Читать интересную книгу Цветы осени - Ариэль Бюто

— Ничего страшного! Все когда-нибудь случается впервые! — возражает Пьер, наливая чай в чашку Анны.

Впервые! Любая, самая незначительная деталь может стать решающей, даже чашка чая, — при условии, что она первая в вашей жизни! Анна так и не сделала первых шагов по земле, не произнесла своего первого слова, но сегодня у нее впервые появилось право на «первый раз», и случилось это в доме первого постороннего мужчины: раньше она «общалась» только с отцом, дедом и врачом, а они «вспомогательные», не такие, как Пьер.

Пьер чувствует особую прелесть переживаемого момента, хоть и не понимает, с чем она связана. Он действует наугад, ведомый безошибочным инстинктом. Не дожидаясь подтверждения того, о чем догадывается — Анна никогда не сумеет взять чашку сама, — он поит ее с ложечки, терпеливо и деликатно, рассказывает, откуда привезен этот изумительный чай, и — о чудо! — она не выплевывает. Вначале Жюльетта слегка напрягалась. Она столько раз воображала, как Анна загадит рубашку Пьера, что невольно ждала, даже надеялась, что это случится — и наваждение рассеется. И она наконец тоже избавится от наваждения. Но ничего подобного не происходит. Анна впитывает слова Пьера и пьет чай.

— Немного шоколадного печенья?

Все было так хорошо! Зачем нарываться на осложнения? Возможно, он ее испытывает, хочет понять, насколько ее хватит. Я не должна была привозить сюда Анну. Безумная идея — считать, что она имеет право на толику счастья. Я обрекла ее на осмеяние. Она ничего не поймет, но я никогда не смогу взять ее с собой. И девочка будет страдать, потому что узнала радость общения. Боже, что я наделала…

Катастрофа! Анна закашливается и выплевывает кусочек печенья, который Пьеру удалось протолкнуть ей между зубами. Что он себе вообразил? Решил, что, если сделает вид, будто ничего не замечает, девочка станет нормальной? Что он могущественнее природы и врачей, вместе взятых? Ну почему мужчины так самонадеянны?

— Довольно! — гневно восклицает Жюльетта. — Ты прекрасно видишь, что она не умеет есть, как все люди!

— У вас есть полное право не любить шоколад, — очень спокойно говорит Пьер, обращаясь к Анне.

Он вытирает ей губы и целует руку.

— Я буду очень счастлив стать вашим другом, — добавляет он.

Глаза Анны сияют так ярко, что Жюльетта говорит себе: в конце концов, малышка и правда может не любить шоколад.

Глава 5

С Жюльеттой тоже кое-что происходит впервые. В первый раз в жизни она смотрит на землю из поднебесья. Она чувствует себя совсем крошечной, но это ее успокаивает, убеждает в том, что она — часть целого, что ей отведено собственное место. Как и Анне, которая сидит между ней и Пьером в самолете, уносящем их в Венецию. Впервые в жизни. Они не разговаривают, каждый держит малышку за руку, а та на удивление спокойна, несмотря на новизну происходящего.

Они уехали, не планируя вернуться. Жюльетта точно знает, что не ограничится десятью днями, как пообещала Бабетте и Луи. У нее нет ни малейших угрызений совести, от нее не укрылось, что ее решимость задушила в зародыше любые их замечания и вопросы. Она радовалась, собирая чемодан и перекладывая свою новую одежду красными вещичками Анны. Она колебалась, не зная, стоит ли брать с собой дневник — в чемодане почти не оставалось места. И спрашивала себя, не будет ли разумнее сесть и прочитать все разом, чтобы навсегда покончить с девическими мечтами. Но не рискнула: побоялась наткнуться на неприятное воспоминание и снова разозлиться на Пьера. Нельзя было допустить, чтобы прошлое помешало осуществиться сегодняшним планам. И Жюльетта положила листки во внутренний карман чемодана, пообещав себе, что позже, возможно, все-таки прочтет их.

Перед самым взлетом, когда стюардесса надула спасательный жилет, сердце у Жюльетты забилось, как обезумевшая от страха птица. Если самолет начнет падать, я ни за что не успею сделать все, о чем рассказала эта женщина. Придется нести Анну на руках, пробиваясь через толпу пассажиров, которые сейчас выглядят такими безмятежными, но не задумываясь затопчут нас, спасая собственные жизни. Она бросила взгляд на Пьера, почти готовая признаться, что хочет выйти, что отказывается лететь, потому что боится умереть на высоте нескольких тысяч метров над землей. Но Пьер выглядел таким безмятежным, успев уже погрузиться в чтение газеты, что она тоже успокоилась и промолчала. Лучше погибнуть в полете, лелея давнюю мечту, чем сдохнуть на больничной койке!

