Читать интересную книгу Острова Тубуаи - Александр Турханов

Скоро я стал замечать, что вокруг Аленки увивается Гриня Колончаков. Они, оказывается, познакомились на вокзале в Чите, ожидая поезда на Степногорск. С того времени Гриня «запал» на Аленку. Он был старше нее на два года, но и Аленка выглядела гораздо взрослее своих тринадцати лет. У нее была вполне оформившаяся фигурка, и я много раз замечал, как взрослые мужчины, встречая Аленку на улице, смотрят ей вслед и взгляд у них при этом замыливается. Мне это было неприятно. Я считал Аленку красавицей, какой свет не видывал. Я невольно сравнивал ее с другими девчонками из школы и думал, что все они по сравнению с моей Аленкой — мокрые курицы. И голоса у них какие-то противные. От Аленкиного же голоса у меня по телу пробегали мурашки.

Из-за Аленки я сделал не одну глупость. Например, как-то в учебнике истории увидел репродукцию «Сикстинской мадонны» Рафаэля и вырвал ее. Мне показалось, что Мадонна похожа на Аленку. На уроках я тихонько доставал листок, смотрел на репродукцию, потом на Аленку, и сердце у меня замирало.

Но однажды в воскресенье мать, не предупредив, выстирала мою школьную форму и вывесила сушить. Я кинулся на балкон, вывернул карманы. В руках у меня оказался изжеванный комок бумаги, который развалился на мелкие кусочки, стоило развернуть его. Я в отчаянии протянул руку и выбросил липкие ошметки с балкона. Конечно, можно было обменять учебник истории в библиотеке, вряд ли там стали бы проверять все страницы. Или взять учебник у Сашки или у Чики и опять вырвать репродукцию. Но я не стал этого делать. Хотя расстроился ужасно.

Заметив, что вокруг Аленки увивается подлый хлыщ Гринька, я, несмотря на то что до сих пор боялся его, решил за нее бороться. Мне хотелось опять заставить ее смеяться, хотелось, чтобы мы возвращались из школы вместе, как раньше. Я пришел к ней домой и позвал гулять. Она ни в какую не соглашалась. Тогда я выманил ее на лестничную площадку и стал с жаром говорить. Наверное, я порол полную чепуху, я на ходу придумывал истории и вспоминал анекдоты, мне очень хотелось, чтобы Аленка засмеялась. Или хотя бы улыбнулась. Ну хоть бы какой-то интерес проявила, я бы и тому обрадовался. Только все мои усилия были тщетны, Аленка равнодушно смотрела мимо меня и, кажется, готова была зевнуть. И тогда я, забыв обещание, данное Вальке, стал рассказывать об островах Тубуаи. Это как-то случайно получилось, вырвалось просто. И меня, что называется, понесло. Я говорил о том, что мы обязательно доберемся до островов, что построим там вигвам с видом на океан, и спрашивал, согласится ли Аленка ко мне приехать. Я говорил о звездах над океаном, об огромных китах, которые плещутся при луне, помахивая хвостами, о парусных судах, что будут проплывать мимо нашего дома… Добрых полчаса я врал без остановки, желая только одного — чтобы Аленка стояла рядом со мной и слушала. Но она вдруг прервала меня, сказала, что у нее замерзли ноги, и ушла в квартиру.

Я вышел из подъезда, сел на лавочку, достал из кармана сигарету, украденную у отчима, прикурил от спичек, которые тоже стащил дома, и стал в открытую курить, не боясь проходящих мимо взрослых. Я пытался пускать колечки, как это лихо делал отчим. Но дым уносило ветром. Мне просто хотелось, чтобы она улыбнулась. Чтобы она забыла о Гриньке. Но я добился лишь того, что у Аленки замерзли ноги. Эх, Вальку бы сюда. Он бы ей рассказал по-настоящему! А теперь вот Аленка ушла и, вдобавок ко всему, я оказался перед Валькой, Сашкой и Чикой предателем.

У нас было правило: если ты раскрываешь друзьям тайну, для посторонних ушей она умерла. Другое дело, если тебе все равно и ты хранить тайну не просишь — тогда, уж извини, каждый может разболтать ее кому угодно, и никакие обиды не принимаются.

Но здесь было другое. Валька попросил не рассказывать об островах. А я, трепло, этот закон нарушил.

Глава 9

На следующий день, в воскресенье, я сидел дома. Ко мне заходили Сашка с Чикой, звали гулять, но я с ними не пошел. Выбрался во двор только вечером.

Здесь я нашел всю нашу компанию. Но, что было всего неприятнее, здесь же, на волейбольной площадке, находились и все Аленкины подружки — девчонки из нашего и из «а» класса, а с ними Гриня Колончаков и его приятель Генка.

— Кого мы видим, кого мы видим! — запел Гриня. Он явно издевался.

— Пошли отсюда, — сказал я друзьям, но меня вдруг окликнула Аленка.

