Читать интересную книгу Журнал «Вокруг Света» №06 за 1970 год - Вокруг Света

На всех куклах — платья из батика; различаются они прическами и головными уборами. Каждая кукла — носитель какого-нибудь одного положительного качества или недостатка. Переходя от одного персонажа к другому, даланг ударяет ногой по металлическим пластинкам, меняя свой голос. Быстро продевая руку под платье, он поворачивает туловище куклы. Палочки, прикрепленные к запястьям кукол, позволяют далангу виртуозно имитировать сцены боя. Коротких сцен в представлении не бывает, диалоги, полные намеков, длятся до бесконечности.

Иногда даланг расцвечивает традиционные диалоги намеками на недавние события в районе. Представление становится своеобразным рупором общественного мнения: то, что нельзя было бы сказать вслух, произносит в сумерках кукловод. Хотя нет, это говорят его персонажи.

По мере приближения темноты лицо даланга становится все более одухотворенным, глаза начинают сверкать. Это уже не рассказчик, не артист, это жрец, священнодействующий с помощью своих деревянных фигурок...

Перед сценой продолжается жизнь: люди едят, спят, женщины кормят грудью младенцев. Голос даланга, пение, треньканье ксилофонов, запах ладана, блестящие глаза, потрескивание масляных ламп все больше и больше погружают нас в атмосферу волшебства. Сопричастность к истории, развертывающейся на глазах под руками даланга, приобщение к мудрости и храбрости сказочного героя Арджуна захватывают присутствующих. А ритм гамелана (оркестра) словно подстегивает кукол, придавая необходимые краски диалогу.

Традиционный индонезийский оркестр — гамелан не только непременный спутник любого представления или танца, но и активный участник всего происходящего. Именно он создает необходимый душевный настрой как у артиста, так и у зрителей. Гамеланы различаются по месту рождения.

Сунданский гамелан состоит из двух своеобразных ксилофонов — большого и малого. По их медным пластинкам, прикрепленным гвоздиками к деревянному основанию, бьют тонкими палочками. Следующий инструмент — бонанг — на первый взгляд тоже напоминает ксилофон: на деревянную раму натянута струнная сетка, поддерживающая круглые тарелки. Присев на корточки, музыкант ударяет по тарелкам молоточками, обернутыми материей, смягчающей звон.

Кенданги — это большие барабаны, с двух сторон обтянутые кожей: в них бьют руками или пальцами.

Ребаб — инструмент арабо-персидского происхождения, родственник скрипки. Музыкант держит его, зажав вертикально между колен и водя по двум струнам мягким смычком. Позади ребаба, как правило, сидят на корточках певицы, вторящие ему голосами. Два гонга — «мать» и «сын» — висят на вертикально поставленных и богато изукрашенных рамах; каждый из них не менее метра в диаметре. Чем древнее гонг, тем он дороже — в старину кузнечных дел мастера владели секретом изготовления сплава с особым серебряным звуком.

По сравнению с оркестрами в других частях Индонезии сунданский гамелан скромнее, меньше бросается в глаза. Зато общее звучание у него более резкое.

Гамелан как бы противопоставляет два типа инструментов: с одной стороны, ударные — гонги, кенданги, бонанги; с другой стороны — ребаб и голоса певиц. Ритм обычно очень четкий; по существу, он служит фоном, на котором свободно ткут свои узоры мелодичный ребаб и высокие голоса певиц, рассказывающие, не прерываясь, как будто не переводя дыхания, какую-то нескончаемую историю, разматывая бесконечную нить темы, словно идущей из глубины души. Индонезийская музыка не начинается и не кончается — она звучит все время, унося людей в другое измерение. Слушая гамелан, кажется, что ты пьешь, пьешь, не умея утолить жажду и лишь ощущая, как тягучее питье входит в тебя помимо воли, само по себе...

Однако больше, чем представление, нас поразила реакция зрителей. Три четверти суток, не прерываясь, звучал музыкальный рассказ-притча, и деревенские жители, слившись в единую массу, послушно реагировали на все перипетии, забыв о времени. В ключевых местах сами по себе просыпались заснувшие и мгновенно включались в действие. То была особая атмосфера единения актера и зрителя, какое в Европе можно наблюдать лишь на детских спектаклях. По существу, не было зрителей. Шло массовое действо.

Поедание стакана

Повсюду в деревнях Западной Явы особым вниманием пользуется «пенчак» — боевой танец, схожий несколько с борьбой дзю-до или карате. Эти мужские танцевальные состязания тоже протекают под аккомпанемент гамелана. Певицы в этом случае не участвуют, зато в оркестр добавляется еще один инструмент — труба «теромпет». К мундштуку его приделаны два полудужья, которые не дают щекам раздуваться до отказа. Пронзительный, колючий, упрямый теромпет подхлестывает нервы своим неистовством.