Жюльетта зарабатывает очко, пробуя все, что ей подали на обед, хоть и ломает пластиковый нож о кусок какой-то неизвестной ей птицы. Ее удивляют крохотные бутылочки с вином. Она отказывается от кофе, опасаясь, что за него придется платить отдельно. И снова отказывается, когда милая стюардесса объясняет, что это бесплатно, — ей стыдно признаться, что она впервые летит самолетом и не знакома с правилами обслуживания.

Неужели они выбросят обед, к которому моя бедная крошка Анна даже не притронулась? Какое расточительство! Узнай об этом Луи, во время войны евший даже сырую брюкву, он с ума бы сошел от возмущения! В нем живет вечный страх остаться без средств, не зря он считает каждое су. Нужно признаться, я была такой же. Вот Пьер, тот никогда не упоминает о деньгах. Он оплатил наши с Анной билеты, сказав, что это пустяки и тут даже говорить не о чем. Я бы предпочла никому ничем не быть обязанной, хотя, с другой стороны, сэкономленные четыре тысячи франков мне очень даже пригодятся. Бабетта могла бы заплатить за дочь, но и не подумала этого сделать.

Я смелее Жюжю. Покидаю Бель-Иль впервые за сорок лет, сажусь в самолет с бывшим возлюбленным и даже не знаю, в котором часу мы будем ужинать. Видел бы меня Луи! Ладно, я не собираюсь вечно думать о том, что сказал бы Луи. Я лечу на высоте десять тысяч метров над уровнем моря именно для того, чтобы обо всем забыть.

Счастлива ли Жюльетта? Пьер только что задал ей этот вопрос и, похоже, расстроился, не получив мгновенного ответа. Почем ей знать, они ведь никогда не встречались — она и счастье.

— Я чувствую себя живой, — сказала она. Пьер снова взял ее за руку и улыбнулся.

Мы всегда ищем сходство между разными людьми, словно ни у кого нет права быть особенным. Похожие лица, совпадение взглядов… Неужели человеческий вид — не более чем плагиат во вселенском масштабе? Стоило Жюльетте ступить на отполированный, как скрипичное чрево, кораблик-такси, и она сразу поняла, что ее отражение в воде отныне и навек сольется с отражением Венеции, города с ее лицом. Она не сумела бы этого объяснить, но точно знала, что у них есть нечто общее. Возможно, гордо поднятая, вопреки общему упадку, голова… Ей даже не пришлось ждать личной встречи с розовеющим в предвечерних лучах солнца Кампаниле, чтобы убедиться в своей правоте. В нескольких метрах от пристани из воды вырастал столб — простой кусок дерева, выкрашенный в черный и голубой, гладкий и неуместный среди зеленых вод. И такой трухлявый под водой, что удивительно, почему он до сих пор не рухнул. Точная копия Жюльетты, принарядившейся ради первого в своей жизни путешествия, Жюльетты, чье изношенное, старое сердце под новой блузкой не знает, что заставляет его биться — радость или угрызения совести.

Анна лежит в лодке. Лицо у нее мертвенно-бледное, но она улыбается. Жюльетте хочется, чтобы Пьер замолчал, перестал указывать ей, куда смотреть, прекратил решать за нее, что заслуживает интереса. Довольно с меня его лекций! Не хочу вертеть головой и делать круглые глаза! Только не сейчас; я просто не вынесу всех этих разом нахлынувших чувств и впечатлений. Я хочу распробовать этот город, тянуть радость маленькими глотками, насладиться им до последней капельки. Я узнаю дома и церкви — и не узнаю их, они другие. Наверное, потому, что смотрю куда хочу, а не позирую для фотографий. Вот почему я не желаю слушать Пьера. Его знания портят мне удовольствие.

* * *

Поездка в Венецию будет очень полезна для моего культурного развития. Я посещу церковь Пьета, где Вивальди обучал музыке жеманных девиц, буду ходить по музеям, послушаю оперу в Ла Фениче… Во всяком случае, так я представлю дело маме. Она преклоняется перед всем «культурным»: для нее это признак богатства. Сумею ли я выполнить эту школьную программу, если рядом будет Пьер? Я вовсе не легкомысленна, но ведь и не деревянная кукла, удастся ли мне устоять перед искушением жить так, как если бы мы уже были парой? Если Пьер снимает квартиру, я буду ее убирать, ходить на рынок и готовить всякие вкусности на завтрак… Я вряд ли лучше узнаю жизнь, если поеду в Венецию и поведу себя, как все юные восторженные француженки. Венеция интересует меня во сто крат меньше жизни с Пьером. Венеция станет красивым обрамлением нашей любви, нашего шедевра, сыгранного в четыре руки. Нужно быть действующими лицами, а не статистами!