Я двигался легко и быстро, как муха в полете. Не прошло и минуты, как я уже вытащил из-за пазухи кубок, мазь и кинжал, и схватил Короля за ногу. Кинжалом я сделал надрез под косточкой на щиколотке, где кровь бежит быстро, а ранка скоро затягивается сама собой. Нацедив крови в кубок, я спрятал его в карман, насухо протер рану и залепил ее мазью. На Короля я даже не глядел. Зато он на протяжении всех моих манипуляций не сводил с меня печального сосредоточенного взгляда, точно я был его старым знакомым, который не оправдал его надежд. Мгновение спустя я уже захлопнул дверь, взлетел по веревке наверх и втянул ее за собой.
Я промчался по веревочной дорожке до угла и принялся сигналить Барнару. Он как раз втягивал паука наверх. Отцепив крючки, он уложил марионетку поперек балки так, чтобы ее ноги, свешиваясь вниз, оказались точно в поле зрения стражников. Потом он присоединился ко мне, и мы затрусили по брусьям почти также резво, как если бы под ногами у нас была ровная земля, в противоположном направлении от того места, откуда должно было подойти подкрепление. Наши храбрецы давно надрывали глотки, зовя на помощь – покидать этаж им запрещалось под страхом смерти – и на лестнице уже слышен был стук кованых сапог.
Надо сказать, что детально разработанного плана отступления у нас не было: мы полагались на суматоху, которая неминуемо должна была подняться на этом этапе. Мы даже обдумывали возможность прикинуться шутниками, надеясь, что выгодный пост, доставшийся этим двоим, вызовет немало зависти в сердцах их коллег, которые порадуются нашему розыгрышу. На деле все оказалось проще. Церемония обожествления – главный праздник для жителей трясины, и накануне пирамида просто кишит гуляками и праздношатающимися всякого рода и звания. Поэтому, когда стража второго этажа пришла на выручку своим коллегам, на лестнице между ярусами заслышался дробный топот разнообразных ног, и мы едва успели спуститься на пол, как в коридор ворвалась целая толпа раскрасневшихся от выпивки и быстрого бега подданных Королевы. Однако стражники не пропустили их дальше, и они сгрудились возле верхней площадки лестницы. Тут из-за угла, размахивая руками, вынырнули мы с Барнаром и завопили: – Сюда! Скорее, здесь можно пройти!
Вопль, вырвавшийся из глоток трех десятков мужчин и женщин, был нам ответом, и они, точно маленькое стадо, протопотали мимо нас. Мы подождали, пока толпа окружит нас со всех сторон, и тоже побежали вместе со всеми. Когда зеваки огибали последний угол перед камерой Короля, мы отстали от них, развернулись и направились назад к лестнице.
VII
Следующий вечер застал нас у возвышавшегося в центре Присутственной Палаты помоста. Место стоило нам полученной за упыря жемчужины, которую пришлось отдать одному из стражников. Впрочем, остальные заплатили не меньше. Огромная толпа заполняла необъятный зал от одной стены до другой так плотно, что ни рукой, ни ногой не пошевелить, дышать было абсолютно нечем. Мы пришли несколькими часами раньше начала представления, и за это время успели вдоволь наслушаться разговоров о «кукольном театре наверху»; все они были довольно далеки от истины, но и рассказчики, и слушатели явно смаковали происшествие. Многовековая традиция вполне могла бы обогатиться новым, шуточным элементом, если бы не серьезные последствия, которые наш розыгрыш имел для Королевы.
Она возникла в проеме гигантских дверей ровно в полночь. Стража двумя плотными рядами оцепила широкий проход, протянувшийся от входа до самого помоста, на котором возвышался алтарь, и Королева довольно долго не двигалась с места, стоя в раме настежь распахнутых дверей. На ней было платье из грубого белого полотна, полностью скрывавшее фигуру. Длинные черные волосы свободно ниспадали на плечи, оттеняя белизну устрашающе прекрасного лица, притягательного и пугающего одновременно. Это было лицо типичной нортронки: крупный выдающийся нос, широко расставленные глаза, затененные тяжелыми веками, восхитительные чувственные губы, в уголках которых застыла загадочная полуулыбка.
Даже в ее молчаливой неподвижности ощущались значительность и сила, делавшие ее реальной; по сравнению с ней все собравшееся в зале человеческое множество казалось не более чем прихотливой игрой теней. Она стояла, горделивая, безмолвная, недоступная в своем шестисотлетнем величии, – ибо она уже была древней, когда появилась в этих краях впервые, – а многотысячная толпа под ее взглядом словно утратила плотность и вес, как груда облетевших листьев, которые вот-вот унесет порыв ветра. Да и в самом деле, друзья мои, разве жизнь наша мелькает не с той же неуловимой быстротой, как тень вора, крадущегося в ночи? Рука Вулвулы поднялась к застежке у горла, и платье соскользнуло с ее плеч, открыв всеобщему обозрению ее наготу. Королева медленно двинулась по проходу.
Ее тело пробуждало желание: тяжелые, точно налитые соком плоды гуавы, груди, стройные сильные ноги, бедра, широкие, как горловина амфоры, предназначенной для хранения молока или драгоценного масла. Но, чем ближе к помосту она подходила, тем яснее нам становилось, что лето ее жизни миновало и надвигается осень. Груди утратили былую упругость, соски сморщились, точно тронутые морозом яблоки. В движениях бедер начала ощущаться старческая скованность, а тыльные стороны рук уподобились географическим картам с нанесенными на них изображениями рек. А когда она поднималась по ступеням, ведущим к алтарю, мы увидели, что вся нижняя часть ее лица покрыта предательской паутиной морщин, расползающихся от уголков губ.
Королева поднялась на помост, и я почувствовал, как от нее, точно ветер, непрестанно дующий из ледяной бездны ее сердца, исходит сила. Она окинула заполнившую зал толпу взглядом жнеца, осматривающего обширное поле, с которого ему предстоит снять урожай. Зная, что навсегда останется для своих подданных чужой, ощущая невысказанный ужас, гнездящийся в их сердцах, Вулвула понимала, какой опасности подвергается ежечасно, живя среди этих людей, и наслаждалась ею. Этот риск и заботы об управлении империей развлекали и одновременно давали отдых ее обремененному опытом столетий уму. По ее губам блуждала еле заметная улыбка, от которой сразу становилось ясно, что эти уста холодны, как лед, но их поцелуй способен высосать из человека душу и погрузить ее в пламя. Постояв так немного, Королева двинулась к голове алтаря.
Я не оговорился, это была именно голова, так как весь алтарь представлял собой статую, изображавшую стоящего мостиком человека: упираясь ладонями и ступнями в пол, он изгибал спину, глядя в потолок, так что его бедра, живот и грудь образовывали сплошную горизонтальную поверхность. Королева заговорила на никогда не слышанном мною языке. Голос у нее оказался куда мягче, чем я ожидал; глубокий и сильный, он наполнил чашу зала до краев. Продолжая говорить, она подняла руку и указала сначала наверх, потом на алтарь, а затем на пол, себе под ноги, без сомнения, имея в виду катакомбы под основанием дворца. После этого она перешла на язык, понятный всем:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});