Читать интересную книгу Праздник по-красногородски, или Легкая жизнь - Олег Львович Афанасьев

себя дома сделать это будет нетрудно.

Но уже утром наши подошли к городу и принялись бить по нему из всех калибров. И настал День Освобождения, такой долгожданный и такой печальный: погибли последние Юркины друзья и сам он умирал от болезни, начавшейся во время сидения в котельной, убили и его все-таки немцы.

* * *

…Такой была Юркина жизнь, короткая в счастье, в мирное время, длинная-предлинная в несчастье, во время войны. И он устал. Он вполне готов быть как все те, кого не стало. Жалко лишь мать, сестер, брата. Они будут горевать. И еще хлопоты с похоронами: яму в мерзлой земле долбить, поминки

устраивать, когда в доме ничего нет…

* * *

Юрка не умер. Лейтенант, дочка которого была похожа на Зинку, достал чудодейственное в те времена лекарство стрептоцид. Три порошка. После первого порошка Юрка крепко заснул и проснулся с пониженной температурой. После всех трех поднялся, сел к столу и поел манной каши, специально для него приготовленной.

Сначала он был как бы в трауре по самому себе. Ведь он почти умер. То есть освободился от всего того, чем была наполнена его жизнь, — от непонятного, обидного, страшного. Первое время ему казалось, что теперь, когда он знает, какое это простое дело помереть, то есть освободиться, он, и продолжая жить, сможет не беспокоиться из-за страшного, непонятного, обидного.

Время шло к весне. Часто светило солнце, морозы упали, днем закапало с крыш. Юрка тихо ходил по улицам, чувствуя себя мудрым. Поглядывая на ясное небо, в котором могли появиться немецкие самолеты, он знал, что не растянется на снегу, а спокойно дойдет до какой-нибудь стены или толстого дерева и будет ждать, чем кончится. Он был слаб, тепло одет, ничего даже есть не хотелось. Роскошное состояние.

Оставив семье офицерский аттестат, уехал на фронт лейтенант, которого Зинка стала называть «папой».

Однажды, гуляя, Юрка остановился перед батареей зениток у железнодорожной станции. К нему вышел пожилой солдат, развернул тряпицу, в которой был кусок черного хлеба, отломил треть и протянул Юрке.

— Что вы? Не надо! Ешьте сами, — пытался отстраниться Юрка.

Но солдат вложил ему в руки хлеб, погладил по голове черными негнущимися пальцами и пошел прочь, так и не сказав ни одного слова.

И вдруг все перевернулось. В жизни невозможно быть равнодушным к жизни. Глядя на обсыпанный крошками табака хлеб, Юрка разрыдался. Он маленький, слабый. Он чуть не умер! А его друзья умерли. И отец умер. И этот дяденька-зенитчик, думающий о своих детях и поэтому пожалевший Юрку, может умереть.

* * *

Оправившийся от болезни Юрка нашел себе дело. На реке старик, сноровисто таскавший на лески из проруби рыбу, позвал:

— Эй, оголец! Иди-ка помогать. Распутывай вот да заряжай мне. От порта рыбалю, рабочих кормлю. Ну и нам с тобой хватит, в обиде не будешь. Давай, берись…

И около месяца, пока стоял лед, Юрка был при чистом со всех сторон деле — снабжал портовых рабочих рыбой, кормился сам, носил рыбу домой, ну и подавал немощным — на лед, можно сказать, спустился весь город, одни ловили сами, другие меняли, покупали, третьи, и таких было немало, просили.

Потом на реке начался ледоход, а дядю Андрея, так звали старика, послали на Урал за частями для портового крана.

После этого Юрку захотел себе в помощники базарный милиционер Колодяжный.

Пока Юрка рыбачил, мать устроилась на центральный городской рынок уборщицей. Подросшая Маша помогала матери. И конечно, Зинка всегда вертелась возле матери и сестры. На базаре же пристроился и Митя. Он любил петь и стал поводырем у слепого обгоревшего танкиста с трофейным аккордеоном. Танкист играл, а Митя пел, им неплохо подавали на городских перекрестках, а начинали и кончали они на рынке.

Оставшийся без дела Юрка решил, что надо ему ехать на менку. Все тогда ездили на менку в деревни. Дома на чердаке вялилась отборная рыба, за которую и в мирное время в безводных степях можно было выменять что угодно. Еще близилась Пасха, и Юрка узнал, что та сухая краска, несколько банок которой он принес с фольгопрокатного, может быть использована для окраски пасхальных яиц, и опять-таки нуждаются в ней в деревне, где яйца есть.

Одному, конечно, ехать было нельзя. Мать взялась найти Юрке компаньонов.

А пока Юрка слонялся без дела, чаще всего сидел на прилавке в пустынном уголке рынка, издали наблюдая базарные страсти. Однажды, греясь на солнце, сидел он так на прилавке в пустынном уголке рынка. Вдруг в центре рынка, где было людно, что-то случилось. Загомонил народ. Два инвалида — один, торговавший самодельными зажигалками, другой — самодельными же расческами, иголками, булавками — упали на землю и бились в припадке. Припадки эпилепсии, когда в разных концах рынка, будто связанные электрическим проводом, начинали падать и корчиться в судорогах искалеченные войной люди, Юрка видел не раз. Это означало, что случилась драка или кого-то обокрали. И так оно и было. Воришка, резвый малец примерно Юркиного роста, вынырнул из толпы, направился прямо к Юрке, пробегая мимо, бросил узел.

— На пропуль!

— Какой тебе пропуль? — отталкивая узел, вслед воришке грубым голосом крикнул Юрка.

Но воришка умчался, а к Юрке приближалась толпа во главе с милиционером Колодяжным.

— Вы что? Ловите, кого положено. Я вас знать не хочу, — вскочив на прилавке и отталкивая тянущиеся к нему руки, закричал Юрка.

Колодяжный сдернул Юрку с прилавка, подтащил к узлу.

— Бери!

— Сам бери, если твое, — отвечал Юрка.

Подбежал владелец узла и хотел ударить Юрку. Колодяжный этого не допустил, но заломил вырывающемуся Юрке руку. Впрочем, здесь нашлись Юрке защитники.

— Парень не виноват. Никак не мог. Уже с час на одном месте сидит. Это Валин, уборщицы, сын.

Колодяжный знал, чей Юрка сын. Однако отвел в участок, запер в комнате с решеткой на окне и продержал без воды и еды сутки.

Когда Юрка слышал, что Колодяжный в участке, он без перерыва кричал:

— Ты, Колода, выпусти! Это же тебе так не пройдет. Крыса тыловая…

Колодяжный входил. Юркины ругательства были ему как о стенку горох.

— Ты знаешь всех на базаре. И того, который тебе узел подбросил, тоже знаешь.

— Не знаю. Это залетный. В первый раз его вижу!

— Тогда сиди.

В участок приходила мать и тоже сильно ругалась.

— Мама, не проси. Я не виноват. Мы на него в Москву жалобу напишем, — кричал Юрка.

Спать пришлось на голой лавке. Колодяжный кинул какую-то дерюгу, но было очень холодно. Юрка скулил:

— Вот что