Индонезийский танец состоит из фиксированных, сменяющих друг друга поз. Каждое положение ноги, руки, каждый поворот головы или направление взгляда, короче, каждая поза — символ. Этот художественно-музыкальный язык напоминает египетские или китайские иероглифы. Европейский танец — сочетание движений, в ансамбле рождающее пластическую «фразу». В этом смысле движения европейского танца напоминают буквы, приобретающие смысл, только будучи сложенными в законченное слово. Восточный танец, индонезийский в частности, выражает всё одним символом.

Прежде чем начать, бойцы кланяются по очереди на «восемь ветров», складывая ладони перед носом, потом начинают кружиться по краю насыпанной земляной эспланады. Танцуя, они зорко наблюдают друг за другом, готовые кинуться в атаку или, наоборот, уйти в защиту. Теромпет нагнетает атмосферу. Напряжение все усиливается. Охваченная страстью толпа безмолвствует.

Пенчак не требует сложного костюма. На участниках — широкие штаны, перехваченные ярким поясом. Резкие броски, обнаженные тела мелькают в воздухе. Вот борцы сплелись накрепко. Музыка смолкла, оркестр ждет, пока один из соперников не высвободится из объятий другого. Тогда труба вновь взовьется, разрывая воздух.

Поначалу сходятся новички и те, кто помоложе, потом взрослые мужчины; завершает танец дукун. Вот тут мы и видим впервые этого шамана, о котором уже были столько наслышаны.

Весь в черном, перехваченный в талии красным шарфом, он выходит в круг, встряхивая своей пышной шевелюрой. При виде его женщины в толпе начинают шушукаться. Перед нами пока еще не знаменитый колдун. Но его угольно-черные глаза, горящие в глубоких глазницах, мощные руки, запястья которых обернуты полосками тигриной шкуры, и родимое пятно на переносье производят сильное впечатление. Он танцует куда уверенней остальных. Оркестр ритмом акцентирует его резкие движения. Деревенские мужчины выстраиваются перед ним в ряд и вооружаются обрубками бамбука. Теромпет безжалостно вспарывает воздух, готовый вот-вот разлететься на части. Нервное напряжение зрителей и танцоров достигает предела.

Внезапно в кульминации зрелища гамелан смолкает, сердце вот-вот выскочит из груди, мы жаждем освобождения.... Дукун опускает голову, его противники потряхивают тяжелыми палками. И, взревев, с разлета по очереди обрушивают на голову удары: стволы расщепляются с глухим треском. Толпа исторгает крик — крик облегчения. Теромпет вновь взмывает ввысь, танец продолжается!

У дукуна на голове ни малейшей шишки или царапины, похоже, ему абсолютно не больно. Он продолжает танцевать, зорко глядя по сторонам, полностью контролируя танец. Он кружится быстрее, быстрее. Оказавшись перед длинной стеной амбара, он вдруг отходит назад и устремляется к громадной балке, подпирающей крышу. Подпрыгнув, шаман головой вперед с размаха врезается в балку. Потом еще раз и еще! Он не только остается невредимым, но, похоже, действительно не чувствует боли. Публика разражается грохотом аплодисментов.

Но дукун, вперив в присутствующих безумный взгляд, не дает им время опомниться. Он хватает с подноса стакан с чаем, выпивает его в два глотка, а затем... без остатка съедает! Слышно, как стекло хрупает на зубах. Он медленно жует стакан, будто это простой сухарь. Зрители смеются. Скорее всего они знают этот фокус — он составляет часть классического репертуара дукунов.

Однако было бы ошибкой видеть в дукуне только исполнителя цирковых номеров. Это искусство самообладания и поразительное пренебрежение к боли — лишь часть его естества.

...Между двумя бамбуковыми шестами по 18 метров высотой провисает веревка, дукун подходит к основанию одного из шестов, где в половинке кокосового ореха курится ладан и окурок сигары. Он делает жертвоприношение: опускает в скорлупу девять травинок, а рядом кладет гребень и зеркальце. Для исполнения этого номера дукун по традиции перевоплощается в женщину, повязывает голову косынкой, туго стягивает саронг вокруг тела, в руках у него зонтик, даже чуть-чуть помады на губах. Как и перед пенчаком, он поворачивается, шепча заклинания, на восемь ветров. Вступает — пока тихонько — музыка.