Читать интересную книгу Сильные - Олди Генри Лайон

– Ты решил ее убить?!

– Убить? Нашу невесту? Глупый зять, голова с кулак! Алып, объясни ему…

– Режем пополам, – громко топая своими чудовищными ногами, Алып подошел ближе. – Верхняя половина, нижняя половина…

– Мне нижнюю! – напомнил Уот. – Детородную!

– Хорошо, не ори… Ему нижняя, тебе верхняя. И не надо нам рассказывать, что отдельно половинки не живут! Без тебя знаем. Живут, но недолго. Вот пока они живут, мы берем Куо Чамчалын…

– Чамчай?

– Нет, Чамчалын. Есть у нас на примете одна подходящая особь…

– Кто?!

– Женщина. Для тебя, зятёк, важно, что женщина, остальное побоку. Страшненькая, но это чепуха. Любоваться ты будешь верхней половинкой своей жены, а с нижней у Чамчалын всё путём. И каким путём! Ты уж поверь, я знаю, что говорю. Так вот, режем мы Жаворонка с Чамчалын…

– Мы?

– Я с Тимиром. Тебе, извини, я это дело не доверю. А Уоту – тем более! Режем, сшиваем, ждем, пока очухаются. Уоту – верх Чамчалын, низ Жаворонка. Тебе – низ Чамчалын, верх Жаворонка. И живете вы долго и счастливо…

– И умрете в один день, – расхохотался Тимир.

– Шутишь?

– Насчет «в один день»? – Тимир подмигнул третьим глазом. – Шучу. Умрёте, как получится. А насчет «долго и счастливо» – чистая правда. Ты не переживай, дружище, нам не впервой. Видал, как Алып себя перекроил?

Я внимательно посмотрел на Алыпа. Алып ответил мне ослепительной улыбкой. В улыбке – во всех трех улыбках! – чувствовалась опытная рука Тимира-зубодера.

– Ты что, – спросил он, – думал, я таким родился?

– Нижний мир, – я пожал плечами. – Он еще и не так перекроит.

– Так, да не так. Уот тебе про нашу маму рассказывал? С ногами у нее беда. Еле ходит, больше лежит. А я в маму пошел, с рождения. В смысле, не пошел. Ну, ты понял. Тимир меня на закорках таскал, потом бычка подобрал, смирного. Я в седле сижу, одной рукой за переднюю луку держусь, второй – за крюк сбоку. Узда в зубах… Спина болела – кошмар! Остобрыдло мне это дело, я Тимиру и говорю: давай, а? Стали мы пробовать…

Я еще раз оглядел Алыпа с головы до ног. С трех голов до шести ног. Две – подпорки. Две с копытами. Две – багры. Я бы на таких давно шею сломал, а Алып еще и приплясывает! Ага, Нижний мир, обычное дело: скалы, пропасти, реки огня. Копытами скачешь, подпорками упираешься, баграми цепляешься. Разумно!

– Ты не волнуйся, – Алып ошибочно истолковал мое внимание. – Сошьем в лучшем виде. Ты, я вижу, парень славный, честный. И на Уота хорошо влияешь. Ишь, какой он с тобой усохший сделался! Невестой делиться вздумал, а? Да он сроду ничем не делился! Все в одну морду жрал, красавец…

– По справедливости, – Уот набычился. В словах брата он усмотрел что-то обидное. – Обоим обещали! Юрюн зять, слабак. Пусть обоим достанется!

– Чамчай! – спохватился я. – Ее-то вы спрашивали?

– Чамчай! – подхватил Уот. – Чего ее спрашивать, а? Меня спросите, да! Режем Жаворонка, режем Чамчай. Не Чамчалын – Чамчай! Я умный, я придумал! Сшиваем, и уруй-уруй! Две невесты, четыре половинки. Чамчай-Жаворонок, Жаворонок-Чамчай! Снова две невесты, гыы-гык! Две жены!

Тимир погрозил ему многосуставчатым пальцем:

– На сестре жениться нельзя! Низ – Жаворонок, верх – Чамчай? Чамчай тебе родная, нельзя…

– Можно! Половина сестры? Значит, жена двоюродная!

– Ну, ты мудрец…

– А то! Голова – во! Детородная часть – не сестра, буо-буо! Дети здоровые пойдут, да?

– Пожалуй…

Удачно складывается, подумал я. Если мне от Жаворонка – верхнюю половинку, тогда я при виде ее не стану лишний раз боотуриться. Дядю Сарына мы как-то уболтаем. Сарын умница, он поймет. Лишь бы Чамчай согласилась… Арт-татай! Да что же это я? Меня что, уговорили?! На чьей я стороне?!

Грохот был мне ответом, немыслимый грохот. Казалось, небеса возмутились мерзостью Юрюна Уолана, и земля пришла в ярость, и все они рухнули прямиком в Нижний мир, желая покарать мерзавца. Свод пещеры содрогнулся, бездны под ногами зашлись в диком хохоте. Сосульки дождем летели вниз, разбиваясь оземь, друг об друга, о крышки булькающих котлов. Каменные брызги: бирюза и малахит, багрянец и охра…

Родичи. Шурины.

