?

Он отступил на шаг и, откинув голову назад, оглядел женщину прищуренными глазами. Та повернулась к мужу, довольная, что защитила его от незаслуженного наказания.

– Не сердись, Танай, на этого князя, – сказала она поспешно, видя, что лицо мужа наливается кровью. – Он не понял тебя. Не надо ссоры.

Гатак вдруг громко расхохотался. Ничего не говоря, повернулся на пятках и зашагал дальше, помахивая бичом.

Танай смотрел вслед стражу. Незнакомое чувство стеснило грудь, руки сами крепче сжали заступ.

– Зачем ты говорила с ним? – резко спросил он жену.

– Но он же хотел ударить тебя!

– Пусть бы ударил!

Танай опустил заступ и начал с остервенением бросать комья земли, подмерзшей за ночь.

Вечером утомленных работой невольников погнали обратно в овечьи загоны.

– Холодно ночевать здесь… – покрякивали оргокенцы.

– Ничего, с бабами согреетесь, – отвечали со смехом стражи.

Танай с женой пробрались в угол, где они уже ночевали одну ночь. Здесь лежали остатки соломы и много мягкого сухого навозу.

Уселись на землю около костра, разведенного соседями.

Липа достала из сумы лепешки.

– Не пуста еще сумка наша? – спросил муж.

– На утро осталось три лепешки – и все.

Подошел воин с мечом. Посмотрел на супругов, негромко сказал Липе:

– Иди получи на завтрашний день крупы на кашу.

– Что? – спросил Танай. – Крупы на кашу?.. Я сам пойду получу.

– Нет, сказано, чтобы жены получали, а мужья сидели здесь. А то еще сбежите, черти такие, – пробурчал воин.

– А мне не трудно сходить, – отозвалась женщина. – Ты ешь, Танай, я сейчас вернусь.

Танай хотел что-то сказать, но не успел. Положил кусок лепешки и поднялся на ноги. Хотел догнать Липу. Она уже пробиралась между людьми, сидящими за ужином. Ее сопровождал воин. Поднялось еще несколько женщин. Все они вышли через ворота овчарни.

Нехорошее предчувствие кольнуло сердце Таная, он сел на кучу навоза в мрачном раздумье. Все происшедшее стало казаться ему гораздо более серьезным и печальным, чем вначале. Нужно как-то изменить создавшееся положение, бежать с женою из-под стражи обратно в свою деревню.

Наступила ночь. Костер угасал. Большинство людей уже закончило свой скудный ужин и полегло спать.

Странная животная покорность, какое-то безразличие к своей доле чувствовались в их поведении. Они не умели сразу обдумать свое несчастье, понять его во всей глубине. Молодые даже шутили, смеялись. Говорили, что они теперь на положении овец и вместо разговоров должны блеять.

– Мэ-э – протянул один, другие негромко засмеялись.

– Спите вы! Завтра рано вставать на работу! – сердито окрикнул кто-то из пожилых.

«Где же она?» – спрашивал себя Танай с возрастающей тревогой. Все уже легли спать, а женщины еще не вернулись. Он вскочил на ноги и стал пробираться к выходу.

– Эй, открой! – он ударил кулаком в плетеную загородку.

– Чего тебе? – послышался сонный голос стражника.

– Открой, мне надо!

– Пустяки! В загоне навозу много. Добавляй еще!

– Открой, говорю! – закричал Танай.

Сердце его тревожно стучало. Теперь ему стало ясно, что жену вызвали по какой-то иной причине.

Заскрипели деревянные запоры. Кто-то с ругательствами разматывал веревку, служившую вместо замка. В щели загородки мелькал свет, видимо от факела. Ворота приоткрылись. Перед Танаем предстали пять человек в пластинчатых панцирях, с бородатыми сердитыми физиономиями. Один светил факелом.

– Чего тебе не спится?

– Где жена моя? Куда ее девали?

Воины переглянулись. К выходу подбежали другие заключенные с вопросами:

– А дочь моя где? Пошла будто за приварком, а не вернулась!

– И мою жену вызвали, говорили, кашу варить на завтра!

– А ну, назад! – рявкнул в ответ страж. – Что вы, сбесились, что ли? Никуда не денутся ваши бабы! Тоже нашли о чем беспокоиться!