Читать интересную книгу Гулливер у арийцев - Георг Борн

— Я не помню ни одной из них.

— А к детям, которые от них рождались?

— Ты говоришь об испытуемых, так я их всех терпеть не могу.

— Почему?

— Из них выходят младшие вожди, а те потом часто убивают старых вождей.

Все мои попытки найти в этом человеке хотя бы намек на любовь, сострадание, сочувствие оказались тщетными.

Кончился наш разговор тем, что Зигфрид в свою очередь обратился ко мне:

— Все ли твои братья задают такие глупые вопросы? Вы, видно, действительно грязные метисы.

Вслед за этим Зигфрид вытащил из своей кладовой кусок копченого мяса и несколько лепешек, дал часть мне и даже предложил выпить из тыквы несколько глотков его любимого напитка. Я из вежливости проглотил эту жидкость, но почувствовал приближение рвоты. Старик, видя выражение отвращения на моем лице, вырвал тыкву и плюнул мне на ногу. Такой плевок означает выражение презрения. У арийцев существовало еще одно выражение высшего презрения, но я не решалось описывать этот весьма неэстетический способ.

Вскоре наступил вечер. Я вышел из пещеры и сел на камень. Взошедшая луна освещала мрачные скалы, отбрасывая густую тень, скрывавшую меня от постороннего взгляда. Я неожиданно почувствовал невыносимую тоску. Я подумал о своем безвыходном положении, о своем бессилии, об окружающих меня человекоподобных существах, из которых в течение столетии изгонялось все хорошее и в которых воспитывались самые дурные инстинкты. Последовательно проводимые в жизнь расовые теории и расовый отбор, дополненные систематическим кровосмешением, привели, по-видимому, к вырождению населения острова.

Как я позже убедился, эти мои выводы были несколько поспешными и не вполне точными. Действительными выродками в основном были лишь производители. Среди вождей очень часто встречались сильные личности, объединявшие в себе, однако, все пороки, жестокость и предельный эгоизм. Не подлежало сомнению, что и среди испытуемых должны быть сильные характеры, и только отвратительная операция кастрации, проделываемая над ними, превращала их в психических и физических калек.

В тот момент, однако, сидя на камне, я чувствовал себя совершенно одиноким и заброшенным. Моя жизнь целиком находилась в руках у жестокого и злобного Зигфрида, который щадил меня только в силу каких-то личных соображений, мне все еще непонятных.

Ежечасно могла произойти катастрофа, грозившая мне гибелью либо под топором, либо в зубах кровожадных псов. Гибель в борьбе с силами природы, во имя блага человечества, является, конечно, славной смертью, которая не может смутить члена мировой коммуны, но погибнуть на этом мрачном острове без пользы для кого-либо — эта перспектива казалась мне ужасной.

Мои грустные размышления были прерваны появлением Зигфрида. Он медленно спускался по тропинке и, видимо не заметив меня, сидевшего в тени, прошел в пещеру. Затем он вернулся и вполголоса сказал:

— Куда девалась эта чужеземная, собака?

Я поднялся со своего камня и окликнул старика. Он подошел и сел со мной рядом.

— Ты все скучаешь? — спросил он. Я молча кивнул головой.

— Ты хочешь, я сделаю так, что вожди разрешат тебе взять в пещеру женщину из испытуемых?

Я поспешил заверить Зигфрида в том, что предлагаемый им метод борьбы с моим плохим настроением не является эффективным. Воспользовавшись его благодушным настроением, я перевел разговор на тему о приборах, найденных Зигфридом после падения стратоплана.

Старик, однако, всячески уклонялся от ответа на вопрос, в какой части храма они спрятаны. Сначала он притворялся, что не понимает, о чем я говорю, а потом стал ссылаться на свою слабую память. При этом он все время посматривал на меня с плохо скрываемой подозрительностью.

Неожиданно Зигфрид переменил тон и перешел на шепот:

— Слушай, чужеземец, — сказал он, — не можешь ли ты сделать так, чтобы вожди решили, что я сильнее всех и что мне помогает бог Вотан? Ведь вы, чужеземцы, вероятно, умеете придумывать такие вещи. Ты мне сам рассказывал, что в твоих жилах течет смешанная кровь, подобная песку на берегу моря. Попробуй там отобрать песчинки разного цвета. Я знаю, что метисы всегда бывают хитрыми.

Это обращение Зигфрида пробудило во мне некоторые надежды. Я решил, что если сумею оказать услугу, то смогу добиться от него разрешения хотя бы коснуться радиостата. Я ответил старику, что подумаю.

— Только думай скорее, а то тебе отрубят голову, и тогда нечем будет тебе думать, — пробормотал Зигфрид.

