- Я в ее возрасте сексопатологией увлекалась. У нее отец профессор, где только не преподавал, каких только степеней и званий не имеет. Отстань от человека, у нее и выбора-то нет, - Пенелопа сощурилась на заглянувший в окно предвечерний луч, глаза ее стали светло-серыми, а зрачки все так же были расширены.
- Тебе яркий свет глаза не режет? - пристально спросил ван Чех, - А то я шторку задерну, - тут же притворился он.
Пенелопа непонимающе его оглядела.
- Ну, можешь, задернуть. Мне так все равно.
Пенелопа выпила еще.
- А у меня все никак. И гипноз пробовала и, что уже только не пробовала. Электрошок только, но куда ему электрошок-то? Только над человеком издеваться. Никак не хочет Андрес рассказывать мне свою тайну. Он даже дразнить меня начал. Я прихожу в палату, там сидит этот Андрес, сильный такой, уверенный в себе, стоит отвернуться тут же превращается в овоща. Он как-то произвольно это делает. Я уверена, что по собственной воле. Как иначе это объяснить? Не знаю, что с ним делать.
Они помолчали. Доктор пил чай из прозрачной чашки, Пенелопа подливала себе чайного цвета коньяку.
- А еще меня сны замучили, - сказала она, - Я сплю по 3-4 часа в сутки. Мне снится, как будто Андрес приходит, чтобы меня убить. Каждый раз то выходит из стены, то из зеркала, то из шкафа… Вчера, представляешь, я проснулась, и видела, что он стоит надо мной. Просто стоит и смотрит. Моргнула, а его уже нет. Отдохнуть надо.
Ван Чех внимательно наблюдал за тем, как Пенелопа рассказывает все это. Спокойно, будто бы о каком-то обыденном привычном деле. Руки ее лежали в полном спокойствии на столе. Это не вязалось. Если бы сны беспокоили ее, она бы и вела себя по-другому. И есть ли вообще эти сны?
- Пенелопа, можно задать тебе один вопрос? - ван Чех храбрился.
- Все, что угодно, - опрометчиво сказала Пенелопа и с любопытством уставилась на коллегу своими разными глазами.
- Я заметил за тобой уже достаточно давно, ты как-то странно выглядишь. Так, как будто что-то принимаешь. Какие-то препараты или вещества. Я хотел бы узнать, что ты принимаешь? И другие ничего не замечают? Тебя должны были бы отстранить от работы. Я беспокоюсь за тебя, - доктор заметил, как меняется лицо начальницы, последнюю фразу он сказал совсем тихо, стушевавшись под огненным взглядом блекло-зеленого глаза.
Пенелопа сжала зубы, пальцы резко сжались в кулаки. Она сдерживала ярость из последних сил.
- А кто ты вообще такой? - прошипела она, - Ты мой подчиненный, вот и не лезь не в свое дело.
- Но, Пенелопа, я к тому, что, если заметил я, то заметят и другие. Брось это пока не поздно, - понимая, что подписывает себе смертный приговор, сказал доктор.
Пенелопа резко встала и отошла к окну, она стояла спиной к ван Чеху и молчала.
- Ты принимаешь какие-то препараты, чтобы перейти в Пограничье? Ты уверена, что оно того стоит?
- Не твое дело, - резко ответила она, - Твой рабочий день окончен, иди домой.
- Но…
- Я сказала, иди.
Ван Чех встал.
- Пенелопа, я тебе друг, ты…
- Ты мне не друг и никогда им не был. Уходи, Вальдемар, я не хочу тебя ни видеть, ни слышать, ни ощущать твоего присутствия, - скороговоркой проговорила Пенелопа.
Ван Чех не мог сдвинуться с места. Мир как-то странно вильнул и встал на место.
- А что же тогда? - тихо спросил он.
- Не поняла вопроса? - гневно сказала она.
- А что же я тогда? Я считал тебя своим другом, а оказывается, что я ошибался.
Пенелопа ударила кулаком по подоконнику и резко обернулась.
