Филип. Да. Конечно. Я знаю.
Макс. Ты знаешь, ради чего ты работаешь. А если иногда у тебя немного сдают нервы, я это отлично понимаю.
Филип. На этот раз у меня основательно сдали нервы, и это тянется уже давно. С тех пор как я встретил ее. Ты не знаешь, что женщина может сделать с человеком.
Слышен приближающийся визг снаряда и грохот взрыва на улице. Слышен крик ребенка, сначала пронзительный, потом отрывистый, жалобный. Слышен топот бегущих ног. Еще снаряд. Филип распахнул окно настежь. После взрыва снова слышен топот ног.
Макс. Ты работаешь, чтобы навсегда прекратить это.
Филип. Скоты! Они дожидались окончания сеанса в кино!
Разрывается еще один снаряд, слышен визг собаки.
Макс. Слышишь? Ты работаешь для всех. Ты работаешь для детей. Иногда даже для собак. Ступай к ней и посиди с ней немножко. Ты сейчас нужен ей.
Филип. Нет. Пусть сама разбирается. У нее есть ее чернобурые лисицы. К черту все это.
Макс. Нет. Ступай. Ты нужен ей сейчас.
Еще снаряд пролетает с протяжным шипением и разрывается под окном. На этот раз нет ни криков, ни топота ног.
Я здесь прилягу на минутку. А ты ступай к ней.
Филип. Хорошо. Ладно. Как ты велишь. Все, как ты велишь.
Он направляется к двери; когда он открывает ее, снова раздается приближающийся свист и снова слышен взрыв; на этот раз позади отеля.
Макс. Это только небольшая репетиция. Настоящий обстрел будет ночью.
Филип открывает дверь в смежную комнату. Слышно, как он говорит негромко, без всякого выражения.
Филип. Ну, Бриджес. Как ты тут?
Занавес Акт III, сцена 2
Внутренность артиллерийского наблюдательного пункта в полуразрушенном снарядами доме на Эстремадурской дороге. Пункт расположен в башенке, которая прежде составляла одно из затейливых украшений этого дома; железная винтовая лестница искорежена снарядами и висит в воздухе, а вместо нее приставлена деревянная. Зрителю видна лестница и над ней задняя стена комнаты с окнами, обращенными к Мадриду. Действие происходит ночью, и мешки с песком, которыми днем затыкали окна, вынуты и лежат рядом, но за окнами полный мрак, потому что в Мадриде все огни погашены. По стенам развешаны крупномасштабные карты, на которых цветными флажками и тесьмой отмечено расположение позиций; посредине простой стол и на нем полевой телефон. Справа от стола, прямо против узкого отверстия в стене, установлен большой монокулярный дальномер немецкого образца, рядом с ним стоит стул. У другого отверстия — еще один дальномер, бинокулярный, обычного размера. Ближе к правой стене — еще один стол с полевым телефоном. Внизу, у лестницы, стоит часовой; другой часовой стоит в комнате у верхнего конца лестницы, где он едва может выпрямиться, не опустив винтовки с примкнутым штыком. При поднятии занавеса на сцене, кроме часовых, два связиста, нагнувшихся над столом. Когда занавес уже поднят, сцену пересекают лучи автомобильных фар, ярко освещающие лестницу и основание башни. Они все приближаются, и часовой жмурится от яркого света.
Часовой. Эй! Гаси огни!
Слепящий свет бьет прямо в глаза часовому.
(Берет винтовку наперевес и щелкает затвором.) Гаси огни!
Он говорит это очень медленно, четко и угрожающе; ясно, что он намерен стрелять. Фары гаснут, и из-за левой кулисы, где, по-видимому, остановился автомобиль, выходят три человека; двое из них в офицерской форме, один высокий и толстый, другой довольно худощавый, щеголеватый, в кавалерийских сапогах, поблескивающих при свете карманного фонаря, который держит в руках толстый; третий — в штатском. Все трое проходят через всю сцену и приближаются к лестнице.
(Произносит первую половину пароля.) Победа…
Худощавый офицер (резко и надменно)…за теми, кто ее достоин.
Часовой. Проходите.
Худощавый офицер (штатскому). Надо влезать отсюда.
Штатский. Знаю. Я здесь не в первый раз.