После этого разговора прошел ряд недель, казавшихся мне бесконечными. Начался период дождей. Я несколько раз промокал до мозга костей и, наконец, заболел. Много дней я бредил и лежал без сознания. В те минуты, когда я был способен что-либо соображать, я с ужасом думал о том, что в любой момент меня могут отдать на растерзание псам или бросить в море. Иногда, когда я раскрывал глаза, я видел перед собой Зигфрида, с любопытством наблюдавшего за мной. Я совершенно потерял счет дням и не знал, сколько времени продолжалась моя болезнь.

Не подлежит сомнению, что я болел тропической малярией в очень тяжелой форме и остался жив только благодаря той последовательной тренировке и закалке, которую я получил в детстве и в зрелом возрасте.

Наконец, наступил день, когда я проснулся со свежей головой и чувством сильного голода. Я настолько ослабел, что почти не мог говорить и шепотом дал понять Кору, сидевшему в углу, что я хочу есть. Он поспешно вскочил и убежал.

Через несколько минут показался Зигфрид. Он, видимо, был обрадован моим выздоровлением и любезно сказал:

— А я уже думал, что ты подохнешь.

Увидев, что я голоден, он велел Кору дать мне выдолбленную тыкву, наполненную козьим молоком, и печеное черепашье яйцо. Я, несмотря на голод, выпил лишь несколько глотков молока. Вскоре я почувствовал усталость и заснул.

На другой день Зигфрид, когда я проснулся, с чувством злорадства сказал мне:

— Какой ты, чужеземец, стал старый!

Я попробовал найти какой-нибудь блестящий предмет, способный заменить зеркало, но такого не оказалось.

В течение нескольких недель я медленно оправлялся после перенесенной болезни. Зигфрид как-то сообщил мне, что среди вождей есть два знахаря, которые умеют лечить все болезни, но он не позвал ко мне ни одного из них, так как оба знахаря поддерживают Германа.

— Если бы я к тебе подпустил их, — сказал Зигфрид, — они бы вселили в тебя беса или просто подсыпали какого-либо дьявольского зелья…

Я в душе был благодарен Зигфриду за то, что он оставил меня без этой сомнительной медицинской помощи.

Оправившись и окрепнув, я решил посетить гору испытуемых, по которой соскучился. Этот холм представлял собой единственное место на острове, где относительно легко дышалось. Мне к тому же хотелось переброситься несколькими словами с Угольфом, которого я очень давно не видел. Когда я подымался по крутой тропинке, ведшей к вершине холма, неожиданно почувствовал сильное головокружение и слабость, так что вынужден был на несколько минут присесть. Отдохнув и собрав силы, я продолжал свой путь.

В то время, когда я сидел на камне, мне пришла в голову мысль, меня ошеломившая: жив ли еще Угольф и не расправились ли с ним младшие вожди, наблюдавшие за испытуемыми. Если с Угольфом что-либо случилось, это будет означать, что я потерял единственное существо на острове, к которому питал искреннюю симпатию.

Подгоняемый нетерпением и тревогою, я забыл о своей слабости; минут через двадцать я приблизился к вершине холма и услышал обычный крик и шум. На этот раз многие испытуемые меня узнали, но никто не решился со мной заговорить. Я не показывал вида, что ищу кого-либо, и безучастно бродил по тропинкам, наблюдая окружавшую меня жизнь.

В тени большого дерева я увидел группу подростков тринадцатн-четырнадцати лет. Один из них, видимо, принадлежавший к группе кандидатов в вожди, важно восседал на камне. Перед ним на коленях стояли двое ребят и с явным страхом смотрели на него.

— Эй, вы, грязные метисы, — закричал будущий вождь, — несите меня.

Ребята, стоявшие на коленях, вскочили и куда-то убежали. Через несколько секунд они вернулись с носилками, сделанными из двух палок, перетянутых лианами. Подросток, сидевший на камне, величественно встал, лег на носилки, и будущие рабы понесли будущего вождя. Из кустов показался Угольф. Его темные волосы были всклокочены, на щеке его я заметил глубокий шрам, которого прежде не было. Угольф мрачно посмотрел на лежавшего на носилках подростка и, видимо, собирался ему что-то сказать, но, увидев меня, сдержался. Я пристально посмотрел на него и, повернувшись, пошел по тропинке, ведшей к противоположному склону холма.

Через несколько минут я оглянулся, чтобы проверить, идет ли за мной Угольф; к моему величайшему разочарованию, я его не увидел. Сначала я решил было возвратиться той же дорогой, по которой пришел, ко потом передумал и предпочел спуститься с холма по неизвестной мне стороне. Вскоре тропинка свернула в сторону, и я оказался в скалистой местности, по которой протекало большое количество ручьев. Это оказалось весьма кстати, так как я испытывал чувство жажды, мучившее меня почти беспрерывно после болезни. Я напился из одного из ручьев и, прежде чем продолжать путь, осмотрелся вокруг. В нескольких шагах от меня за высокой скалой я заметил Угольфа, который подозвал меня к себе рукой.