Джон крепко держал Джесси-Энн за шею своими маленькими ручками, и она посмотрела на них всех и затем опять на Харрисона.
— Знаешь что? — спросила она, улыбаясь. — Это действительно возвращение домой.
Обнимая ее за плечи и обходя комнаты, Харрисон подумал, что это правда. То, что делало дом домом, наконец произошло. За несколько недель, что Джесси-Энн провела в клинике, их отношения улучшились, как зажили ее раны.
— Как красиво! — любовалась цветами Джесси-Энн, дотрагиваясь до лепестков роз. — И замечательный букет от Рашели.
Она прочла маленькую открытку с улыбкой:
— «Моей дорогой невестке с пожеланиями счастливого возвращения домой. От Рашели с любовью».
— Она старается! — с улыбкой прокомментировал Харрисон.
— А у папы для тебя есть подарок! — кричал Джон, дергая ее за длинные волосы, чтобы привлечь внимание.
— Ах ты, сыщик, Джон Ройл! — воскликнула она. — Мне подарок? Как здорово!
— Два подарка, — крикнул Джон, изгибаясь у нее под руками.
Стоя у двери в комнату, Джесси-Энн, смеясь, смотрела на цветы.
— Это просто сад! — воскликнула она, сияя счастливыми глазами.
— Сюда, мамочка, посмотри… — Джон показал на ночную рубашку на постели. — Это тоже тебе.
— Джон, все по очереди, — запротестовал Харрисон, когда малыш придвинул к Джесси-Энн все подарки.
— Мне открыть коробки сейчас? — улыбаясь, спросила она.
— Да, да, мамочка! — закричал мальчик. — Сейчас.
Джесси-Энн достала плоскую коробку, снимая упаковку.
— Что это? Книга? — гадала она.
— Нет! Нет! — пронзительно кричал мальчик, дрожа от волнения. — Это специально для тебя, мамочка.
Джесси-Энн с удивлением посмотрела на документы, которые выглядели так достоверно, с красной тесьмой и печатями. Документы, подтверждающие право на владение землей под названием «Фармингемская ферма и конный завод». Ее голубые глаза округлились от удивления, она смотрела то на Харрисона, то на документы.
— Это ранчо, — прошептала она. — В стране голубых грез…
— То, что тебе всегда хотелось иметь, — ответил он. — Я купил его два года назад тебе на день рождения, но тогда тебе хотелось чего-нибудь другого.
— Лошади, мамочка, много лошадей! — взволнованно закричал Джон. — И один пони для меня.
— Конечно, дорогой, — ответила она. Она была счастлива до слез. — Мы скоро поедем туда, дорогой, и все посмотрим.
— Когда? — спросил он, радостно прыгая с одной ноги на другую, когда в двери показалась няня, искавшая его.
— Как только мамочка совсем поправится, — заверил его Харрисон, смеясь.
— А пока мамочке надо отдохнуть, — сказала няня. Взяв ребенка на руки, она направилась к двери. — А как насчет ужина, молодой человек?
Джон, смеясь, оглянулся и снова спросил:
— Скоро? Обещаете?
— Обещаем, — сказала она, смеясь.
Когда дверь за ними закрылась, Джесси-Энн и Харрисон внимательно посмотрели друг на друга. Он обнял ее, и она прислонилась к его щеке.
— Я люблю тебя, — прошептала она.
Харрисон осторожно провел пальцем по тонкому красному шраму, который шел от щеки до рта.
— Я тоже люблю тебя, — прошептал он. — Я так бы хотел уберечь тебя от этого. — Он думал о всех шрамах, которые остались на ее красивом теле. Память о Лоринде.
— Ты не виноват, — сказала она негромко. — Может быть, Лоринда тоже. Мне только жаль ее. По крайней мере, теперь о ней заботятся.
