Мы попытаемся реконструировать физическое учение Анаксагора, не прибегая к аристотелевскому понятию начала, в том числе и материального начала, или первовещества, лежащего в основе всех чувственно воспринимаемых вещей.
Вопросы, занимавшие Анаксагора, восходили к парменидовскому учению о бытии. Что надо понимать под истинным бытием, которое не меняется, не увеличивается и не уменьшается, но всегда остается равным самому себе, — вот проблема, стоявшая перед мыслителями V в. Каждый из них решал эту проблему по-своему. Решение Анаксагора было в известном смысле наиболее радикальным. Истинное бытие, по его мнению, присуще всем качественно-определенным вещам окружающего нас мира, иначе говоря, всем физически однородным веществам, и прежде всего тем веществам, из которых состоят животные и растительные организмы. Анаксагор называл их «существующими вещами». Они существуют не потому, что доступны нашему восприятию (они могут и не восприниматься нами, как это имеет место в первичной смеси). Они существуют в строгом онтологическом смысле — в смысле парменидовского бытия (eon). Каждая из этих вещей есть и не может не быть.
А отсюда непосредственно следует, что всякая «существующая вещь» не возникает и не уничтожается, но всегда остается равной самой себе как в количественном, так и в качественном отношении. В мире происходит лишь соединение и разделение «существующих вещей», которые дают нам видимость возникновения и уничтожения. Об этом ясно пишет сам Анаксагор в следующем дошедшем до нас фрагменте своего сочинения: «О возникновении и уничтожении у эллинов нет правильного мнения: ведь никакая вещь не возникает и не уничтожается, но соединяется из существующих вещей и разделяется. И таким образом, правильнее было бы назвать возникновение соединением, а уничтожение разделением» (фр. 17). В другом фрагменте Анаксагор говорит о выделении «существующих вещей» из первичной смеси и подчеркивает, что при этом выделении «все в совокупности стало не меньше и не больше (ибо невозможно быть больше всего), но все всегда равно» (фр. 5).
Таким образом, мы можем сформулировать первое важнейшее положение теории материи Анаксагора: все «существующие вещи» не возникают и не уничтожаются, а существуют всегда в одном и том же количестве. Для краткости назовем это положение «принципом сохранения материи».
Но теперь Анаксагору нужно было решить основную проблему, вставшую перед всеми мыслителями послепарменидовской эпохи — проблему согласования идеи истинного бытия с данными нашего опыта. Чувственно воспринимаемый мир есть мир непрерывного становления: в нем всегда что-то возникает, а что-то исчезает; мы непрерывно наблюдаем, как вещи, обладающие определенными свойствами, изменяются, приобретают новые свойства и превращаются в нечто совсем иное. Особенно наглядно превращение вещей друг в друга прослеживается на примерах питания и роста живых организмов: человек ест хлеб, который, перевариваясь в его организме, переходит в мясо, жилы, кости и другие вещества, не имеющие ничего общего с исходной пищей. Растение впитывает из почвы влагу, и у него появляются листья, цветы и плоды. Как объяснить это, если качественно-определенные вещества, из которых состоят животные и растения, не могут возникать из чего-либо другого? «Ведь каким образом, — спрашивает Анаксагор, — из не-волоса мог возникнуть волос и мясо из не-мяса?» (фр. 10). Ведь они относятся к «существующим вещам», т. е. должны удовлетворять принципу сохранения материи.
Анаксагор разрешает эту проблему самым радикальным образом. Нет таких вещей, которые состояли бы из чистого, несмешанного вещества.
Каждая эмпирически данная вещь представляет собой смесь всех «существующих вещей» — не некоторых, не многих, а именно всех, т. е. бесчисленного их множества. Это положение сохраняет силу, какой бы миниатюрной ни была рассматриваемая нами частица, как бы мал ни был занимаемый ею объем. Анаксагор повторяет это положение в ряде мест своей книги, но наиболее отчетливую его формулировку мы находим в следующем фрагменте: «И так как у большого и у малого имеется равное число частей, то и таким образом во всем может заключаться все. И не может быть обособленного существования, но во всем имеется часть всего» (фр. 6).
Это положение, являющееся безусловно оригинальной чертой теории Анаксагора, мы обозначим как принцип «универсальной смеси». «Во всем заключается часть всего» — эту фразу Анаксагор повторяет неоднократно и настойчиво. Отсюда следует, что в тяжбой вещи содержатся какие-то доли или порции всех без исключения «существующих вещей». Анаксагор, по-видимому, тщательно продумал следствия, вытекающие из этого парадоксального принципа. И он понял, что его теория может считаться логически безупречной лишь в том случае, если к принципу «универсальной смеси» добавить еще два дополнительных положения.
Первое из них — положение об относительности большого и малого. Так как в любой, сколь угодно большой или сколь угодно малой вещи заключена «часть всего», то тем самым стирается принципиальная разница между большим и малым. Мельчайшая пылинка содержит в себе то же богатство «существующих вещей», что и весь космос. Ее малость не имеет абсолютного характера и познается лишь в сравнении с другими вещами.
Если же рассматривать ее изолированно от остального мира, то она может с одинаковым правом считаться и большой и малой. «И у малого ведь нет наименьшего, но всегда еще меньшее… Но и у большого всегда есть большее. И оно равно малому по количеству, [т. е. по числу входящих в его состав „существующих вещей“]. Сама же по себе каждая вещь и велика и мала» (фр. 3).
Отсюда необходимо вытекает и второе положение — о безграничной делимости вещества. В отличие от атомистов Анаксагор не допускал существования мельчайших, далее уже неделимых частиц — не допускал по следующим причинам. Если бы такие частицы существовали, то они были бы простыми и качественно однородными. Но это находилось бы в противоречии с принципом «универсальной смеси». С другой стороны, такие неделимые частицы оказались бы естественным масштабом абсолютной малости. Но такого масштаба, согласно Анаксагору, быть не может. Любая сколь угодно малая частица вещества заключает в себе все «существующие вещи» и, следовательно, не может считаться простой и однородной. И ее малость есть относительная малость, ибо по сравнению с более мелкими частицами она будет казаться большой. А «у малого ведь нет наименьшего, но всегда еще меньшее…» (фр. 3).
Разумеется, положение о безграничной делимости не означало допущения практической возможности осуществить такое деление. Хотя у нас и нет прямых высказываний Анаксагора по этому вопросу, но он несомненно понимал, что достаточно малые частицы уже не поддаются дальнейшему разделению как в силу своей невидимости, так и потому, что мы не обладаем соответствующими орудиями для выполнения такой операции, отличая практическую осуществимость от принципиальной возможности.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});