Горничная помогла ей промыть волосы, затем поднесла мохнатое полотенце и поддержала ее при выходе из ванны.
– Я убрала вашу одежду, мэм, и приготовила постель на тот случай, если вы захотите вздремнуть.
Виктория улыбнулась и спросила ее имя.
– Мое имя? – повторила горничная, удивленная, что это интересует гостью. – Почему вы спрашиваете? Мое имя – Рут.
– Большое спасибо, Рут, – сказала Виктория, – за то, что вы убрали мою одежду.
Краска удовольствия проступила на веснушчатом лице горничной, которая сделала легкий книксен и направилась к дверям.
– Ужин в восемь, – сообщила она на ходу. – В Уэйкфилде его милость редко придерживается принятого здесь расписания.
– Да, Рут, – чувствуя неловкость, спросила Виктория, когда горничная подошла к двери, – здесь что, два… их милости? То есть меня интересует Чарльз Филдинг…
– О, вы говорите о его светлости! – Рут оглянулась, как бы беспокоясь, что ее могут услышать. – Он еще не приехал, но к ночи мы ждем его прибытия. Я слыхала, как его милость велел Нортропу уведомить его светлость о вашем приезде.
– А какой он из себя… м-м… его светлость? – спросила Виктория, чувствуя, как глупо употреблять эти странные титулы. Рут уже было собиралась описать его, но затем передумала.
– Простите, мисс, но его милость не позволяет слугам сплетничать. И нам также не разрешается фамильярничать с гостями. – Она присела в поклоне и удалилась, шурша накрахмаленными черными юбками.
Виктория была поражена тем, что два человека не имеют права поговорить в этом доме только потому, что один – слуга, а другой – гость, но, вспомнив свое краткое знакомство с «его милостью», она вполне могла представить себе, что он способен дать такое бесчеловечное указание.
Виктория достала из гардероба ночную сорочку, надела ее и забралась в постель. Роскошный шелк простыней ласкал ее кожу, и, засыпая, она молила Всевышнего, чтобы Чарльз Филдинг оказался более доброжелательным человеком, чем другой – его милость. Ее длинные темные ресницы, подрагивая, опустились, прикрыв щеки подобно мягким опахалам, и она погрузилась в сон.
Глава 5
Через открытые окна лился солнечный свет, а по комнате гулял легкий ветерок, мягко овевавший лицо Виктории. Где-то внизу по брусчатке цокали конские копыта, а на подоконник одновременно уселись две птахи, тут же затеявшие шумную ссору. Их раздраженное щебетание постепенно нарушило счастливый сон о родимом доме и пробудило Викторию.
Полусонная, она перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку. Вместо привычной грубоватой ткани домашней наволочки, пахнувшей мылом, ее щека коснулась гладкого шелка. Смутно сознавая, что это не ее постель и что внизу нет мамы, готовящей завтрак, Виктория еще крепче зажмурилась, пытаясь восстановить прервавшийся безмятежный сон, но тщетно. Она неохотно повернулась и открыла глаза.
В ярком утреннем свете она разглядывала серебристо-голубые занавеси, между которыми ее кровать находилась как в шелковом коконе, и вдруг девушка все вспомнила. Она находится в Уэйкфилд-Парке и проспала с вечера до утра.
Убрав пряди волос со лба, она присела и откинулась на подушки.
– Доброе утро, мисс, – приветствовала ее Рут.
Виктория подавила испуганное восклицание: она только сейчас заметила девушку.
– Я не хотела будить вас, – поспешно извинилась маленькая горничная. – Дело в том, что его светлость находится внизу и велел спросить, не соизволите ли вы позавтракать вместе с ним?
Ободренная известием, что герцог желает повидать ее, Виктория откинула одеяло.
– Я погладила вашу одежду, – сказала Рут, открывая шкаф. – Что вы собираетесь надеть?
Виктория выбрала лучший из своих нарядов – мягкое черное платье из муслина с низким квадратным вырезом, украшенное крошечными белыми розанами, аккуратно вышитыми ею на длинных рукавах и кайме во время долгого путешествия.
Отказавшись от услуг Рут, девушка сама натянула платье на нижние юбки и обернула вокруг тонкой талии широкий черный поясок.
Пока горничная застилала постель и убирала и без того опрятную спальню, Виктория присела у туалетного столика и привела в порядок волосы.
– Я готова, – вставая, сказала она; глаза девушки светились в ожидании неведомого, а щеки цвели здоровым румянцем. – Вы не подскажете мне, где я могу найти… м-м… его светлость?
Ноги Виктории утонули в толстом ворсе красного ковра, когда Рут повела ее вниз по спиральной мраморной лестнице, через приемную залу, туда, где два лакея стояли на страже у дверей из красного дерева, украшенных богатой резьбой. Не успела она перевести дух, как лакеи бесшумно и величественно распахнули створки дверей, и Виктория оказалась в зале длиной около девяноста футов[2]; в центре залы стоял длинный стол красного дерева, над которым висели три гигантские хрустальные люстры. Сначала ей показалось, что в зале никого нет, и она пробежала глазами по обитым золотистым бархатом стульям с высокими спинками, стоявшим по обе стороны огромного стола. Но затем услышала шелест газеты. Не представляя, кто это может быть, она медленно обошла стол и остановилась.
– Доброе утро, – тихо произнесла она.
Чарльз повернул голову и уставился на нее. Лицо его побелело.
– Боже всемогущий! – выдохнул он, медленно поднявшись и устремив взгляд на экзотическую юную красавицу, стоявшую перед ним.
Вылитая Кэтрин, какой она была много лет назад. Как хорошо он помнил и с какой любовью вспоминал это невероятно прекрасное, тонко очерченное лицо с грациозно изогнутым разлетом бровей и длинными густыми ресницами, обрамляющими глаза, напоминающие огромные мерцающие сапфиры! Он узнал этот мягкий смеющийся рот, крошечную очаровательную ямку в центре упрямого подбородка и пышную массу золотисто-рыжих волос, небрежно спадающих на плечи.
Ухватившись левой рукой за спинку стула, чтобы выпрямиться, он протянул ей дрожащую от волнения правую.
– Кэтрин, – прошептал он.
Виктория неуверенно вложила руку в его ладонь, и длинные пальцы Чарльза крепко сжали ее.
– Кэтрин, – снова хрипло прошептал он, и Виктория заметила блеснувшие в его глазах слезы.
– Кэтрин звали мою мать, – мягко сказала она.
Его пальцы чуть ли не до боли сжали ее руку.
– Да, – прошептал он. Затем прокашлялся, и его голос обрел нормальное звучание. – Да, конечно, – сказал он и тряхнул головой, как бы для того, чтобы прийти в себя.
Виктория обратила внимание на то, что он был невообразимо высок и очень худ. Его карие глаза всматривались в каждую черточку ее лица.
– Итак, – оживленно начал он, – вы дочь Кэтрин.