— Ничего больше не хочешь сказать? — спросила она.

— Нет, — буркнул я, — не хочу.

— А жаль. Я бы еще раз послушала. Об островах. И как вы там вигвам построите! И как плещутся при луне и помахивают хвостами киты! Киты!.. Хвостами!.. Помахивают! Вот умора! Валька, скажи, это ведь ты придумал… скажи, согласился бы ты, чтобы я с вами поехала? Жила бы там с Андрюхой, и мы бы смотрели на океан. И по волнам бы на плотах катались! А то он меня звал, знаешь? А тебя, наверное, не спросил. А, Валька?

Пока Аленка говорила, девчонки смотрели на нас и хихикали потихоньку. Гриня же с Генкой ржали во всю глотку. Не смеялись только Аленка и мои друзья.

— Андрюха?! — повернулся ко мне Сашка.

— Ни хрена себе! — присвистнул Чика.

На Вальку я боялся смотреть. Но все же заметил, как он вжал голову в плечи и от меня отвернулся. Аленка продолжала.

— Я вижу, твои дружки с тобой не согласны. И правда, зачем брать в путешествие женщину. Она может все испортить. Вызвать бурю и погубить корабль!

— Заткнись! — крикнул я Аленке.

— Не кричи на меня. Я и так заткнулась, — прокричала Аленка в ответ. — Не хочу я на твой остров! И острова никакого не будет! Глупые мальчишки мечтают, а девочки-дурочки им верят. Только я, хоть и девочка, не дура! Ты меня так давно знаешь. Неужели еще не понял?

— Ты права, — ответил я. — Я тебя, и правда, не понимал. Теперь понял. Ты — сучка. И пошла ты… — я уточнил, куда.

— Что? — протянула Аленка. Я увидел, что она растерялась.

— Какие мы грубые, какие мы грубые, — опять запел Гриня. — Аленка, ты его в каком виде хочешь — жареным или пареным?

— Дохлым! — выкрикнула Аленка, сорвалась с лавочки и побежала с площадки.

— Что, поговорим? — спросил Гриня и как тогда, на стройке, посмотрел на меня. Я увидел его взгляд. Но сейчас мне не стало страшно.

— Давай, — сказал я.

— Может, на Разувайке? — со смехом предложил он.

Я оцепенел на секунду, но сразу оправился:

— Пошли.

— Вот как… — вдруг посерьезнел Гриня. — Не шутишь?

— Какие шутки, — тихо отозвался я. Но Гриня опять весело смотрел на меня.

— А пошли, — крикнул он. — Вот смеху будет!

Я ничего не ответил — повернулся и пошел. За мной, как на поводке, двинулись все пацаны, даже Валька. А девчонки остались. Они проводили нас испуганными взглядами. Потом они взахлеб рассказывали в классе, какие у нас были лица. «Как у убийц», — говорили они и делали огромные глаза.

Разувайкой мы называли заброшенное футбольное поле сразу за карьерами, где разбил голову Валька. Это место для нас было чуть ли не священным. На Разувайку редко заглядывали взрослые, и каждый, кто приходил сюда как участник драки или как зритель, мог быть уверен, что поединок будет доведен до конца.

Победить на Разувайке значило много больше, чем побить противника в заурядной драке в школьном палисаднике или во дворе. На Разувайку шли рубить самые непримиримые споры, туда отправлялись биться самые лютые враги. Никогда еще с Разувайки поверженный враг не уходил без посторонней помощи. Нередко он отправлялся сразу в больницу. И хорошо еще, что пока ни разу дело не заканчивалось моргом. За последней чертой драки следили зрители Разувайки, молчаливые и настороженные, не упускающие ни одного движения противников. Здесь не должно было быть «случайного» предмета в руке — камня, палки, ножа или кастета. Поэтому участников перед поединком тщательно проверяли. Если кто нарушал правило, тот становился изгоем для всей шпаны города. Все же, во избежание случайностей, противники раздевались по пояс — чтобы не было искушения спрятать что-либо в рукаве.

Было еще одно правило, нарушение которого жестоко каралось. Если ты оказывался в больнице, ты не имел права называть своего противника и даже название Разувайки должен был забыть.

Если чувствуешь слабость — избегай Разувайки. Пусть это позор и унижение, но тебя поймут, примут во внимание твою честность и даже оценят храбрость — признаться в своей слабости. Но если ты пришел на Разувайку, если уже оказался здесь и перед тобой стоит противник, у тебя остается только одно право — не быть забитым насмерть. Потому каждый, кто приходил сюда как зритель, должен был внимательно осмотреть поле и убрать с земли любой твердый предмет, будь то камень, осколок или какая-нибудь железяка. Это делалось для того, чтобы поверженный соперник не мог, падая, расшибиться насмерть. Переломанные же в честном бою руки, ноги, вывихнутая челюсть, разбитая ударом кулака голова были здесь не в счет.