- Ты просто так уйти не можешь? Да, что же это такое?! Сначала объявляешь меня наркоманкой, потом начинаешь скорбеть, что ты не мой друг… У меня вообще не может быть друзей! Я хочу открыть Пограничье и больше ничего. Ты моей теории не разделяешь, так и катись отсюда!
- Ты не понимаешь, что делаешь, - попытался улыбнуться ван Чех, он был бледен, как полотно.
- Это ты не понимаешь! - злилась Пенелопа.
- Я просто хочу тебе помочь. Ты выглядишь, как наркоман со стажем. Все это надо кончать. Кто-то заметит, и ты без лицензии останешься, без работы, навсегда!
- Может оно и лучше, - успокоилась Пенелопа, спокойно села на стул рядом с доктором и опустила голову на руки.
- Зачем ты рвешься туда? - доктор присел возле нее на корточки и коснулся руки, его прошило, как током, он отнял руку.
- Потому что так надо, - сказала Пенелопа, - Потому что такова моя судьба. Я не могу объяснить тебе. Я знаю, что Пограничье есть, но я не могу туда пробраться, моя судьба найти его. Меня ничто не остановит: ни ты, ни кто-то еще. Уволят, так мне все равно.
Она посмотрела на доктора, глаза ее стали светло серыми, один едва голубой, другой едва зеленый. Ван Чеха пробила дрожь. В глазах была мольба: "Спаси меня". Доктор читал это, чувствовал. Он взял руку Пенелопы, она была ледяная. Ван Чех взял обе ее руки и стал греть в своих.
- Не гони меня, Пенелопа, я помогу тебе, если необходимо. Ты можешь рассчитывать на меня. Ты похожа на бедного ребенка, которого затравили и он ищет спасения в жерле вулкана, потому что там спокойнее, чем снаружи.
Пенелопа долго смотрела доктору в глаза, выдохнула, расслабилась. Она потрепала его жесткие черные кудри.
- Спасибо тебе. Я не знаю, что на меня нашло. Испугалась, что кто-то на меня донесет. Все уже видят. Просто знают, что другого такого гипнолога они здесь не найдут, а больные у нас очень трудные. Ты прав, надо заканчивать, но я не знаю как. Понимаешь, я давно уже этим занимаюсь, очень давно. Я почти приблизилась к этому странному месту. Так хочется туда заглянуть. Как в родительскую спальню, когда родители занимаются любовью. И страшно, и мерзко, и любопытно. Спасибо, что не бросаешь. На меня все уже рукой махнули.
- Даже муж?
- Нет, он не махнул, - улыбнулась Пенелопа, перебирая кудри ван Чеха на затылке, - Он беспокоится, но не понимает, что происходит. Да, и дома его не бывает почти. Он золотой человек, но я не думаю, что он одобрит мое стремление туда.
Мы все очень одиноки. В этом мире, почти нет людей, которые бы могли дать друг другу полноценное ощущение того, что "я не одна". Ты можешь. У тебя это хорошо получается. Жаль, я не могу дать этого тебе. Таких людей у каждого, если один есть, то повезло несказанно. У меня как-то не получается. Чужие люди дают понять, что я что-то значу, что я не одна, а родные… Тот, кто по душе мне родной человек, не может этого дать. Точнее, я не могу принять этого. А там, в Пограничье. Там все по-другому, там ты полноценен.
Доктор, замлевший слегка под спокойный голос Пенелопы и нежное шевеление на затылке, тяжело вздохнул.
- Ты разрываешься между желанием быть одной, и страхом одиночества, - сказал он.
- Есть и такое, - улыбнулась Пенелопа, - не принимай близко к сердцу. У каждого человека есть такой неразрешимый Гордиев узел. Я устала разрываться. Я ничего не умею делать наполовину. Если рубить, то все и сразу. Самоубийство не выход, мне нравится сам процесс жизни. Умирать не страшно, но неприятно. Я не хочу умирать. Я хочу избавиться от гнета. А теперь иди, Вальдемар, - она улыбнулась, - Можно звать тебя, Октео? Первое имя такое сложное.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});