Читать интересную книгу Башня. Новый Ковчег - Евгения Букреева

верху, с балконом-террасой и видом на апельсиновый сад, со светлой столовой и просторной детской, которая должна была наполниться детскими голосами и смехом. А Лиза, смешно переваливаясь уточкой, ходила из комнаты в комнату, не уставая повторять: «Пашка, ух ты, Пашка, и это всё теперь наше, да?». И Павел, подойдя сзади, обхватывая необъятный Лизин живот — словно она ждала двойню, а то и тройню, притворно рычал Лизе в ухо: «А вот и нет, завтра придут, всё отберут».

И ведь отобрали. Жизнь отобрала, а он, Паша Савельев, баловень судьбы, даже не сопротивлялся, сам всё отдал.

Сейчас Павел понимал — беда, что разрушила их жизнь, пришла намного раньше.

Когда сильный шторм стал причиной аварии одной из волновых электростанций, не просто повредив генератор, а полностью уничтожив её, вряд ли жители Башни до конца понимали, чем это грозит. Горевали о погибших, остро переживая трагедию, не думая или старясь не думать о сотнях других жизней, которые ещё придётся принести в жертву, отвоёвывая даже не право на жизнь, а лишь небольшую отсрочку в этой заведомо проигрышной борьбе со смертью.

Дефицит электричества, неизбежно пришедший следом за так до конца и не оплаканным горем, не просто изменил привычный распорядок жизни, но заставил пересмотреть те вечные ценности, которые издавна отличали человека от животного.

Они старались. Они все старались, как могли. И всё равно оказались не готовы.

Павел тогда работал простым инженером на электростанции и жил внизу, на семьдесят четвёртом. Сначала делил квартиру с Маратом Руфимовым, а после скоропостижной женитьбы Марата на смешливой Сашеньке Туркиной, Павел вынужден был съехать в тесную коморку, уступив более комфортное жильё счастливым молодоженам. Тем более, что скоропостижность Маратовой женитьбы предполагала скорое увеличение семейства, так что квартира другу была нужней, чем ему, Павлу.

Жизнь на семьдесят четвёртом была не сахар, несмотря на то, что молодость с лихвой окупает даже самое жалкое полунищенское существование, но после аварии… после аварии всё стало ещё сложней.

Сегодня, в разговоре с Борисом, Павел обмолвился, что, хорошо, смена тогда была не его. Это было так и не так. Смена была чужая, но их — и Павла, и долговязого Селиванова, с которым Павел не ладил, и Марата Руфимова, и многих других — выдернули той ночью прямо из коек. По сигналу тревоги. Павел помнил страх, колыхающийся в круглых глазах Сашеньки, помнил, как Марат, на ходу застёгивая спецовку, кричал: «Сашка, давай домой, живо. Утром без меня в столовку не ходи!», помнил, как они с Маратом, оба по пояс в ледяной воде, на полуразрушенной штормом платформе, где размещалось станционное оборудование и ремонтные цеха, вытаскивали из уцелевших помещений то, что ещё можно было спасти. Вокруг бегали и суетились люди, звенел мат, перекрывая шум ветра и рёв волн, ходили желваки на острых смуглых скулах Руфимова… И всё напрасно.

Но то, что началось потом, было хуже.

Оставшаяся электростанция не справлялась со всеми потребностями Башни. Если бы те, кто сидели в ту пору наверху, в полной мере осознали опасность произошедшего — нашли в себе силы признать это — и действовали бы более решительно, возможно, сейчас всё было бы по-другому. Кто знает. Теперь уже всё равно ничего не исправить.

Сначала закрыли все развлекательные объекты. Смешно, но именно это вызвало самый сильный взрыв недовольства. Люди возмущались, что не работают кинозалы и спортивные площадки, обвиняли правительство в заговоре. Даже у них на станции находились недовольные. Потом отключили пассажирские лифты — до места работы людей теперь развозили на грузовых. К ним нужно было приходить утром и вечером в строго определённое время. Опоздал? Дуй пешком. Ввели строгий лимит на свет, на воду. Когда и это не помогло, просто стали принудительно отключать освещение в жилых отсеках после десяти вечера, оставляя гореть лишь тусклые лампы в общем коридоре. За этим последовал комендантский час, причём штрафы для нарушителей были очень жёсткие.

Работы было много. Павел буквально с ног валился от усталости. Но что они могли сделать? Ни восстановить погибшую электростанцию, ни создать новую так и не удалось.

Когда прошёл слух, что будут закрывать какие-то производства и сворачивать сельское хозяйство, Павел сначала даже не поверил.

— Они там наверху самоубийцы что ли? — горячился он, пытаясь доказать Марату всю абсурдность принятых мер.

Марату было не до него. Саша только что родила, и маленький Руфимов, такой же смуглый, как его отец, и голосистый — в мать — не оставлял новоиспечённым родителям ни одной свободной минуты.

А к ним с Селивановым в комнату подселили молодого парня — работягу откуда-то снизу.

— На третьем уровне все теплицы демонтировали к чертям собачим, а нас с пятидесятого, значит, расселили кого куда.

— Весь этаж что ли?

— Ага. И перекрыли. Ребята говорят, все кабеля перерезали и вентиляцию отключили.

Это было одной из самых серьёзных ошибок в череде всех возможных.

Отец Павла, всю жизнь по крупицам собиравший историю Башни, считал Башню не столько чудом современных технологий, сколько последним оплотом человечества.

— Понимаешь, Пашка, выжить можно вон хоть на атолловом рифе, рыбы много, как-нибудь, да прокормишься. И воды — попить да глотку прополоскать — тоже добыть можно. Но не это главное. Главное — человеком остаться. Не оскотиниться. Все знания человеческие, что здесь собраны, до потомков донести. Потому что, Паша, когда придёт час на твёрдую землю ступить, ступить надо на неё человеком. Человеком, а не скотом.

А теперь Павел видел, что все надежды отца летят прахом. И оскотинивание людей — процесс стремительный.

Закрытие производств, на поддержание которых не хватало энергии, привело к появлению толп безработных, которым нечем было себя занять, и которые слонялись по всем углам Башни. Кто-то закидывался наркотой, которой стало как-то на удивление много, кто-то ввязывался в драки. Воровство, явление довольно редкое в обыденной жизни, стало почти повсеместным.

Подселённый к ним парень, тоже вскоре оставшийся без работы, целыми днями лежал на кровати, уставившись в потолок. Иногда по чуть закатившимся глазам и тонкой ниточке слюны, стекавшей из рта, можно было догадаться, что Юрка (так звали парня) словил очередной приход. Павлу хотелось садануть кулаком по этой растёкшейся бледной физиономии, но он сдерживался — Юрка был слабак, да, но главная вина лежала не на нём.

Ну а потом пришёл и голод.

Люди оказались в ловушке. В бетонном склепе посередине океана, из которого им некуда было бежать.

Рощин, новый начальник Павла после перевода его с разрушенной северной станции на южную, высокий, жилистый