Читать интересную книгу Марион и косой король - Ольга Гурьян

В Париже что ни день печальные новости. Бургундцы вновь подступают к городу, и арманьяки опять замуровывают ворота. Просто житья не стало от этих арманьяков, так боятся бургундского герцога. Всех парижан подозревают, не держат ли его сторону. Всюду шныряют сержанты, следят, не ворчит ли кто; шепнет кто-нибудь неосторожное словечко, его тут же хвать за шиворот.

Ходят слухи, будто открыт заговор, будто нашлись люди, готовые захватить арманьяков и сбросить их иго. А арманьяки про это узнали и всех их заключили в тюрьму: предводителя отряда арбалетчиков Дюрана из Бри — красильщика, и торговца латунью, и булавочника Жана Перкэна, и одного дворянина, проживающего близ Малого моста у Ослиных ворот, и с ними всех их товарищей. И всем им отрубят головы. По городу глашатаи выкрикивают приказ: всем жителям, священникам, мирянам, писцам сдать оружие—мечи, сабли, топоры и тяпки, что у кого имеется.

Но жизнь-то идет своим чередом и каждый день приносит свои заботы.

Женевьева говорит:

— Завтра воскресенье. Надо бы купить кусочек мяса, сварить хороший обед. А то постимся мы не только по пятницам, а все дни подряд. Так отощали, хорошей кухарке смотреть на вас позор.

— Корзинку брать? — спрашивает Марион.

— Бери. Купим мы кусок на один глоток, а все же не нести его в руках.

Только собрались — является Женевьевина давняя приятельница, а живет она тоже в кухарках в хорошем доме на Лебединой улице. Всю дорогу бежала, запыхалась, шлепнулась на скамью, говорит сквозь слезы:

— Ох, Женевьева, такая у нас неприятность, посоветуй, как быть.

— Как же я могу советовать, когда ничего не знаю, — говорит Женевьева.

Приятельница выпивает стаканчик вина и, немного успокоившись, начинает:

— Племянница у меня выходит замуж. Такой хороший молодой человек, и все мы очень довольны.

— Какая же это неприятность, если все довольны? Радоваться надо.

— Мы и радуемся. Такой хороший молодой человек. Мастер-цирюльник. Недавно сдал испытание, стал мастером. Такое это испытание трудное — целую неделю работал бесплатно под наблюдением двух старых мастеров и показал образец своего искусства. А надо ему уметь хорошо смачивать и удовлетворительно побрить; причесать и подрезать бороду; сделать ланцет для кровопускания и знать все случаи, когда следует пускать кровь и благоприятствующее время для этого дела; знать все вены в человеческом теле и не путать их с этими—как их? — с этими артериями, потому что, если пустить кровь из такой, из артерии, это очень опасно для человеческого тела…

— Чего же лучше? — говорит Женевьева. — Подстрижет и побреет всю родню и бесплатно кровь пустит. Какое же это несчастье?

— А ты слушай, слушай, — говорит приятельница и опять начинает плакать. — Вся наша родня была так уж довольна, и собрали деньги, чтобы устроить свадебный пир. И вдруг оказывается, что запрещено сзывать гостей без особого разрешения и надо еще пригласить сержантов и угощать их за счет жениха, а они будут следить, не сболтнет ли кто лишнее словечко. А мы боимся, что напьется жених пьяный и примется ругать арманьяков, и ему отрубят голову, и тогда свадьбе не бывать. И мы порешили: лучше не праздновать. И теперь надо бы вернуть деньги родне, а мы уж немного потратили.

— Свои люди — сочтетесь, — говорит Женевьева.

— И то верно, — соглашается приятельница и уходит, а Женевьева и Марион направляются к мясному ряду.

Но каково же было их удивление, когда они пришли туда и увидели, что ни одного мясника там нет и рабочие ломают здание Большой бойни! А поодаль, чтобы не задело их летящими обломками кирпичей и падающими бревнами и пластами штукатурки, стояли хозяйки и служанки, молодые и старые, все с пустыми корзинками, удивленные, растерянные и сердитые.

— А где же теперь искать мясо? — спросила Женевьева у стоящей рядом почтенной женщины.

— Что касается мяса, — сердито сказала та, — ничего я не могу тебе точно ответить, потому что сама ничего не знаю. А знаю только то, что всех мясников еще в понедельник разоружили в их домах. И я так предполагаю, что мяса сегодня не будет.

— Не нравится мне это, — проворчала Женевьева. — Но, если нет мяса, пойдем искать рыбу.

И они пошли к Рыбному камню.

Но и здесь прилавки были пусты, и на Сене не видно было лодок, и никто не удил рыбу, и никто даже не купался в реке, хотя парижанам первое удовольствие поплескаться в водичке и многие хорошо умеют плавать.

