Дуня выскочила, тут же вернулась, сунула хозяйке мокрые салфетки и исчезла. Анета осторожно подошла к полковнику Петрову и положила ему салфетку на лоб.
ПЕТРОВ. Аксюша... Аксюша! Да где же ты? Свет мой, Аксюшенька...
АНЕТА. Да, да, миленький, да, жизненочек, я тут...
Он ловил руку жены — и Анета дала ему свои пальцы.
Вошла Дуня с чашкой.
ДУНЯ. Придержите его, барыня, я поить буду.
Пить он не пожелал — только понапрасну залили горячим настоем камзол и кружевце на груди.
АНЕТА. Как же быть-то, Дунюшка? Он весь горит!
ДУНЯ. За доктором бежать?
Они переглянулись.
АНЕТА. Да коли узнают, что у меня тут государынин певчий едва не преставился, коли начальству донесут? Я же и выйду кругом виновата!
ДУНЯ. Домой его нужно свезти — вот что! Пусть уж там... коли так... Или за доктором бежать?
АНЕТА. Что же это за хворь такая?! Господи Иисусе, спаси и сохрани!
Она повернулась к образам и перекрестилась.
ДУНЯ. Воля ваша, а я за доктором побегу! Ну как и впрямь помрет он тут у вас — всю жизнь, барыня, расхлебывать будете — не расхлебаете!
АНЕТА. Нет, нет, погоди...
И точно — открыл глаза Андрей Федорович и посмотрел вполне осмысленно.
ПЕТРОВ. Где я?..
АНЕТА. У меня, Анета я, Кожухова, танцовщица императорских театров!
ПЕТРОВ. А-а... Ты?..
АНЕТА. Ну да, я, ты, сударь, ко мне в гости зашел и тебе дурно сделалось. Сейчас Дуня доктора приведет, у нас по соседству немец живет, он тебя посмотрит...
Андрей Федорович прошептал невнятное и, видя, что его не поняли, повторил. Анета с Дуней наклонились и расслышали отдельные звуки.
АНЕТА. В силе? В какой силе?..
ДУНЯ. Василий? Отец Василий? Батюшку, что ли, зовет? Да он, гляди, помирать собрался!
АНЕТА. Погоди помирать, жизненочек, сейчас доктора приведем, сейчас тебе полегчает! Да беги же, дурища!
Дуня беспрекословно выскочила из гостиной.
Анету же метнуло к образам.
АНЕТА. Господи, спаси и сохрани, Господи, спаси и сохрани, Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас...
Ее звонкий милый голосок стал гаснуть, а на смену ему из неизвестной глубины пришел иной — не столь приятный, сильный и звучный, но сбивчивый и жалкий.
ГОЛОС АНЕТЫ. Господи, да за что мне это? Мы с Лизкой подшутить хотели, дура Лизка, подговорила графа! Это не я, это она, Господи, это она — затейница!.. Господи, сделай так, чтобы ничего этого не было! Ты же можешь, Господи! Сделай так, чтобы я его домой не заманивала! Больно он мне нужен-то! Пусть себе едет к своей Аксинье — я на него и не взгляну больше ни раза, ни разочка — больно нужен! Я подшутить хотела, я Лизки послушалась, Господи... И не люблю я его ничуть... Он кавалер видный, он всем при дворе нравится... чем я хуже Аксиньи?.. Господи, пусть только выздоровеет — я и на поклон-то его никогда не отвечу! И еще Господи, пусть бы мне Юнону танцевать дали! Балет такой, «Суд Париса», так Венеру мне танцевать не дадут, Минерва — у нее танец скучный, одни глиссады, а Юнону пусть мне дадут! Сколько же можно в амурчиках скакать? Я Юнону станцую, я, и государыня пусть подарок пришлет. перстенек с ручки, Господи... И сделай так, чтобы его тут не было! Господи, да что же это за кара такая, что за наказание?! За что, за что?..
Голос словно улетал вдаль, а на смену ему вернулся иной — и зазвучали слова общей для всех молитвы.
АНЕТА. Пресвятая Троице, помилуй нас, Господи, очисти грехи наша, Владыко, прости беззакония наша, Святый, посети и исцели немощи наша Имени твоего ради!..
В комнате между тем стало темнеть. И тихонько вошла Дуня.
ДУНЯ. Что, барыня, как он?
АНЕТА. Ах, Дуня! Где ты пропадаешь?! А герр Гринфельд?..
ДУНЯ. Его к Петуховым позвали, там хозяйка никак не разродится, бабка от нее уж отступилась. Я добежала, он сказал... Ох, барыня, плохо дело. Сказал — поздно зовете! Сказал — коли уж без памяти лежит, то и звать попа для глухой исповеди... Сказал — новая болезнь завелась, прибирает за два, за три дня. Бумажку написал, велел снести к аптекарю, взять микстуру, да только надежды, говорит, почитай что нет. Вот она, бумажка... Причастить, говорит, соборовать...
АНЕТА. Да что же с ним делается-то? Что это за хворь такая, чтобы сразу соборование?!
ДУНЯ. Барыня, как же быть-то? А ну как он у нас тут помрет без покаяния? Ведь — грех!
АНЕТА. Не может быть такого состояния, не может быть такой болезни! Днем же еще песни пел! Нет таких болезней, чтобы за три часа умирали!
ДУНЯ. Да не кричите, барыня, соседи всполошатся!
АНЕТА. Как же мы батюшку-то сюда позовем? Что я ему скажу?
ДУНЯ. Барыня, а барыня! Где этот кавалер живет-то?
АНЕТА. На Петербургской стороне... Как ехать по Большой Гарнизонной, так где-то, не доезжая Бармалеевой... Или от Сытина рынка по Бармалеевой... Лизка однажды его домой подвозила, рассказывала — домишко невзрачный, на женино приданое куплен, хороший-то смолоду был не по карману, а там приличный человек и не поселится... И никак они оттуда не съедут...
ДУНЯ. Барыня! Мы вот что сделаем — я до Гриши добегу, приведу его, извозчика возьмем — да и отвезем кавалера к нему на квартиру, покамест жив! Гриша его бережненько вниз снесет и усадит — а?.. А дома к нему и батюшку позовут — а?.. И пусть там его хоть исповедуют, хоть соборуют!..
АНЕТА. Ах, делай как знаешь!.. Только, ради Бога, скорее!..
Дуня выбежала вон. Анета неуверенно подошла к полковнику Петрову.
АНЕТА. Потерпи... Потерпи, миленький! Потерпи еще немножко! Все обойдется — ты только потерпи... Вон лекарь-немец бумажку дал, пошлешь к аптекарю, принесут лекарство... Обойдется как-нибудь, обойдется...
Сцена четвертаяНочь, и две женщины в карете везли домой умирающего. Мрак съел все подробности — и только видно, что полковник Петров едва удерживается, лежа на узком сидении, а Дуня с Анетой не дают ему упасть. Дуня постучала в переднюю стенку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});