Лоренцо посетил Неаполь; но Кларе были хорошо известны все обстоятельства, связанные с этим событием, так что при встрече с принцем Федериго она невольно вспомнила историю его несчастной любви.
Катарина Карнаро по-прежнему жила в Азоло и носила титул королевы Иерусалима, Кипра и Армении, хотя тот же титул принадлежал и Шарлотте Лузиньянской. Красота супруги бывшего кипрского короля и её романтическая судьба были известны по всей Италии. Когда она впервые въезжала в свою новую резиденцию Азоло, её приветствовала особая депутация. Группа детей вышла к ней навстречу с оливковыми ветками; почётные граждане города пронесли её под золотым штофным балдахином по главным улицам, разукрашенным коврами и гирляндами. Большая толпа народа сопровождала её в церковь и затем в замок. Здесь у Катарины был многочисленный придворный штат, среди которого, по обычаю того времени, было несколько поэтов и учёных. Через год после своего водворения в Азоло она приказала построить себе летнее загородное палаццо среди роскошного тенистого парка.
Вообще, в последнее время в «городе лагун» чаще, чем когда либо, говорили о бывшей кипрской королеве. Главным поводом к этому послужило прибытие учёного историка и поэта Бембо, знатного венецианца, который часто бывал при дворе Катарины в Азоло и только что вернулся оттуда, чтобы принять участие в предстоящих дипломатических переговорах.
Прекрасная кипрская королева обыкновенно проводила зиму в Венеции, где она появлялась при больших церковных торжествах во всём блеске своего сана.
В эту зиму она также жила в родном городе и, против обыкновения, принимала деятельное участие в празднествах карнавала. Брат её Джоржио, умерший несколько лет тому назад, имел единственную дочь, которая теперь почти неотлучно находилась при своей молодой тётке; и хотя принца Федериго часто встречали в обществе обеих дам, но никто не знал в точности, которая из них привлекала его внимание.
В то же время неаполитанский принц познакомился с матерью и женой Пьетро Медичи и не раз проводил у них вечера. Дни были обыкновенно заняты у него совещаниями и отправкой депеш, так что только вечером он мог пользоваться отдыхом и употребить время на личные дела. Супруга Пьетро, Альфонсина, была в дружеских отношениях с Шарлоттой де Лузиньян, которая посвятила её в тайну романтической любви неаполитанского принца к прекрасной Катарине Карнаро; и это обстоятельство в значительной степени способствовало сближению влюблённого Федериго с фамилией Медичи.
В последнее время Клара была глубоко возмущена поведением Лодовико Моро, который благодаря своему союзу с французским королём окончательно утвердился на миланском престоле, но в то же время поставил в ложное положение остальных правителей Италии, и в особенности Пьетро Медичи. Но так как самые умные женщины даже в серьёзных делах не могут отрешиться от личных побуждений, то Клара в данном случае была плохой руководительницей сына. Его нерешительность и бестактное поведение могут быть всецело объяснены её влиянием. Несмотря на печальные результаты такого способа действий, она теперь была готова перейти на сторону неаполитанского короля, тем более что общественное мнение в Венеции было в его пользу. Вместе с тем она видела в этом единственную возможность отомстить миланскому герцогу и его союзнику, французскому королю, которых она считала главными виновниками изгнания Пьетро из Флоренции. Таким образом, для неё было своего рода нравственным удовлетворением выказать свою симпатию принцу Федериго.
Ей не стоило особенного труда вызвать принца на откровенность в интимном разговоре и заставить его сознаться в любви к Катарине Карнаро. Она вскоре убедилась из его слов, что приобретение острова Кипра не имеет для него особенного значения и что его помыслы исключительно направлены на обладание прекрасной женщиной. Клара, несмотря на своё честолюбие и гордость, всегда была верной и любящей женой; поэтому она приняла искреннее участие в горе принца и посоветовала ему во что бы то ни стало добиться руки бывшей кипрской королевы, если её чувства не изменились к нему. В душе принца Федериго происходила тяжёлая борьба. Его отечество было в опасности; сам он был послан в Венецию с дипломатическим поручением, между тем сердце неудержимо побуждало его отважиться на опасное предприятие. Природа тем сильнее заявляла свои права, что молодой принц вообще не чувствовал склонности к государственным делам и более чем когда-либо был поглощён своей неизменной любовью, выдержавшей несколько лет разлуки.
В то время как во Флоренции суровый доминиканский монах воспользовался временем карнавала, чтобы наглядно убедить народ в правоте своего учения, в роскошной Венеции всё шло по-старому. На праздник карнавала собралось множество лиц, которые по своему положению и образу жизни были действительными представителями эпохи и того зла, против которого боролся Савонарола. Катарина Карнаро, богато разукрашенная жертва торгово-политического расчёта, томилась с пятнадцати лет в позолоченных оковах; принц Федериго был сын узурпатора и должен был убедиться на своём горьком опыте, что для последнего ничего не существовало, кроме его честолюбивых стремлений. Оба были одинаково достойны сожаления и страдали из-за других, между тем как члены дома Медичи искупали свои собственные грехи. Всевозможные страсти скрывались под личиной равнодушия и светской любезности, и даже среди невинных, по-видимому, разговоров строились различные планы и интриги.
На блестящем маскараде, устроенном дожем Венеции, появился греческий певец с лютней в руках. Ни один из присутствующих не догадался, кто он, даже и тогда, когда он вступил в оживлённый разговор с женской маской в красивом костюме кипрской крестьянки, в которой все узнали Катарину Карнаро по роскошным белокурым волосам.
Вскоре после карнавала Пьетро Медичи сделал попытку снова утвердиться во Флоренции. Республика Венеция купила часть его картинной галереи, так что у него не было недостатка в деньгах; Орсини собрали для него значительное войско; флорентийская синьория обещала своё содействие. Но враги дома Медичи заперли городские ворота и выставили пушки; члены синьории вынуждены были удалиться, и был создан совет из противников Пьетро Медичи, который должен был отступить от городских ворот и вернуться в Сиену.
Приверженцы Савонаролы носили прозвище «пианьони»; сторонники Медичи назывались «паллески» соответственно гербу дома Медичи, на котором были изображены пять пуль (palle). Третья партия, «арабиаты», действовала всего энергичнее; она не поддерживала ни Медичи, ни Савонаролу и стремилась к восстановлению независимой республики. Партия пианьони стояла теперь во главе правления, но Савонарола знал, что враги его неуязвимы, пока не будет отстранён папа Александр VI. Ввиду этого он обратился с энергичными воззваниями к наиболее могущественным христианским государям: немецкому императору, королям Англии, Испании и Франции — и, ссылаясь на дурную репутацию и развратный образ жизни Борджиа, доказывал необходимость церковной реформы. Вместе с тем он настойчиво требовал, чтобы был созван собор,