Это утро похоже на любое другое утро в больнице. В коридорах шумно, слышны обычные подвывания, хныканье и ругань. Я начинаю удивляться, неужели зло невозможно уничтожить. Никому не хочется работать. А зачем? Главное — получить зарплату. После обхода начались шушуканья. Так же переговаривались за моей спиной, когда меня с треском выгнали из комсомола. Так же шептались по городу, когда я бросила школу и убежала с цыганским табором.
Украсть курочку. Накормить медведя. Смотреть в чужие руки — это все равно что считать деньги в чужом кармане. Я буду пить, ты будешь платить, дружище… Буду — ненавижу это слово о каком-то будущем, туманном и неопределенном. События или случаются, или никогда не происходят. Сейчас меня схватят или нет. Имею в виду, что тут не Америка… Сбежать некуда. Тебя всегда найдут. Меня не находят. У меня нет мотива. Мотив есть у меньшего Зла. Все знают, как ненавидели меня сестра и санитар-дрессировщик. Нашли шприц, на иголке — засохшая кровь. Известно, чья она. Я чувствую себя хорошо, но никто не спрашивает меня. Может быть, несчастную бабку устроят в дом престарелых, а может, умрет себе спокойненько.
На два зла меньше. Трудно поверить. Я гуляю по двору. Земля устала от бесконечной зимы, ей захотелось показаться в новом наряде. Люблю маленькие зеленые почки на деревьях. Я называю их подростковыми прыщами. Они не портят лица земли, а наоборот. В них есть что-то чистое, материнское. Я часами разглядываю зеленые почки. Человекозверь спокоен. Он не привязан цепью к клетке, его даже выпускают на прогулку. Скачет возле меня и лижет мне руку. Он знает. Озверевшие тела больше не бросаются на решетки. Их нечеловеческая сила направлена на созерцание пробуждающейся жизни. Деревья зарастают и превращаются в симпатичных растрепанных парней. Как в них не влюбиться!
Через две недели меня выпустят. Нам больше нечем помочь друг другу. Меня взяли на новую работу. В театр. Театр. Представление. Игра. Представление игр. Фантазии. Актерское мастерство. Мастерство убедительно лгать, так, чтобы тебе поверили. Ты платишь деньги, чтобы тебя обманывали, чтобы перед тобой разыграли чужую жизнь, чтобы вместо тебя страдали. Платишь деньги, чтобы убедиться, что все всегда заканчивается или плохо, или хорошо, чтобы убедиться, что существуют драмы и трагедии страшнее, чем твоя… В остальное время они лгут бесплатно. Тебе тоже приходится лгать. Тогда только один выход — больница, и ты остаешься там. Если ты остаешься там — становишься недосягаем. Я и другие — недосягаемо больны. Я настолько далека, что приобретаю животную способность чувствовать. Кошки распознают вампиров. Я распознаю зло. Мои волосы встают дыбом, челюсти сводит, желудок сжимается и тело становится каменным. Когда зло открывает рот, первое слово, которое оно произносит — БУДЕШЬ.
Когда я уеду отсюда, деревья уже покроются листвой, но это произойдет не потому, что я этого хочу. Просто земле уже надоела эта зима. Произойдет смена декораций, смена картин. Художник божественно однообразен. Не существует ничего более красивого, чем знакомая тебе природа. Она порождает ожидание. О-ЖИ-ДА-НИЕ. О! Даже мои мысли рождают знакомые ощущения. Появляются надежды. С надеждами так: пока их ждешь — жалуешься. Они не являются положительным чувством. Жалуюсь, сожалею — это значит, что надеюсь. Нет. Понятно, что без надежд куда спокойнее. Да и опять-таки, одни надежды…
Поселиться в панельном доме, в каком-нибудь вновь построенном гетто с немыслимым названием. Бегать как марафонец в поисках иностранного дерьма, растить еще одного неврастеника, сотворить ему его самомнение, копить целый год, чтобы на десять дней съездить на море. Экономить, собирать деньги, зарыть свою жизнь в мыслях о купюрах. Купить машину. Не спать ночами в страхе, что ее испортят или украдут. Как сосед, который каждое утро выходит с тонкой китайской кисточкой и закрашивает трещинки на своей новой «Ладе». Иметь все то же самое, что у соседей, ночами не спать от желаний. Чтобы ребенок закончил школу, пошел в армию, женился, воспитать внуков, после пенсии уехать в деревню, чтобы помогать молодым. И злиться. До глубины души ненавидеть все, что ты делаешь.
Так рождается зло, и с первым глотком воздуха начинает хотеть. Зло хочет всего. Всю твою ненависть и огорчения. Когда уходит одна беда, всегда появляется другая… Я не могу без конца находиться в больнице, ждать появления нового зла. Кустики расцвели желтым цветом. Так-то. Что нужно одному кустику? Он недосягаем для злобы. У человека — все не так… Убегаешь, а злость поджидает тебя на конечной остановке. Я не уверена, что, выйдя из больницы, не увижу поджидающего меня у ворот зла…
Хочешь, убежим в Банское?
Три недели совместной жизни с обидой, и я уже хочу сбежать из Банского. Зло мертвецки пьяно. Оно пьет, потому что преисполнено надеждами. Очень страшно, когда ты переполнен пустыми ожиданиями. Мои надежды лопнули и сбежали. И я — за ними. Опять бегу. Идет снег, он засыпает мои следы. Он спрячет и мой запах. Может быть, я выживу… Банское оказалось незнакомым местом. Пустая станция. Страшно. Очень страшно. Ни поезда, ни людей, ни служителя в окошке, ни облегчения. Ничего, кроме страха, темноты, холода, снега и ужаса.
Зло может проснуться, протрезветь, начать меня искать. Жертву проще всего найти на пустой станции. Я не вхожу в зал ожиданий. Ложусь между путями, пусть снег засыпет меня. Так я спрятана, даже машинист может не заметить меня. Мне не холодно. Сердце бьется со скоростью двести ударов в минуту и кровь ударяет мне в голову. Потею. Поезд приходит раньше рассвета, и я сажусь в спасительную темноту. Курю. Мои веки замерзли, губы — тоже. Люди мне что-то говорят, но я не понимаю их. Слова мне незнакомы. Я начинаю чувствовать. Приближается долгожданная конечная остановка. На перроне стоит зло. Уже ждет меня. Почему так происходит, что оно всегда ждет