В сентябре 1941 года Жданов по телефону разговаривал с лейтенантом Петровым, командиром окружённого финнами дота «07», передовой точки Карельского укрепрайона. Лейтенант Петров, старый питерский рабочий, мобилизованный в начале войны, кричал в трубку линии подземной связи, обращаясь к члену политбюро: «Семёрка врага не пропустит!»{438} Финны смогут уничтожить окружённый дот только через полгода осады.
Полковой комиссар 6-й отдельной бригады морской пехоты Пётр Ксёнз вспоминал, как Жданов ставил боевую задачу его бригаде:
«В ночь на 27 октября 1941 года командование бригады было вызвано в Смольный, где располагался Военный совет фронта… Всех нас пригласили к товарищу Жданову, члену Военного совета фронта. Его речь, обращенная к нам, была краткой, нетрадиционной.
— Внутреннее положение нашего фронта, — сказал товарищ Жданов, — непосредственно перед Ленинградом, сейчас, после активных боёв, войсками 42-й армии стабилизировалось. Противник возводит оборонительные сооружения, активных действий не ведёт. Видно, думает взять нас измором. Перегруппировав свои войска, враг накопил значительные силы…»{439}
Далее, по воспоминаниям Ксёнза, на карте Жданов подробно изложил оперативную обстановку на внешнем фронте блокадного кольца в южном Приладожье и поставил конкретные задачи.
Начальник инженерного управления фронта Борис Бычевский рассказывает ещё об одном из военных совещаний у Жданова в Смольном в начале ноября 1941 года:
«Едва началось совещание, как к городу прорвалась группа немецких самолётов. Бомбы падают где-то недалеко. От взрывов звенят стёкла в кабинете, то громче, то тише, словно отмечая расстояние.
Жданову докладывают по телефону о местах падения бомб. Набрякшие веки у него тяжелеют ещё больше, астматическое дыхание становится резче, он нервно берётся за папиросу. Однако тёмные глаза, как всегда, блестят.
— Положение Ленинграда тяжёлое, — говорит он, — а если не примем меры, может стать критическим. Давайте подумаем, какую мы в силах оказать помощь войскам на волховском направлении. Следует всемерно активизировать наши действия на плацдарме…»{440}
Плацдарм — это знаменитый Невский пятачок, два километра по фронту и 800 метров в глубину на левом берегу Невы, где наши войска осенью—зимой 1941 года упорно пытались прорвать блокадное кольцо. Сложнейшей, почти неразрешимой задачей стала постройка тяжёлой переправы для переброски на плацдарм танков. По подсчётам военных инженеров, требовалось десять километров металлического троса. Ещё раз предоставим слово Бычевскому:
«…Жданов подводит итог:
— Ну что ж, задача, конечно, архитрудная. А всё же решать её нужно. — И обращается ко мне: — Где вы наберёте десять километров троса?
— Мы уже начали сбор по городу. Кое-что дадут моряки.
— А понтоны для паромов?
— Понтоны делают на заводах, но надо обязать Ленэнерго дать хотя бы тысяч пять киловатт энергии для сварочных работ.
Жданов листает записную книжку:
— Пять тысяч киловатт не дадим. Может быть, тысячи три выкроим. И то надо посоветоваться… А водолазы Эпрона работают? Потопленные понтоны вытаскиваете, ремонтируете?»{441}
Несмотря на все усилия, блокаду прорвать не удаётся. Командующий ВВС Ленфронта Новиков вспоминает начало голода в ноябре 1941 года:
«Я хорошо помню эти страшные дни. Нервы у всех были взвинчены до предела. Даже Жданов, всегда очень сдержанный, умевший владеть собой и не любивший сетовать на трудности, и тот был подавлен и не скрывал своих переживаний.
— Не могу больше ездить по улицам, — однажды сказал он глухим дрогнувшим голосом. — Особенно дети… Нельзя за быть и простить такого. Никогда!
Он помолчал и сообщил, что Военный совет фронта пошёл на крайнюю меру: решил пустить в ход аварийные запасы муки флота и сухари неприкосновенного фонда войск.
— Иначе население нечем будет кормить. Вот какие дела, Александр Александрович. Надо быстрее налаживать сообщение по льду Ладоги. Немцы, конечно, узнают об этом. Поду майте заранее, как прикрыть будущую трассу с воздуха.
Я ответил, что над озером уже появлялись вражеские воздушные разведчики.
— Вот-вот, — встревожился Андрей Александрович, — так что будьте готовы встретить их. Передайте лётчикам, что каждый мешок муки — это несколько десятков спасённых от голодной смерти ленинградцев»{442}.
Продовольствие в Ленинград доставляли и самолёты военно-транспортной авиации. Обратно они везли эвакуированных и необходимую «Большой земле» военную продукцию ленинградских заводов. Не случайно 2 ноября 1941 года, в разгар немецкого наступления на Москву, убывший из Ленинграда на защиту столицы Жуков пишет личное письмо Жданову:
«Дорогой Андрей Александрович!
Крепко жму тебе и Кузнецову руку.
…Очень часто вспоминаю сложные и интересные дни и ночи нашей совместной боевой работы. Очень жалею, что не пришлось довести дело до конца, во что я крепко верил.
Как тебе известно, сейчас действуем на западе— на подступах к Москве.
Основное это то, что Конев и Будённый проспали все свои Вооружённые силы, принял от них я одно воспоминание… К настоящему времени сколотил приличную организацию и в основном остановил наступление противника, а дальнейший мой метод тебе известен: буду истощать, а затем бить.
К тебе и т. Кузнецову у меня просьба — прошу с очередным рейсом Дугласов отправить лично мне:
40 миномётов 82 м,
60 миномётов 50 м,
за что я и Булганин будем очень благодарны, а вы это имеете в избытке. У нас этого нет совершенно.
Жму ещё раз крепко руки.
Ваш Г. Жуков»{443}.
12 ноября 1941 года при переходе из осаждённой финнами военно-морской базы Ханко в Кронштадт подорвался на мине и затонул теплоход «Андрей Жданов». До 1937 года он назывался «Алексей Рыков». В 1920-е годы это был первый крупный корабль, построенный на верфи Ленинграда после Гражданской войны. В 1937—1938 годах теплоход возил оружие испанским республиканцам, летом 1941 года был переоборудован в госпитальное судно и участвовал в эвакуации гарнизона Таллина. Наверное, Андрей Жданов вздрогнул, когда в сводках потерь увидел своё имя…
Дмитрий Павлов, уполномоченный Государственного Комитета Обороны по обеспечению продовольствием Ленинграда и Ленфронта, вспоминая, как в декабре 1941 года Жданов летал из осаждённого города в Москву в Ставку главнокомандования, приводит слова Жданова: «По окончании доклада Сталин подошёл ко мне, обнял, поцеловал и выразил восхищение мужеством ленинградцев…»{444} Психологически эта сцена достоверна — с исчезновением угрозы военной катастрофы для обеих столиц отношения старых товарищей покинула нервозность, а стойкость Ленинграда в блокаде стала залогом общей победы. В столицу Жданов летал 17 декабря 1941 года. До полного снятия блокады он всего пять раз будет покидать Ленинград для докладов Ставке: 17—19 июня и 30 ноября — 1 декабря 1942 года, 14—16 апреля и 18—20 декабря 1943 года, 1—3 января 1944 года.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});