Только несколько оборванных мальчишек сидели на высоком берегу и лениво бросали вниз камушки. Камушки подскакивали, катились по пологому склону и падали в воду.

— Что же это такое? — спросила Женевьева. — Куда же девалась вся рыба и почему это никто не купается?

— Рыба уплыла к бургупдцам, — пропищал один мальчишка. — Рыба ищет, где лучше.

А другие подхватили:

— А ты выкупайся, выкупайся, тетушка, если тебе жизнь не дорога. Пойди выкупайся, выкупайся, выкупайся! А мы посмотрим, как тебя за это повесят. Кто будет купаться в реке, всех повесят на высокой виселице.

— Женщин не вешают, — сказал парнишка постарше.

— А жаль, жаль, жаль! — запели мальчишки. — Жаль, жаль и очень жаль! Посмотрели бы мы, посмеялись бы мы, как тетушка запляшет в петле.

У Женевьевы лицо потемнело, но она сдержала гнев и только сказала строгам голосом:

— Скверные мальчишки, идите домой к вашим родителям и не приставайте к прохожим.

— А у нас нету дома, у нас нету дома! — закричали мальчишки. — Нет у нас дома, и нам некуда идти. В наших кроватях спят солдаты, за нашим столом сидят солдаты, из наших мисок едят солдаты. А нас всех выгнали!

— Что это вы говорите! — воскликнула Женевьева.

А парнишка постарше объяснил:

— Все это правда, тетушка. Жили мы около ворот, а ворота замуровали, чтобы бургундцы не могли войти в город. И все улицы около ворот заняли солдаты-арманьяки, а жителей выгнали из их домов. И уже несколько дней нет у нас пристанища.

— Пошли домой, Марион, — сказала Женевьева. — Нечего нам здесь делать. Только время теряем.

По дороге она все время глубоко вздыхала и один раз пожаловалась:

— Что-то у меня сердце щемит, будто предчувствует беду.

— Чему же еще быть? — сказала Марион. — Вы не огорчайтесь, госпожа Женевьева. Сегодня нам ничего не удалось достать, а вдруг завтра купим хороший кусок и очень дешево. Ведь еще на прошлой неделе…

— Глупости, — прервала Женевьева. — Чувствую, что уже не придется мне никогда ничего покупать.

Молча дошли они до дома, но едва переступили порог, как сверху донеслись отчаянные вопли хозяйки:

— Боже мой! Да откуда мне было знать? Да клянусь вам госпожой парижской богоматерью, ничего мы не знали, и не видели, и не слышали. И невинные мы, как дитя в колыбели.

Незнакомый мужской голос отвечал:

— Что же это вы все так кстати оглохли? По всем перекресткам было объявлено, чтобы никому не осмелиться ставить на окна горшки или сундуки, ни корзины в саду, ни бутылки с уксусом на окне, выходящем на улицу. А кто не послушается, будет отвечать своей жизнью и всем своим добром.

Женевьева схватилась за сердце, вскрикнула:

— Моя бутыль! — и бросилась вверх по лестнице. А Марион, прижав к груди пустую корзинку, побежала за нем.

В большой зале собрались все обитатели дома, только хозяина не было видно. Лица у всех были бледные и испуганные, а хозяйка валялась на коленях перед двумя сержантами и, ломая руки, умоляла:

— Смилуйтесь над нами, господа сержанты! Ах, берите все, что хотите, но оставьте нам жизнь! Было у меня два кольца, да они пропали, но, может быть, вам другое что-нибудь понравится? И кому какой вред от того, что бутылку кислого вина выставили на подоконник, чтобы под благотворными лучами солнца превратилось оно в уксус?

Старший сержант, человек с таким длинным и плоским носом, что его лицо было похоже на морду волка, оскалил зубы в язвительной усмешке, а второй сержант, добродушный толстяк, вздохнул и скучным голосом заговорил:

— Который же раз приходится мне повторять, что вред от бутылки с уксусом самый большой и может иметь ужасные последствия. Всем известно, что бургундцы уже стоят под самыми городскими стенами и только и ждут, чтобы нашлись в городе предатели, которые откроют им ворота, злодеи, у которых одна мысль и желание: чем бы навредить нам, верным слугам короля и его милости графа Арманьяка. Ну, представьте себе, пройдет под вашими окнами отряд отважных солдат, защитников города, и вдруг им на головы летят горшки, сундуки и бутылки. Что тогда будет?

— Это моя бутылка! — закричала Женевьева. — И не стану я выливать хороший уксус на улицу. Не такая я дура, он мне самой пригодится.

Уже оба сержанта схватили ее и стали связывать ей руки за спиной, а Женевьева не давалась им, брыкалась и норовила ударить локтем в живот, когда Гротэтю вдруг подмигнул Клоду Бекэгю и, шепнув ему что-то на ухо, обратился к старшему сержанту: