Америке». Я попросил уточнить. «Ну, Британия, – задумался он, – потом всякие ублюдочные арабские страны вроде Кувейта». В этот момент он снова вспомнил какой-то стишок и как ни в чем не бывало начал мне его рассказывать.
«А расскажи мне какие-нибудь стихи про Саддама», – перебил его я. Валид сделал крайне задумчивое лицо и ответил, что не знает ни одного. Учитывая, что по телевизору их передают ежедневно, и я сам уже почти выучил несколько, поверилось с трудом.
Потом я заметил, что мы едем слишком медленно: 100 км/ч для иракской автотрассы – почти ничего.
Валид стал мне объяснять, что все это делается исключительно для моей безопасности. Правда, потом чуть тише, возможно, забыв, что я понимаю по-арабски, сказал водителю: «Давай еще медленнее, около 90». Время приближалось к двум – поре максимальной жары, когда все магазины, учреждения и даже мечети закрываются, а улицы пустеют.
При приближении к Тикриту я заметил, что портреты президента встречаются уже не каждый километр, как прежде. Здесь они, без преувеличения, на каждом столбе. Ворота в город украшает картина, на которой Саддам на белом коне ведет за собой войско на взятие Иерусалима. Точно такую же я видел в Багдаде в министерстве культуры. Имеется в виду, что Саддам – преемник и наследник своего великого земляка Салах-ад-дина, который в XII веке освободил Иерусалим.
Мимо Аль-Оджи мы проехали, ускорившись. «Ты понимаешь, нужно разрешение президента для того, чтобы туда въехать», – объяснил мне Валид.
Вскоре около дороги показались живописные ворота и скрывающийся за ними большой дворец. На мой вопрос, что это, гид ответил просто: «Дворец». «Дворец президента?» – переспросил я. «Мы называем это дворцом народа, – разъяснил он, – ведь Саддам руководит всем народом, значит, его дворец – это дворец народа».
Через несколько минут нашу машину остановил полицейский. Наверное, вспомнив о своей недавней ошибке, Вал ид уже не стал вслух объяснять ему, кто я и куда еду. Он вышел и долго что-то шептал ему на ухо. Буквально через 50 метров нас затормозил другой полицейский. Через 200 метров – следующий. «Они все предупреждают, что тут нельзя фотографировать», – объяснил Вал ид. Ни одного хотя бы немного важного объекта я в окрестностях не увидел, но само требование меня не сильно удивило: в Багдаде тоже фотографировать любые памятники или дома – дело проблематичное, а мосты или госучреждения – чуть ли не подсудное. «А хотя бы выйти около той мечети можно?» – обреченно спросил я. «Ты знаешь, мы сейчас поедем в участок и там выясним, что тут можно делать, а что нельзя», – обрадовал меня гид. Первой нашей остановкой в Тикрите стало отделение одной из служб безопасности.
Валид пошел внутрь. В ожидании я обнаружил то, зачем и приехал в город, – явные признаки политической активности местных жителей. Все заборы в окрестности были плотно завешаны полотнищами с лозунгами. Я начал их методично переписывать в блокнот: «Саддам Хусейн – гордость арабской нации», «Боже, храни Ирак и Саддама», «Вместе с Саддамом Хусейном вперед к победе» и т. д. Заметив, чем я занимаюсь, шофер заволновался. По возвращении Валида он стал ему жаловаться, и гид сообщил мне, что мы сейчас поедем в другое отделение службы безопасности, где мне должны дать разрешение на прогулки по городу.
«Послушай, мне не нужны никакие военные объекты, мне не нужна уже даже Аль-Оджа, я просто хочу походить по городу, раз уж я сюда приехал. Может быть, посмотреть на какие-нибудь места, связанные с президентом. Скажем, мечеть, где он молился», – увещевал его я. «А ты не хочешь лучше вернуться в Багдад? Ожидание в отделении может затянуться», – услужливо предложил Валид. Я предпочел подождать.
В этом участке Валид пропал надолго. «Почему у вас все так сложно?» – начал я допрашивать шофера. «Приказ государства!» – с многозначительным видом ответил он. Но после паузы объяснил, что в Тикрите особо жесткий порядок, особо суровые спецслужбы. А все потому, что это родной город президента.
Дело шло к вечеру, и, поняв бесполезность ожидания, я согласился возвращаться в Багдад. Однако дело приняло уже более серьезный оборот. Ко мне вышел рыжеволосый офицер и попросил проследовать за ним. В участке меня подвергли обстоятельному допросу: «Где ты научился говорить по-арабски? Зачем? Какая у тебя религия? Много ли в России христиан? Не пил ли ты по дороге виски?» Минут через пятнадцать он потерял ко мне интерес и стал задавать вопросы шоферу. Потом снова мне, но с явно скучающим видом. На все мои вопросы он отвечал, что нужно подождать минут десять.
Вдруг вернулся Валид, а с ним еще один человек, поприветствовавший меня по-русски. Я подумал, что допрос продолжится на русском языке. Но он ограничился парой незначительных вопросов. Словно единственная цель появления этого человека была проверить, тот ли я, за кого себя выдаю, умею ли говорить по-русски. Затем он с явным разочарованием объявил, что я могу возвращаться в Багдад. Поимка шпиона сорвалась.
Пока мы ехали к выезду из Тикрита, нас еще раза четыре остановила полиция. Когда город наконец остался позади, Валид вдруг поинтересовался: «А что, в России можно ездить везде, куда хочешь?» Я задумался, а он следом задал еще один вопрос: «Неужели можно свободно ездить по городу, где родился президент Путин?»
«Даст Бог, они погибнут»
Это был не последний раз, когда мне пришлось столкнуться с Валидом. В тот день, когда США начали бомбить Багдад, я начал обзванивать своих иракских знакомых. И обнаружил номер его домашнего телефона.
Трубку взяла взволнованная женщина, назвавшаяся женой Валида. Она сказала, что Валида сегодня нет и завтра не будет. Услышав, что я знакомый Валида из России, Иман, так представилась женщина, не стала вешать трубку.
– Я очень надеюсь на то, что Америка очень скоро потерпит сокрушительное поражение. Даст Бог, они погибнут. Эти захватчики не смогут нас сломить. Весь Ирак будет сопротивляться до тех пор, пока последний американец не погибнет. Мы никогда не отдадим нашу землю агрессорам.
– А что сейчас происходит в Багдаде, Иман?
– Я даже не знаю. Я сижу дома, не выхожу и узнаю обо всем по радио и телевизору. Я знаю все то же самое, что и вы.
– Вы не ходите на улицу, потому что опасно?
– Да. На улице опасно, – коротко ответила она.
– А у вас в доме есть электричество, вода…
– Да, все работает. И радио, и телевидение. Я все время слушаю новости. Там говорят, что американцы несут потери.
– А во время бомбежек вы уходите в бомбоубежище?
– Нет. Нет у нас бомбоубежища. Я все время сижу дома. Мне очень страшно.
Я собирался