все произошло. Ты когда-нибудь думала о том, что эти воспоминания меня больно ранят?
– Я наоборот думала, это тебе поможет, – говорит мама.
– Как?
– Воспоминания, наконец, заставят тебя столкнуться с тем, что произошло, и принять. Потому что, пока ты этого не сделаешь, ты не сможешь двигаться дальше.
– Вот в чем дело, мама, – говорю я. – Но я не хочу двигаться дальше.
Я швыряю трубку телефона и выдергиваю шнур из розетки в стене. Для нее больше нет стационарного телефона. Засунув телефон в ящик неиспользуемого буфета, я мельком вижу себя в висящем над ним зеркале с позолоченными краями.
Моя одежда промокла, волосы свисают прядями, а капли воды все еще прилипают к моему лицу, как бородавки. Видя себя такой – беспорядок во всех мыслимых смыслах – я возвращаюсь на крыльцо к стакану бурбона, ожидающему меня там. Лед растаял, оставив два дюйма янтарной жидкости на дне стакана.
Залпом я опорожняю стакан до последней капли.
В пять тридцать я принимаю душ, переодеваюсь в сухую одежду и снова стою на крыльце, наблюдая, как солнце садится за далекие горы на другом берегу озера. Рядом со мной свежий бурбон.
Четвертая бутылка за день.
Или пятая.
Я делаю глоток и смотрю на озеро. Прямо напротив меня дом Ройсов освещен, как сцена, все комнаты сияют. Внутри движутся две фигуры, хотя я не могу их четко разглядеть. Ширина озера здесь около четверти мили. Достаточно близко, чтобы понять, что происходит внутри, но слишком далеко, чтобы разглядеть какие-либо подробности.
Наблюдая за их расплывчатой, отдаленной деятельностью, я задаюсь вопросом, чувствуют ли Том и Кэтрин себя такими же незащищенными, как и я, когда была в том доме. Возможно, это их не смущает. Будучи бывшей моделью, Кэтрин, вероятно, привыкла к тому, что за ней наблюдают. Кто-то может возразить, что тот, кто покупает дом из полустекла, знает, что его видят, и это часть сделки. Возможно, даже из-за этого они его купили.
Это бред, и я это знаю. Вид, открывающийся жителям озера Грин, является одной из причин, по которой дома здесь такие дорогие. Другая – конфиденциальность. Вероятно, это настоящая причина, по которой Том и Кэтрин Ройс купили дом за озером.
Но когда я вижу бинокль, стоящий в нескольких футах от меня, прямо там, где я его уронила ранее, я не могу не поднять его. Я говорю себе, что это для того, чтобы протереть его. Но я знаю, что это только вопрос времени, когда я подниму его к глазам и всмотрюсь в противоположный берег. Слишком любопытно, чтобы устоять перед проблеском внутренней жизни бывшей супермодели и ее мужа-технаря.
Бинокль принадлежал Лену, который купил его во время недолгого наблюдения за птицами, потратив при этом небольшое состояние. В своей речи после покупки, оправдывая расходы, он говорил об их безумном увеличении, широком поле зрения, стабилизации изображения и высочайшей четкости.
– Это потрясающий бинокль, – сказал он. – Он настолько хорош, что если ты посмотришь на полную луну, то сможешь увидеть кратеры.
– Но это для птиц, – ответила я. – Кто же хочет смотреть на птиц так близко?
Когда я неизбежно подношу бинокль к глазам, меня это не впечатляет. Фокус сбивается, и на несколько резких секунд все искажается. Ничего, кроме одурманивающих видов на воду и верхушки деревьев. Я продолжаю настраивать бинокль, пока изображение не станет четче. Теперь деревья в фокусе. Поверхность озера становится чистой.
Теперь я понимаю, почему Лен был так взволнован.
Этот бинокль действительно потрясающий.
Изображение не очень близко. Определенно не экстремальный крупный план. Но детализация на таком расстоянии поразительна. Такое ощущение, что я стою на другой стороне улицы, а не на противоположном берегу озера. То, что было размыто невооруженным глазом, теперь кристально четко.
Включая внутреннюю часть стеклянного дома Тома и Кэтрин Ройс.
Я беру первый этаж, где сквозь массивные окна видны детали гостиной. Белоснежные стены. Современная мебель середины века в нейтральных тонах. Брызги цвета обеспечены массивными абстрактными картинами. Это мечта дизайнера интерьеров, и это так далеко от интерьера деревенского дома у озера моей семьи. Здесь деревянный пол поцарапан, а мебель стара и изношена. Стены украшают пейзажи, висят перекрещенные снегоступы и старая реклама кленового сиропа. И голова лося в гостиной, конечно.
В гораздо более изысканной гостиной Ройса я замечаю Кэтрин, полулежащую на белом диване и листающую журнал. Теперь высохшая и полностью одетая, она выглядит гораздо более знакомой, чем в лодке. Сейчас она больше похожа на модель, которой была раньше. Ее волосы сияют. Ее кожа светится. Даже ее одежда – желтая шелковая блузка и темные капри – блестят.
Я проверяю ее левую руку. Ее обручальное кольцо снова на своем месте, украшенное бриллиантом, который выглядит нелепо огромным даже в бинокль. Это заставляет мой безымянный палец непроизвольно сгибаться. Оба моих кольца от Лена лежат в шкатулке на Манхэттене. Я перестала их носить через три дня после его смерти. Носить их как постоянное напоминание было слишком больно.
Я навожу бинокль на второй этаж и главную спальню. Здесь тусклее, чем в остальной части дома, и освещение идет только от прикроватной лампы. Но я все еще могу различить пещерообразное пространство со сводчатыми потолками и декором, который выглядит как в элитном гостиничном номере. По сравнению с ней моя главная спальня с ее скрипучим каркасом кровати и антикварным комодом с ящиками, которые уже не до конца закрываются, просто позорна.
Слева от спальни находится тренажерный зал. Я вижу телевизор с плоским экраном на стене, руль велосипеда Peloton перед ним и верхнюю часть стойки со свободными весами. Дальше комната с книжными полками, письменным столом, лампой и принтером. Скорее всего, это домашний офис Тома Ройса. Он сидит за столом и хмуро смотрит на экран открытого перед ним ноутбука.
Он закрывает ноутбук и встает, наконец, дав мне возможность полностью рассмотреть себя. Мое первое впечатление о Томе: он похож на человека, который женился бы на супермодели. Понятно, почему Кэтрин тянулась к нему. Он красавчик, конечно. Но это обжитая красота, напоминающая мне о Харрисоне Форде всего год спустя после его расцвета. Примерно на десять лет старше Кэтрин, Том излучает