Подавайте на меня в суд, мои друзья и соседи. Я дам вам другие имена, а вы все равно узнаете себя, даже если вас тут не было, — все равно узнаете, — все мы уезжаем, а Лидочкину кошку Муру похоронили под деревьями. Они ведь все равно собирались ее оставить и уже с соседями договорились, что те будут ее кормить, но тут она заболела раком. Она была очень старой кошкой и очень мудрой. Никого из нас не будут кормить соседи. Ну, может быть, зайдут в гости и принесут целую канистру белого вина. Я даже фразу на иврите выучила: «Ани роца айн лавана» — я хочу белого вина. Но пока еще ее можно сказать и по-русски. Окончится иракская война, случится путч, Одесса станет вольным городом — где это белое вино? К кому мы будем ходить в гости? С кем фотографироваться под каштанами? Тем более, и зима вот-вот наступит, и каштаны будут стоять голые.
* * *
На дачах было пусто. Рабиновичи уехали. Морозовы-Гороховы уехали. На дорожке болтался чей-то одинокий белый «Жигуль». Бэлка сидела погруженная в радужные грезы — там она похудеет и выйдет замуж. Но шашлык ела с удовольствием. Спели под гитару «Поручика Семенова», а еще «Играют арфы над садами Иерусалима». Бэлкин малый записывал все на кассету — для памяти. Луговской нашел на чьей-то чужой свалке ногу от стола. Нога была хорошая, старого дерева, но они как-то стеснялись ее взять. Выпили еще, пошли и унесли ногу. Луговской потом из нее сделает настольную лампу. А может быть, и целый стол соберет. «Уже темно-о-о в тени оливы…» — тонким голосом выводила Бэлка. В тени оливы, может, и темно, а здесь, над дачами, висит марево. От «Жигуля» воняет бензином. У Ленки ноги от жары затекли. Она их и так и этак вытягивала. Надо бы пойти выкупаться, а куда потащишься при такой температуре… «Давай обнимемся, майн либер, с тобой у вхо-о-ода в синагогу…» Дожарилась еще одна порция шашлыков. Один кусок Бэлка уронила на платье — новое, купленное на выезд. Приехать и всех убить. Жирное пятно присыпали солью. В такую жару даже пить не хотелось. Остатком вина залили шашлычный костер.
* * *
Ничего не происходило — ни здесь, на даче, ни там, в городе. Да есть ли на земле такое место, где события разворачиваются в нездешнем темпе? Бэлка ушла в деревянный сортир на другом конце участка. Ее что-то долго не было. Ленка пошла на разведку, а она там сидит на толчке, плачет.
* * *
«Мы с Этвудом прибыли на Восточное побережье поездом 17.15 до Монтеррея. Автомобиль уже ожидал на станции. Это был роскошный „стар-файр“ — далеко не рабочая лошадка. Мужчину, сидевшего за рулем, я сразу узнал…»
* * *
Эти отьезжанты живут в каком-то нереальном мире. Во сне. Так гораздо легче, все происходит помимо тебя, и не надо просыпаться, чтобы осознать, что все это на самом деле, что обрываются старые связи, что ноги твоей больше не будет на этих вонючих улицах, а взгляд никогда больше не упрется в отвалившийся нос кариатиды, подпирающей балкон двухэтажного дома. Вот отсюда и эти растерянные, расслабленные, сомнамбулические лица в аэропортах и на вокзалах. И вялая запинающаяся речь, и ночные бдения, потому что если ты живешь во сне, то спать уже не нужно. И вот-вот сон кончится — и наступит другая жизнь, яркая, веселая, и все наладится. И не будут знакомые, с которыми ты пришел прощаться, задавать дурацкие вопросы вроде «Вы что же, насовсем уезжаете?» Потому что такие вопросы люди задают людям только во сне.
«Если вам нужно будет продавать телевизор…» Ну конечно, нужно. Но не вам же, знакомым, продавать телевизор. Не сдерешь же с вас лишние деньги. Совесть ведь нужно иметь. Хотя бы и во сне.
ПИСЬМО № 1
Уважаемая тов. Васюченко! По поручению редакции, я ознакомился с Вашими рассказами. Вы, безусловно, человек небесталанный, свободно владеющий пером. Однако Вашим рассказам недостает жизненной правды. Большинство Ваших сюжетов заемны и пришли в Вашу прозу из литературы. Поэтому им недостает художественной достоверности. В довершение всего, Вы берете за образец не лучших представителей зарубежной массовой литературы. В рассказе «В последний час» не прописаны характеры героев, совершенно не ясна мотивация поступков, во всем сквозит необоснованный пессимизм. Учитесь внимательно присматриваться к жизни, которая Вас окружает. В частности, к взаимоотношениям сверстников, школьных и институтских друзей и подруг, т. к. из сопроводительного письма я понял, что Вы — человек сравнительно молодой, и, возможно, у Вас еще прорежется свой голос. С удовольствием ознакомлюсь с Вашими произведениями на современную тему, когда (и если) они будут написаны. В основу литературы нужно ставить свой собственный жизненный опыт, свою, присущую только Вам, точку зрения. А пока о Вашем творчестве, как о явлении, говорить не приходится. Еще не время. С уважением консультант журнала «Литературная учеба» В. В. Пастушенко-Стрелец.
ПИСЬМО № 2
Здравствуй, Васюк! Спасибо за твое письмо. Мы очень скучаем по Одессе, хотя малый уже нашел себе новых друзей в ульпане и хочет идти в армию. Мама в шоке. Она хочет запихнуть его в медицинский, но для этого нужно хорошее знание языка.
Я еще не устроилась. Квартиры здесь дорогие, поэтому, наверное, нам скоро придется переехать в другой район. А это жалко, потому что мы уже привыкли к соседям. Они нас очень опекают. Вообще, к нам очень хорошо относятся. Ночью никто не спит, потому что все время объявляют воздушную тревогу, в том числе и по-русски. Вообще на всех языках. Хотя ни разу еще ничего не упало. Потому что ракеты советские, а система защиты американская. Но мы все равно, как раздается сигнал, каждую ночь вскакиваем и надеваем противогазы. Один раз был сигнал, и в небе что-то засветилось. Мы вскочили, надели противогазы, на папу тоже натянули противогаз, а по радио объявили, что это упали обломки какого-то советского спутника связи. Куда-то на свалку, возле Иерусалима. Папа бегал по всей квартире в одних трусах и орал «Халамидники!». Что мы все дураки и не дали ему поспать. Правда, он орал из-под противогаза, и слышно было плохо. А вообще, очень весело. После тревоги пришли соседи с канистрой белого вина, мы пили и вспоминали вас. А еще одни соседи тоже ночью принесли целую кастрюлю борща. Так что мы тут со всеми перезнакомились. Всю ночь дуемся в преф. Мне один раз почти нашли работу, но потом что-то сорвалось. Диночка отправила Борьку сюда, а сама никак не может выехать из-за войны, а ребенок пишет слезные письма из бомбоубежища, типа:
«Десять часов утра. Сижу в бомбоубежище. Час ночи. Сижу в бомбоубежище. Мама, приезжай…» Мы молимся на американцев. Погода никак не меняется. Все время лето. Пиши мне почаще. Очень скучаю. Целую — Бэлка.
P.S. Лидочка пришла к нам в гости и все время несла какую-то чушь. Она говорит, что твой папа был прав, и ей теперь плохо. Она вообще стала какая-то странная и не хочет никому писать письма. Еще раз пока.