— В этом двухэтажном доме несколько бытовых учреждений: прачечная, химчистка, ремонтное ателье. В двадцать часов все закрывается, дом вымирает. Это опять-таки подтверждение моей версии об обдуманности нападения, — продолжает Зонин.
Я с ним не сталкивался раньше, знал только в лицо. Ему не меньше сорока, но он из “породы мальчишек”: светловолосый, ясноглазый и без единой морщинки; такие стареют сразу, но уже после шестидесяти. Судя по всему, он действительно опытный следователь, однако “моя версия” неприятно резанула слух. Тем более после невыясненной детали с деньгами. Хороша версия, по которой обдуманно и заранее готовятся напасть на случайного прохожего.
— Значит, он скрылся за торцовой стороной дома, а что там, дальше?
— Дальше жилая пятиэтажка. Впритык, — отвечает Кунгарову Сардаров.
А ведь Рат, я знаю, уже побывал там сегодня. Значит, ему тоже не понравилась зонинская самоуверенность, и он задал свой вопрос потому, что на схеме на месте пятиэтажки — пустое место.
Зонин морщится:
— Моя схема — не план города.
— По-моему, это важно, — вмешался Шахинов. — Не возражаете?
Он забирает схему и аккуратно дочерчивает недостающее здание.
В других обстоятельствах Рат обязательно шепнул бы мне что-нибудь вроде: “Дорвался…” — шахиновское пристрастие к схемам, графикам и вообще чертежам общеизвестно, но сейчас не до шуток.
— В этом доме можно найти людей, видевших бежавшего преступника, как вы думаете? — И, не дожидаясь зонинского ответа, Сардарову: — Надо было обойти жильцов тут же.
И неподчиненный Шахинову Зонин и подчиненный Сардаров — оба промолчали. Да и что тут возразишь?
— Будем разбираться дальше, — сказал Шахинов. — Пожалуйста, товарищ Зонин…
Зеленой стрелкой был обозначен путь Самедовой до встречи с преступником, а затем к упавшему Кямилю. Оранжевая — отражала движение Хабибова.
Зонину удалось хорошо передать динамику происходившего. Сперва оранжевая линия солидно пролегала бок о бок с красной — Кямиля, затем пунктиром через кружок место нападения на Самедову, — и далее, минуя черный крестик, не дойдя до угла здания, поворачивала назад.
— Все это в полном соответствии с объяснениями Самедовой и Хабибова на месте, — закончил Зонин.
— Струсил, — повторил Рат.
— Почему обязательно струсил? — вспылил Мухаметдинов. — Растерялся, с кем не бывает?
— А ты посмотри на расстояние. — Рат поочередно тыкал пальцем в отрезки, дотошно измеренные Зониным. — Все произошло на пятачке, да еще тот повернул назад, к Кямилю. Конечно, струсил.
— Может быть, испугался. Что же из этого следует?
Каким-то подчеркнутым, свойственным только ему спокойствием, Шахинову всегда удается остудить самые горячие головы.
— По-вашему, безоружный парень должен был, ни секунды не раздумывая, броситься на вооруженного бандита. Но ведь Хабибов — дружинник, а не штатный работник милиции. Он мог проявить мужество, а мог и не проявлять. Мог, но не обязан. Обязаны только мы, вы ведь, Кунгаров, не работаете еще и на химкомбинате. Какие будут вопросы по обстановке?
Вопросов не было. Вопросы порождаются недостатком или избытком информации. В данном случае ее не хватало, но все понимали, что недостающую вопросами восполнить невозможно.
Перед тем как мы разошлись, Шахинов опять звонил в больницу и опять получил неопределенный ответ: “В сознание не приходил, прогноз пока не ясен”.
Оперативное совещание с ограниченным числом участников продолжалось у Кунгарова. Мы с ним лежали на раскладушках без матрацев. Эдику из-за роста повезло больше: под ним поскрипывал диванчик. В кабинете темно, только по углам три светящиеся точки. Даже Эдик сегодня курит.
Рат чертыхнулся; никак не устроит ноги на приставленном к раскладушке стуле; поднялся, опрокинул его на торец. Потом сказал:
— Судя по всему, тип наш.
— Местный, — согласился я.
— Я этого типа за Кямиля… — окончание фразы заняло у обычно невозмутимого Эдика много времени.
— Кто же этот мерзавец? — продолжал Рат. — С утра — оба в пятиэтажку, всех обойдите, подряд, нужен свидетель. Как воздух нужен. Я тоже весь день промотаюсь, но завтра же выясню, кто из нашей шпаны орудует бешбармаком.
— Думаешь, из шпаны?.. — полувопросительно сказал я.
— А то кто же! — отрезал Рат. — Если б был посолидней, дружинника не тронул, удрать постарался бы.
— Точно, — подтверждает Эдик. — На это мог пойти только “зеленый”. Им молоко в голову ударяет и море по колено.
— Вообще-то мог убежать, — согласился я. — Темень, и район удобный.
Рат прикуривает прямо от сигареты новую. Он не затягивается и может испортить подряд полпачки.
— Трудно с молокососами. — То ли вздыхает, то ли просто выдувает дым — не поймешь. — Попробуй предупреди, когда он и сам-то, может, вчера еще толком не знал, что всерьез пойдет на грабеж. И все-таки, похоже, присматривался заранее. И “зеленые” в одиночку дела не делают. Нет, что-то я здесь не понимаю. Давайте спать.
Тишина, но я долго еще не могу уснуть. Рат правильно сомневается, у шпаны только в стае страх пропадает. Друг перед другом выпендриваются, хорохорятся. Каждый в отдельности — трус, вместе — что угодно натворить могут. А этот действовал решительно и в одиночку. Может, не в одиночку? Хабибов же не завернул за угол. Может быть, того прикрывали?..
Первого, кого мы увидели с утра, был Измук Хабибов. Он стоял в коридоре, прислонившись спиной к стене.
Рат молча прошел мимо. Я остановился, спросил:
— Ты что это в такую рань?
По-моему, он меня не услышал. Он смотрел вслед Кунгарову, и паутинки в глазах дрожали. Я тронул его за плечо:
— Пойдем.
В нашей комнате Эдик возился с электрическим чайником. Он кивнул Хабибову и снова принялся за упрямую спираль, которая, судя по всему, не хотела нагреваться.
Рат демонстративно не поздоровался с Хабибовым, я задал ему фальшиво-дурацкий вопрос, и только Эдик оказался на уровне современной психологии. И парень вроде начал отходить. Уже не выглядит так, будто готов заплакать.
Эдик где-то раздобывает недостающий стакан. Перед тем как приняться за чай, Измук, словно оправдывая свое присутствие, сообщает:
— У меня — выходной, подумал, может, пригожусь.
— Конечно, пригодишься. Теперь нам каждый человек дорог, — заглаживаю я свою прежнюю неловкость.
— Чаи распиваете?
В дверях Рат. Я давно не видел его таким колючим и злым. Измук, верно, принял это на свой счет, поднялся и, не поднимая на него глаз, повторил:
— У меня — выходной, пришел помочь.