Из-за такого ублюдка даже и рисковать не стоило. К чему яд, если Селим и так убивал себя, причем делал это так старательно, словно ему не терпелось поскорее покинуть этот свет.
Здесь, среди турков, где употребление спиртных напитков считалось государственным преступлением и приравнивалось к оскорблению величества, к Селиму накрепко прилипла презрительная кличка «пьянчуга». Возмущенный отец писал ему письмо за письмом, убеждая сына «отказаться от мерзкого пристрастия». Все напрасно. Даже в Италии, где вино иной раз заменяет детям материнское молоко, Сафии никогда не случалось видеть более горького пьяницу, чем этот наследник трона Оттоманов. Может быть, думала она – и эта мысль приятно тешила ее гордость, – религиозный запрет, столкнувшийся с врожденной тягой к спиртному, пробудил в душе этого ничтожества демонов, которым он был не в силах противостоять? А то обстоятельство, что он, знавший об ожидавшем его высоком предназначении, был вынужден многие годы существовать в тени своего отца, нетерпеливо ожидая его смерти, только усилило его тягу к спиртному.
Итак, на Селиме нужно поставить крест. Его уже не изменить. Значит, лучше быть любимой его сыном, Мурадом. Сафия поплотнее завернулась в накидку, словно опасаясь, что воспоминания о минутах любви с этим, как она его называла, «чудовищем» вырвутся на свободу. Нет уж, пусть остаются в ее сердце. К тому же, находясь у самого подножия трона и при этом оставаясь в полумраке, она имеет полную возможность удовлетворять не только физические потребности, но и жажду знаний молодого принца, его растущий интерес к политике. Когда они только встретились, Мурад уже почти пал жертвой неодолимой тяги к опиуму, превратившись в его покорного раба. Сафие удалось положить этому конец, и сейчас юноша, проводя долгие часы в Диване, полностью отдал себя острой и возбуждающей политической игре, найдя в этом замену наркотику.
Даже Сулейман, равному по могуществу которому не было в целом мире, только жмурился от удовольствия, радуясь тому, как разительно изменился за это время его внук. В письмах султана – Мурад с гордостью показывал их Сафии – больше не звучало ни угроз, ни насмешек. Это были письма, которые один зрелый мужчина мог написать другому. Письма, в которых речь шла о самых важных государственных делах. Итак, если Селим – это слабое звено в цепи, то Мурад – ключ, которым она сможет ее отомкнуть.
В один прекрасный день у нее родится сын и тоже станет для нее таким же послушным орудием, как его отец. Но пока нет нужды заглядывать так далеко. В конце концов, с детьми всегда столько забот! Лишь те, кого Бог не наделил красотой и умом, могут рассчитывать, что беременность поможет им возвыситься. А пока что изготовленные Айвой противозачаточные свечи, в которых особые растительные смолы были смешаны с овечьим жиром, надежно служили ей: Сафия не намерена была позволить такой ерунде, как беременность, помешать ее планам.
Затея с галеоном, на котором они собирались плыть вдоль побережья, обернулась провалом. Это была идея Мурада. Непонятно, по какой причине, ему вдруг втемяшилось в голову придать романтическую окраску их отношениям. В своем неистовом желании порадовать ее он действовал чересчур поспешно и напролом. И к тому же совсем не в том направлении. Мурад так до сих пор и не понял, что лучший способ доставить удовольствие Сафие – снискать дружбу и доверие султана, а не пытаться ослепить ее пышностью.
Вспомнив убогий кеч, болтающийся у пристани в ожидании сиятельной четы, Сафия вспыхнула от стыда. Уму непостижимо, как они вообще не потонули, перебираясь на этом корыте через Босфор! В первый раз Сафия радовалась проклятой вуали, скрывавшей предательскую краску стыда на ее щеках. Но преподанный ей урок она усвоила твердо. И с этого дня намерена была неусыпно следить за причудами своего царственного любовника. Теперь она знала, что только разумная сдержанность и здравый смысл, а отнюдь не глупые мальчишеские выходки помогут Мураду вернуть доверие его царственного деда, а возможно, и вознесут его к вершинам власти.
Усилием воли Сафия взяла себя в руки. Убедившись, что на лицо ее вновь вернулась обычная прозрачная бледность, она снова принялась решать вопрос, который уже в течение многих дней не давал ей покоя: как наилучшим образом использовать расположение султана, как обратить его на пользу Мурада… ну, и себе самой, разумеется. Увы, не найдя достойного применения своим талантам и воинской доблести, молодой человек, вполне возможно, устанет ждать и еще, чего доброго, примется вновь прожигать жизнь – как это делает его собственный отец.
Что ж, подобная участь может постигнуть и молодую женщину. Причем не какую-то, а вполне определенную, подумала Сафия, зябко обхватив себя руками.
– Почему ты не позволишь мне купить тебе евнуха, любовь моя? – Именно такой вопрос задавал ей молодой принц всякий раз, как она приходила к нему со своими сомнениями. – Я дам тебе деньги, сколько угодно денег. Выбери себе евнуха – самого лучшего, которого только можно купить за золото. Тогда ты вырвешься из-под опеки моей матери и ее прислужников. Подумай только: каждое твое желание, каждое движение перестанут служить предметом обсуждения. Сейчас, куда бы ты ни пошла, за тобой по пятам непременно следует один из ее сторожевых псов. Тебе сразу станет легче дышать, поверь мне. Ты почувствуешь себя свободнее.
– Свободнее? – Странное слово, если учитывать, что она вовсе не мечтала вырваться из гарема. Нет, Сафия жаждала лишь одного – поглубже пустить там свои корни. Но спорить не стала. – Что ж… Хорошая идея. Если, конечно, мне удастся найти такого, чтобы подошел мне.
– Не сомневаюсь, тебе все удастся без труда.
Так обычно заканчивался любой разговор на эту тему. Мурад, забыв обо всем, водил губами по ее шее, трепещущими ноздрями с наслаждением втягивая запах женской кожи. Уткнувшись носом в ее волосы, он неразборчиво бормотал:
– Ты самая умная женщина из всех, кого я знаю. – Довольно-таки глупое замечание, это и так понятно. Впрочем, на уме у принца было совсем иное.
В этот раз она тоже, пожалуй, последует его примеру: потрется носом о его шею, хватит с него и этого. А потом бросит что-нибудь вроде:
– У твоей сестры Эсмилькан-султан тоже есть свой евнух. Тот венецианец, Веньеро.
– Кто, Абдулла? – возможно, спросит он. А может, просто примется покусывать зубами пуговки на ее йелеке.
– Он неглуп.
«Он даже может быть опасен, если иметь в виду, сколько ему известно, – но об этом она благоразумно промолчит. – Сколько он мог бы порассказать обо мне…»
– Любовь моя! – Это уже можно и вслух. Стон наслаждения тоже не помешает, поскольку к этому времени Мурад уже наверняка отыщет ее грудь.