Что-то склеится. По ее глазам стало понятно. По голосу. По всем невербальным сигналам.
А я и сам теперь не против небольшого приключения.
– Какая интересная у вас профессия! – продолжила она. – Хотела бы я вас расспросить. Чтобы вы мне про нее рассказали подробнее!
– А вы что, журналист?
– Нет, просто самой интересно.
– Так спросите что-нибудь, я отвечу.
– Ну, например, как такую профессию выбирают? А впрочем, это тема не для мимолетной беседы… Может, мы с вами отсюда убежим?
– Не могу, я, считайте, на работе. Как говорится, ресторан открыт до последнего клиента. В моем случае: до тех пор, пока вдова наконец не скомандует расходиться.
– Очень жалко. Может, встретимся как-нибудь в городе? Если что, я сейчас совершенно свободна. Кстати, меня зовут Антонина. Дурацкое имя, немодное – назвали в честь бабушки.
Я повертел на безымянном пальце обручальное кольцо и ответствовал:
– Я вообще-то женат, но тоже временно свободен, – что бы это ни значило. – И меня тоже не слишком модно зовут – Савва.
– Савва? Звучно. Вы, по-моему, как раз опередили моду! Мне нравится ваше имя. Давайте встретимся завтра? Пообедаем или поужинаем?
– Днем я занят. А поужинать – пожалуйста.
– Дайте мне свой телефон, я закажу столик и пришлю вам месседж, куда мы идем и во сколько.
– Вы очень конкретны, Тоня.
– Мы ведь не дети, чтобы зря время терять. – Она со значением взглянула мне в глаза.
* * *
На следующий день все пело во мне. Со времен ухаживания за Ленкой – а было это чуть не двадцать лет назад – ни на какие свидания я больше ни с кем не ходил.
Но и волновался я немного – по причине давнего неприменения своих мужских свойств в непривычной обстановке. Конечно, чувствовал, куда события клонятся (скажу теперь, по прошествии времени), однако не делал ничего, чтобы предотвратить свое, так сказать, падение. Напротив, сам торопился по направлению к обрыву.
Антонина прислала мне название ресторана где-то в Замоскворечье, назначила время восемь вечера и подписала: «Очень жду встречи» с кучей сердечек.
Я отправился на свидание на метро – чтобы можно было спокойно выпить.
Вышел на «Третьяковской». Среди старого фонда кругом возводились многомиллионные жилые комплексы. Закатное солнце искрило золотом на куполах. Народ, праздный или озабоченный, полураздетый по случаю лета и накрывшей столицу жары, шагал плотным потоком.
Как назло, перед самым входом в заведение мне позвонила Ленка. Слава богу, не в ресторане – было бы гораздо неприятней. И хорошо, что не по видеосвязи, а то вопросов не оберешься: где я да что там делаю.
Голос супруги звучал отдохнувшим и радостным, она рассказывала, что ездили на экскурсию в Миру, на родину святого Николая Чудотворца. А еще катались на катере, видели дельфинов. «Много купаемся, загораем, я научилась плавать с маской и трубкой!»
Хотелось переспросить: «А как там Марк Иваныч? Вы с ним не встречались?» Но я удержал себя и спокойно доложил, что дома все нормально, а у меня много работы.
– Значит, помирать народ не перестал? – весело переспросила она.
– Нет, увы, не перестал.
В итоге к Тоне я опоздал на четверть часа, она уже сидела за столиком. Но ни слова упрека от нее не услышал.
Сразу предупредил:
– Я угощаю, поэтому не стесняйте себя ни в чем. Я богатый человек.
– Приятно слышать от мужчины подобное заявление!
Ресторан оказался не из дорогих, но модный, с вкусной едой. Яблоку негде было упасть. За соседними столиками сидели одетые по-летнему парочки и компании. Где-то праздновали девичник.
– Это приятней, чем похороны? – лукаво спросила моя спутница.
– Похороны заставляют думать о вечном.
– Давайте сосредоточимся не на вечном, а на сегодняшнем вечере. И на радостях жизни – пока мы живем.
Антонина выбрала по случаю тепла салат с креветками, а на горячее – палтуса. Я заказал черную пасту с каракатицами. Затребовал бутылку «Пино гриджио» из области Венето – получались почти курортные посиделки.
Мы болтали о том о сем, я рассказывал о себе, она о своем. Антонина выглядела откровенной: не скрывала ни возраст свой, ни статус. Приехала, мол, в столицу после школы – из Сибири, из Кузбасса, – поступила зачем-то в Инженерно-строительный, выучилась, а потом ушла в свободный полет. Работала риелтором, дважды была замужем.
– И дети у меня, можешь себе представить, оба студенты, и сын, и дочь, учатся за границей. – К тому моменту мы незаметно перешли на «ты». Вино, вкусная еда и непринужденная беседа сказались.
– А моей Валентине только на будущий год поступать.
Когда мы расправились с десертом, Антонина спросила:
– Ты проводишь меня? Это недалеко. Как говорят чиновники, в шаговой доступности.
Я расплатился и сказал:
– Идем.
Мы оба были под хмельком, и она взяла меня под руку.
Вот когда Москва наша прекрасна, так это в начале лета! Листва деревьев свежа и ярко-зелена, вечера тянутся и тянутся, никак не хотят заканчиваться. Несмотря на первую звезду, многочисленные фонари светят сквозь напрасно лукавую серую дымку.
Мы шли с Тоней под ручку, она указывала мне путь.
Наконец мы оказались подле очень советского дома, панельного, семидесятых годов постройки – подобные уродцы до сих пор там и сям встречаются даже в тихом (и дорогом во всех отношениях) центре. Она сказала, как о само собой разумеющемся:
– Вот мы и пришли. Зайдешь на кофе?
* * *
Антонина оказалась гораздо более вдохновенной, чем Ленка. Мне представилось, что мы вместе много лет и прекрасно понимаем друг друга. И не надо было ее ни о чем упрашивать, как мою супругу. То, чем мы занимались, очевидно, доставляло ей удовольствие. Тело ее оказалось упругим и мускулистым; пупок украшал пирсинг, бедро – татуировка, и это придавало ей шарма.
Тоня убежала в душ, а потом я снова атаковал ее. Странно, откуда только силы взялись.
Наконец она, раскрасневшаяся, сказала:
– Хватит, уходи. Все было прекрасно.
– Может, я останусь до утра?
– Нет-нет, я этого не люблю. Вызвать тебе такси?
– Я и сам могу позволить себе таксомотор.
– Давай, дорогой, доброго пути. Встретимся через пару дней?
– Я – за.
– Замечательно. В этих интерьерах – тебя устроит?
– Конечно. Прекрасное у тебя гнездышко. Откуда такое, в самом центре?
– Я ведь говорила: была риелтором. Напишу тебе.
* * *
Я ехал к себе в Медведково на такси. Несмотря на то что на часах значилась глубокая ночь, столица не спала. Проносились, обгоняя нас, лимузины, стреляли моторами мотоциклеты. Громады зданий по обе стороны проспекта Мира были подсвечены, а справа, за Измайловом, светлел-разгорался новый день.
Чувствовал я себя легко и