Все трое влезают по лестнице. Второй часовой, видя нашивки толстого офицера, становится во фронт. Связисты не двигаются с места. Толстый офицер подходит к столу; за ним следует штатский и офицер в начищенных сапогах, по-видимому, адъютант.
Толстый офицер. А эти что?
Адъютант (связистам). Встать! Смирно! Вы что это?
Связисты стоят смирно, видимо, превозмогая усталость.
Вольно!
Связисты садятся. Толстый офицер изучает карту. Штатский заглядывает в дальномер, но ничего не может разглядеть в темноте.
Штатский. Обстрел назначен на двенадцать?
Адъютант (обращаясь к толстому офицеру). Когда приказано открыть огонь, генерал?
Толстый офицер (говорит с немецким акцентом). Поменьше расгофоров.
Адъютант. Виноват. Угодно просмотреть приказы? (Подает ему пачку сколотых вместе приказов, отпечатанных на машинке.)
Генерал берет их в руку и, мельком глянув на них, отдает адъютанту.
Генерал (грубым голосом). Я знаю их. Я их сам писал.
Адъютант. Так точно, генерал. Я думал, вы, может быть, захотите их проверить.
Генерал. Я их проферял.
Звонит один из телефонов. Связист у стола берет трубку и слушает.
Связист. Да. Нет. Да. Хорошо. (Делает знак генералу.) Вас, генерал.
Генерал берет трубку.
Генерал. Алло. Да. Правильно. Что за глупость? Как? Согласно приказу. Залпами — это значит залпами. (Вешает трубку и смотрит на часы. Адъютанту.) Сколько на ваших?
Адъютант. Без одной минуты двенадцать, генерал.
Генерал. Кругом болваны. Как можно говорить о командовании, когда нет никакой дисциплины. Связисты не встают, когда входит генерал. Командирам батарей нужно разъяснять приказы. Как вы сказали, который час?
Адъютант (смотрит на часы). Без тридцати секунд двенадцать, генерал.
Связист. Из бригады шесть раз звонили, генерал.
Генерал (закуривая сигару). Который час?
Адъютант. Без пятнадцати, генерал.
Генерал. Что без пятнадцати?
Адъютант. Без пятнадцати секунд двенадцать часов.
И тотчас же начинается канонада. Отсюда звук кажется совсем иным, чем с обстреливаемой точки. Сначала слышно гулкое, раскатистое «бум-бум-бум», точно удары литавр перед микрофоном, потом — «уишш, уишш, уишш, уишш, уишш, чу, чу, чу, чу, чу… чу» — полет снаряда и отдаленный разрыв. Вступает вторая батарея, еще ближе, еще громче, и вот уже по всей линии грохочут гулкие, частые залпы, и в воздухе стоит гул удаляющихся снарядов. В раскрытое окно видны теперь очертания Мадрида, освещенного вспышками разрывов. Генерал стоит у большого дальномера. Штатский — у второго. Адъютант смотрит через плечо штатского.
Штатский. Какая красота!
Адъютант. Сегодня мы их немало перебьем. Марксистская сволочь. Все их норы перероем.
Штатский. Эффектное зрелище.
Генерал. Ну как, удовлетворительно?
Он не отводит глаз от окуляра.
Штатский. Превосходно! Сколько это будет продолжаться?
Генерал. Мы даем один час. Потом десять минут перерыва. Потом еще пятнадцать минут.
Штатский. Но в квартал Саламанка не попадет ни один снаряд? Там ведь почти все наши.
Генерал. Отдельные попадания возможны.
Штатский. Но как же так?
Генерал. Ошибки испанских батарей.
Штатский. Почему именно испанских?
Генерал. Потому что испанские не так точны, как наши.
Штатский молчит, и огонь продолжается, хотя залпы следуют один за другим не с такой быстротой, как вначале. Слышен свистящий звук, потом удар и грохот — почти у самого наблюдательного пункта разорвался снаряд.
Начинают отвечать понемногу.
На сцене теперь совсем темно, видны только вспышки за окном и огонек папиросы, которую курит часовой внизу. Потом зритель видит, как этот огонек внезапно описывает в темноте полукруг, и затем отчетливо слышит глухой стук падающего тела. Раздаются два залпа, один за другим. Снова с тем же свистящим гулом падает снаряд, и в пламени разрыва видно, как два человека лезут вверх по лестнице.