Я наклоняюсь к темной воде и зову тихонько:
- Сестра!.. Сестра-а!
Глубоко во мраке загорается зеленая фосфорическая звезда, дрожит, колеблется, растекается в светящуюся ленту, поднимаясь к поверхности. Стремительное тело свободно пронзает толщу воды, и вот тяжело плеснул мощный хвост, поднялись над недвижной гладью моря две блистающих прекрасных руки... Летят с пальцев брызги жидкого холодного огня - дело к осени, море горит...
Нереида подплывает совсем близко, скользя розовым животом по укатанной прибоем гальке. Она ложится грудью на берег, подпирает руками голову, а тело ее, веретеном сужающееся к хвосту, чуть колышется в легком накате волны.
- Звала меня? - спрашивает она, внимательно глядя мне в глаза.
- Звала, сестра...
- Нужно что иди просто, соскучилась?
- Зачем Матвея взяла, сестра?
Нереида молчит, поигрывая тяжелым хвостом, перебирая крупный жемчуг на точеной шее.
- Отдай, сестра...
- Взяла зачем? А нельзя, сестра, плыть в открытое море при шторме. А нельзя, сестра, пить красный портвейн, а после в воду лезть...
- Да, господи... так ли уж велика вина? Отдай, сестра, отпусти... Ну зачем он тебе? Песни петь в "подводном царстве? Так гитара в воде не строит... Как подумаю, что лежит он там на песочке, волосы водорослями опутаны, в мертвые глаза рыбы заглядывают... а ты сидишь около, кудри его черепаховым гребнем чешешь, сказки сирен ему нашептываешь...
Нереида совсем по-девичьи фыркает.
- Ну вы там, в Лицее, совсем сбрендили. Романтики перекушали. Я понимаю - литература, Шиллер, Пушкин, Жуковский... Но химию-то ты в школе учила? Какой песочек, какие водоросли? Ты что, не знаешь? Кости в морской воде растворяются! И скоро растечется твой Матвей в мировом океане, и в каждой капле будет он... Не могу отдать тебе его, присматривать надо было лучше, сестра.
Сзади захрустела галька, и чей-то молодой веселый голос спросил игриво:
- Купаемся? Как вода, девочки? Не боитесь - водяной утащит? Эх, был бы я Нептуном, обязательно таких красавиц похитил...
Он немного пьян, случайный ночной ловелас, но не настолько, чтобы не видеть, как презрительно смеряла его взглядом нереида, как развернулась от берега и, взбивая хвостом пену, канула в черную глубину.
Он секунду смотрит ей вслед, распахнув рот, а потом шарахается, как заяц, и убегает прочь с тоненьким пронзительным верещанием.
Присматривать лучше надо было... Ах, как ты права, моя зеленоокая сестра! Я повинна в этой смерти. Держать надо моцартов, спасать надо моцартов!
Спасать... Вот я сейчас все брошу и начну вязать Дару носки, кипятить молочко с инжиром для Стаса - он вчера подкашливал, доставать дрова на зиму Санечке, чтоб ему хорошо творилось на его веранде. А что делать? Придется доставать. И уголь тоже...
Женить бы их, стервецов! Да кто за них пойдет, неприкаянных моих горемык. Написать, что ли, служебную записку в ректорат Лицея? Так, мол, итак: требуется моцартам персональная опека. Даешь специальный факультет ковать кадры под девизом: "Каждому мастеру - персональную маргариту!" Во цирк начнется. Да и, честно говоря, маргарит жалко.
Комсомольскому богу лет двадцать семь, у него синие глаза и ехидная улыбка. Он грызет карандаш и недоверчиво меня разглядывает. А я, скромно натянув юбку на колени и опустив глаза, читаю ему вполне академическую лекцию о современной поэзии, авангарде, андерграунде, метафоризме, подводя его к пониманию того очевидного факта, что все эти экзотические фрукты произрастают не только в столицах.
Наконец инструктор обкома ЛКСМ бросает карандаш и говорит:
- А ну ее, эту тягомотину. Пошли мороженое есть.
Ни фига себе.
Съев с явным удовольствием двойную порцию фруктового, инструктор заявил:
- К делу. Семинар этот мы потянем. Союз писателей тоже какие-то деньжата даст. Да и сами можем заработать. Запросто. Смотри: семинар работает три дня. Потом делаем пять, скажем, бригад, и пусть себе выступают! Часовой концертик - на телевизорном заводе, на сельхозмаше, в совхозе... Так сказать, встречи молодых поэтов с трудящейся общественностью. Поняла?
- Еще как... А по результатам семинара сборник выпустим!
- Хм... а вот это ты сама договаривайся. У них там в издательстве нравы странные, я в эту Парфию не суюсь.
- Но обком поддержит?
- А что я могу? Ну напишу я тебе бумажку, напишу. Так, мол, и так, областной семинар и тэ дэ... Но!
Инструктор поднял длинный изящный палец:
- Все тексты мне на стол через неделю. Программу семинара - тоже. А ты как думала?! Список приглашенных. Сценарий выступления каждой бригады. Кандидатуры руководителей. И... хорошо бы кого-нибудь из Москвы. Сможешь?
- И это все через неделю?
- Что?! Да я за неделю... - комсомольский бог задохнулся так выразительно, что я поняла: господь непозволительно долго возился, создавая наш мир.
Как ни странно, за неделю я все успела. Даже вырвать твердое обещание одного весьма известного московского критика. Правда, это было как раз не самое трудное - кто откажется съездить за казенный счет в сентябре в наши виноградные Палестины. Ну, конечно, пришлось просить помощи у Лицея. Там слегка встревожились - не резво ли начинаю? Выслушали мои доводы и поинтересовались, завтракала ли я сегодня. А действительно...
Впрочем, мне скоро вообще пришлось отменить всякие завтраки, обеды и ужины. Вы никогда не пытались организовать литературный семинар на юге в конце бархатного сезона? Ну, то есть заказать жилье - я не говорю гостиницу, это нереально! - питание, автобусы, зал для дискуссий, культурную программу, обратные билеты участникам?
Словом, встречая на вокзале первую компанию юных дарований, я слегка пошатывалась - и вовсе не от волнения. Прошлую ночь спать не пришлось, надо было срочно исправлять сценарий концерта на сельхозмаше. Завтрак мне отменил этот бешеный инструктор, примчавшись за сценарием в семь утра и вместе с машинописными экземплярами прихватив меня. В обкоме добрая секретарша угостила меня ирисками. Обеденное время было посвящено скандалу с директором мотеля, который почему-то соглашался разместить только тридцать четыре человека, а мне дозарезу нужно было поселить тридцать пять! А к ужину есть мне попросту расхотелось.
Как всегда, в мотеле произошла какая-то накладка, и к ночи у меня в мансарде обретались пять поэтов, два драматурга, эссеист и критикесса. Одно спасение, что спать все равно никто не собирался (где бы это я их разместила, интересно?), а собирались они трепаться до утра под чай с пряниками. Кешка летал легкой ласточкой в магазин, к мамаше за стульями, за большим чайником, на угол за квасом, в обком, к Стасу, в мотель. Кажется, весь этот бедлам с умными разговорами ему здорово нравился. Без Кешки я бы просто зашилась. И, наконец, надо же было оставить кого-то на хозяйстве, когда мне пришлось ехать в аэропорт заполночь - встречать московское светило.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});