Казалось, что Лоринда после всего, что произошло, полностью выплеснула свой гнев. Она просто послушно ждала, пока ее поместят в камеру, и была совершенно безразлична к своей судьбе. В конце концов Джесси-Энн отказалась от обвинений, а позже психиатры сказали им, что Лоринда впала в детство. В то безмятежное время, когда отец не начал издеваться над ней. Теперь Лоринда жила счастливой жизнью ребенка в красивом саду вокруг старинного уютного дома. Их заверили, что она будет счастлива. Харрисон за все заплатил.
— Мои шрамы заживут, — сказала Харрисону Джесси-Энн. — Мне повезло.
И она знала, что это правда.
Глава 41
Гала лежала в шезлонге с подушками на веранде дома Фармингемской фермы. Она вытянула ноги и закрыла глаза, но не спала. Она была так счастлива и не хотела упустить этот прекрасный полдень. Она слышала взволнованный голос Джона, который доносился со стороны конюшни, где Харрисон и Маркус давали ему первый урок верховой езды на его новом пони, и она могла уловить запахи чего-то очень вкусного, готовящегося на кухне.
Она жила здесь уже два месяца, восстанавливая силы после падения. Наконец сняли гипс, и она начала приходить в себя. Но не совсем — поправила она сама себя. Она чувствовала себя новой Галой.
Сквозь прикрытые веки она видела бледную картину Гартвейта. Его мрачные серые террасы, груды шлака и сланцев, типичная картина городка, где добывают уголь. Она с печалью подумала о своей матери. Она только теперь поняла, как была привязана еще совсем молодой к такому непоседливому ребенку. Она снова вспомнила этот случай в школе с Вейном Брейсуэллом. Все прошло. Ушло сознание вины, что она не оправдала надежды матери, не поймала Вейна за руку, когда он падал. Все последующие годы юности, когда она плутала в поисках самой себя. Теперь она покончила с этим. Она была сама собой, независимо от того, звали ли ее Хильда, или Гала, или в будущем миссис Маркус Ройл.
Открыв глаза, она посмотрела на сад, полный цветов, чудесный старый итальянский фонтан, который Харрисон и Джесси-Энн купили в Италии во время второго медового месяца, как они говорили. Это была скульптура переплетенных в объятиях любовников с русалками и морскими раковинами внизу, через которые бежали тонкие струйки воды, как освежающий дождь в жаркий полдень. Недалеко от конюшни она видела, как Маркус седлал элегантную арабскую кобылу, которая была гордостью Джесси-Энн, Джона в плетеном седле на своем пони: шлем, небрежно отброшенный назад, новые кожаные сапоги, настоящие ковбойские, с которыми он не расставался, надетые на босые ноги.
Слава Богу, что Джон не пострадал в этой ужасной пытке с Лориндой. Но она никогда не привыкнет к длинному шраму на красивом лице Джесси-Энн, хотя казалось, что ни она, ни Харрисон не замечают его. Гала знала, что со временем он превратится в белую линию. Конечно же, счастье Джесси-Энн проистекало не от сознания ее собственной красоты, а от любви к Харрисону, к ее собственному сыну и новому ребенку, которого она ждала.
Да, это ее новая семья, думала Гала с удовольствием. Она любила этих людей, и они любили ее такой, какой она была. Это Джесси-Энн, та, на которую она старалась быть похожа с самого раннего детства, которая всегда вдохновляла ее, Каролина, которая помогла ей оценить саму себя, это была Даная, дорогая, чудесная Даная, которая и создала образ Галы-Розы, модели, чьи фотографии украшали обложки не менее шести основных журналов года. Хотя для Данаи это было не таким уж успехом. Она была всегда впереди, опережая всех в мире, со своим фотоаппаратом и Виком Ломбарди. Открытия Данаи — фотографии Галы, показанные повсюду, — были выдающимся успехом, завоевали похвалу своих собратьев фотографов, а также критиков и публики. Выставка ее фотографий побывала во многих больших городах, привлекая огромные толпы. Но Даная даже не остановилась оглянуться, что происходит. Она навещала Галу вместе с Виком в госпитале, и они поплакали друг у друга на плече, говоря, что это была ее вина, и обвиняя себя в случившемся, пока эта боль не покинула их. А затем Даная исчезла, ища счастье где-то.