что было во мне живым, билось сейчас вместе с рвущимся из жадной черноты лисом.
Я знала, что у него не дрогнет, нажимая на спусковой крючок, рука.
Я знала, что среди стоящих вокруг людей есть Матильда. И даже если все остальные промедлят, оценивая сравнительную ценность моей жизни, она выстрелит, не сомневаясь ни секунды.
Я медленно встала на колени, дрожа всем телом и нащупывая ступнями ускользающий в слоях ткани рубин. Зажала его кое-как между пальцами.
— Благословение, Принцесса, — напомнил Вердал, всё так же целясь мне в лоб и протягивая левую руку навстречу чаше.
— Это будет твоя судьба, — послушно прошептала я.
И, с силой грохнув пальцами об пол, разбила рубин.
Матильда всё-таки выстрелила. Пуля ударилась в чашу — и растворилась в воде.
Несколько мучительно долгих секунд я стояла так, на коленях, пытась понять, дышу ли.
Вердал замер в чарах, как жук в янтаре, и, потеряв равновесие, глухо рухнул на пол. Офицер-росомаха впечатал его в пол ногой и нацелил дуло в лоб. Я резко вскочила, и драгоценная чаша, могущественный артефакт, покатилась по доскам, расплёскивая сияющую воду. Я заскользила босыми ногами по полу, чтобы упасть рядом с побелевшим от напряжения Арденом.
— Я попробую удержать зверя… — напряжённо проговорила мастер Неве, заплетая точными движениями чары.
Лис рванулся и взвыл.
— Отойдите, — крикнула сова, — отойдите все! Отвернитесь! Мальчик, слушай мой голос…
Я не могла. Мой взгляд был прикован к рыжему лису с белым пятном на носу, плачущему от боли, — и моя разбуженная криком ласка плакала вместе с ним. Тёмная кровь лилась толчками из страшного развороченного носа, топила в себе сверкающие обломки артефакта, мешалась с растёкшейся ртутью. На груди Ардена мерцал, болезненно пульсируя, мой александрит.
— Идём, — сказала бледная Летлима, цепко взяв меня за плечи и развернув. — Нельзя мешать совам. Сейчас… сейчас мы ничего не можем сделать. Идём послушаем, что скажет этот…
— Я не скажу вам ни слова, — каркающе заявил Вердал.
— Ты провалился, — властно проговорила Матильда. Лицо её сияло. — Ты не сможешь привести в Лес Крысиного Короля!
— Крысиного Короля?!
Вердал запрокинул голову и захохотал истерично, раскатисто.
— Вы идиоты, вы все! А я буду Большим Волком!
— Большим Волком? — недоумённо переспросила, болезненно вцепившись в мои плечи, Летлима. У неё было белое, словно снег, лицо.
Вердал рванул из пут, как отчаявшаяся в паучьем коконе муха, но заклинания держали крепко.
— Ты кончишь в тюряге, парень, — покачал головой офицер. — Не буянь, повредишься.
— Большим Волком? — повторила Летлима.
Вердал смеялся, смеялся, смеялся, и его смех переходил в булькающую рыхлую истерику, а из здорового глаза текли по обожжённой щеке слёзы.
— Я Большой Волк, — говорил он исступлённо. — Это моя дорога!
Офицер, цокнув языком, утёр ему лицо платком и влил в рот немного воды. Тогда Вердал вдруг успокоился, будто его выключили, — и заговорил.
lxxvii
Ему было семь, когда родители поехали в Рваные горы, за Звенящие ручьи, к оракулу.
Оракул была стара и уродлива, как сказочная ведьма. На длинных седых космах у неё лежал венок, сплетённый из четырёхлистного клевера, а на груди — золотое ожерелье с перьями, когтями и каменными бусинами. Все её руки, длинные и крючковатые, изрисовали заклинательскими узорами, ногти выкрасили серебром, а на лбу вычертили синим закрытый глаз.
В пещере плохо пахло: сыростью, плесенью и затухшим в бадье грязным бельём.
«Молоко на губах не обсохло, а всё туда же,» проворчала старуха.
Она закашлялась и кашляла долго, хрипло и влажно, пока не выплюнула на землю чёрный сгусток металлически блестящей тьмы. Потом оракул взяла Вердала за руку, тронула холодными пальцами его лицо, и синий глаз на её лбу открылся.
В том глазу было бескрайнее ночное небо, и слепящие зимние звёзды, и снег.
«Я вижу твоё имя в книгах, — сказала оракул. — Я вижу твои пальцы в шерсти Большого Волка. Я вижу зверей, бегущих от тебя в страхе, но почтении. Я вижу, как Принцесса Полуночи встаёт перед тобой на колени.»
Потом она засмеялась.
Разве что глупец не мечтает поймать Большого Волка.
Его портрет на стене каждого школьного кабинета, на первой странице Сотни, в журналах и Храмах. Он — сильнейший из всех; его голосу покорен всякий житель Леса; в нём, говорят, дух легендарного воителя, в нём великая сила, в нём правда, в нём истинный путь и звезда, к которой идёт всякий двоедушник.
То важная судьба, судьба с большой буквы. Разве можешь ты этого не хотеть?
Особенно, если ты щуплый мальчишка из простецкой семьи, который не видел ничего краше волчьего парада и того, как в Долгую Ночь сияет корона в волосах Принцессы Полуночи.
«Я буду Большим Волком, — сказал Вердал, щурясь от солнца и будто пробуя эти слова на вкус. — Я буду Большим Волком!»
Его родители были простые крысы, и, хотя предсказаниям оракула не принято верить до последнего слова, они желали сыну добра. Семья переехала в столицу; отец взялся за две работы и возвращался домой худой и чёрный, а