Слабаки.

Спасу!

Боотур в доспехе, я заключил Тимира и Алыпа в объятия, прикрыл от смертельно опасных обломков бронированной спиной. Я мало что соображал, уж поверьте, и ничего не боялся в отношении себя, но братья Уота не были боотурами, и мой порыв, к счастью, уберег их. А там, где мне не хватило размаха рук – Тимир даже не слез со своего быка! – там горой встал Уот Усутаакы. Мы стояли в позе, достойной насмешки, как если бы в Алыпе с Тимиром заключалась наша единственная надежда решить вопрос с двумя невестами, кряхтели от ударов по плечам, лопаткам, шлемам, и грозно вскрикивали, отпугивая неведомого врага.

Дождь кончился. Лишь громовые раскаты, стихая, ворочались в отдалении.

– За мной! – гаркнул Уот.

И понесся первым. Сперва я решил, что Уот удирает от гнева земли и небес, и ошибся. Уот бежал туда, откуда несся рокот.

4. Рассказ Айыы Умсур, Вышней Удаганки, старшей дочери Сиэр-тойона и Нуралдин-хотун, о гостях, которых не ждали, и страусах, которые не ко времени

При виде всадника я поняла, что из сонма живых существ, обладающих разумом и волей, меньше всего я ожидала увидеть здесь именно его. При виде спутницы всадника, сидящей перед ним в седле, стало ясно, что я ошиблась. Увидеть здесь ее я ожидала еще меньше.

– Айталын! – вскрикнула мама за моей спиной. – Что ты тут делаешь?

Я пожала плечами:

– Неверный вопрос. Надо спросить, что тут делает Нюргун. Или ты думаешь, что это она притащила его на Восьмые небеса?

– Да, – согласилась мама. Мой сарказм она пропустила мимо ушей. – Это она его притащила. Все вокруг пляшут под дудку твоей младшей сестры, Умсур. Боюсь, Нюргун – не исключение.

Айталын спрыгнула на землю:

– И ничего я его не тащила! Меня похищали! Меня два раза похищали! Нюргун меня спасал, а потом спал, а потом…

– Хватит, – оборвал ее Нюргун. – Время.

– Что время? Что?!

– На исходе.

Он спешился. Мама старательно притворялась, что не замечает, как выглядит ее блудный сын. Я же, напротив, рассматривала Нюргуна без стеснений. Бледный, исхудавший. Лоб в крупных каплях пота. Глаза запали, горят темным огнем. Под глазами – синяки. Губы обметало: трещинки, шелушение. Жилы набрякли, вылезли наружу. Поминутно сглатывает, дергает кадыком, словно его тошнит. Еле держится на ногах, вот-вот свалится в обморок. В сон? Выдохся после боя с Эсехом? После двух боев подряд?! Айталын сказала, ее дважды похищали… Что ты сейчас сделаешь, брат мой? Упадешь без чувств – или начнешь крушить все вокруг?! Я посмотрела внимательнее, так, как умеют удаганки, и зажала себе рот ладонью, чтобы не закричать. Испугаю маму с Айталын, возись с ними потом…

Вместо сердца у Нюргуна была черная дыра.

На миг мне показалось, что мы втроем сейчас рухнем туда и сгинем навеки за горизонтом событий. Но время шло, ужас – дикий, первобытный – отпускал меня, и я разглядела, что Нюргуново сердце – все-таки сердце, на прежнем месте. Дыра была маленькая, в митральном клапане. Биение сердца хоть и не останавливало, но худо-бедно сдерживало ее расширение. Это вынуждало сердце биться чаще, словно Нюргуна трепала лихорадка.

– Тебе надо поспать, – сказала я с решимостью, две трети которой следовало бы назвать притворством. – Ты себя загнал до полусмерти. Иди ляг, я постелю тебе постель.

– Время, – повторил Нюргун. – Нельзя.

– Чего тебе нельзя?

– Юрюн. Ждет.

И как обухом между глаз:

– Идем к столбу.

Черная дыра увеличилась при упоминании столба. Еще бы! Не думаю, что для моего брата существовал более ненавистный предмет. То, что я звала осью миров, Нюргун звал пленом, изгнанием, предательством, мукой мученической. Вам известны худшие слова?

Произнесите их и не ошибетесь.

Тысяча боотуров, ринься они на Нюргуна в конном строю, не заставили бы его вернуться к столбу. Словно распятый на кресте, он провел здесь тридцать три года – вечность борьбы и бессилия. Кто захочет вернуться на крест? Тысяча боотуров отступили бы, а может, пали в бою, но был один, кто совершил невозможное. Лишь Нюргун мог вынудить Нюргуна доброй волей вернуться в железную гору, и он это сделал.