Читать интересную книгу Дезертир - Валериан Якубовский

— Скажите, Саша, выполнял ли Шилов общественные поручения в школе?

— Конечно, выполнял, — не задумываясь, ответил Ершов. — Такая потребность появилась у него после нашей ссоры.

— Попутно несколько слов о ссоре. Из-за чего вы поссорились?

— Из-за того же Николки.

— Да. Вы говорили об этом. А конкретно?

Ершов достал платок, вытер потное лицо и попросил разрешения закурить.

— Курите. У меня — папиросы.

Ершов закурил:

— Уже весной, узнав от слободских ребятишек, что Николка умер, я в тот же день сказал об этом Шилову Шилов тряхнул овсяной шевелюрой, выкатил на меня глаза и с озлоблением спросил:

— Что ты все о Николке печешься? Кто он тебе — свой?

— Свой, не свой, — ответил я, — человек. И хороший человек. Проболтался. Ты же обещал молчать… Какого парня погубила!

— Кто погубил? Говори, да не заговаривайся! — покраснел Шилов.

— Мать твоя…

— Прикуси язык, не то по зубам получишь.

— Попробуй. А еще другом прикидывался.

Обойдемся как-нибудь и без твоей дружбы, рыжий.

— Ах, так…

— Так, — сказал Шилов и сунул мне под нос фигу…

Это была первая наша ссора на пороге юности, неприязнь,

установившаяся между нами, развивалась с обоюдным ожесточением. Мы избегали встреч, не подходили к калиткам. Когда в одно и то же время появлялись на улице делали вид, что не замечаем друг друга. По утрам я поглядывал в окно и выходил на дорогу десятью минутами позже, чтобы не идти вместе в школу. После уроков уходил раньше или ожидал, когда Шилов повесит на плечо сумку и отправится домой.

В классе я пересел на "камчатку" к Сидельниковой Светлане. Она охотно приняла меня за парту, потому что я иногда провожал Светлану домой, в Губино. В школе не знали, какая кошка пробежала между нами. Раньше нас было водой не разлить: куда Шилов, туда и я. А теперь дошло до того, что мы норовили друг друга обезобразить помоями, пуская в ход все средства и возможности. И так-то два месяца тянули мы носы в разные стороны и сочетали каждый по-своему неприятное с полезным.

Свободное время, ранее одинаково принадлежавшее нам обеим, я отдавал гармошке и научился играть танцы, песни из фильмов, собранные в песенники.

Шилов ударился в чтение и прежде всего пристрастился к Марку Твену. Он побывал в гостях у Тома Сойера, обратил внимание на дохлую кошку Гекльберри Финна, несколько ночей провел с "Принцем и нищим". Николая Островского поглотил за день, даже в школу не ходил. А когда достал повесть Катаева, приобрел нового дружка — Гаврика. Словом, ссора, о которой как в школе, так и дома, никто не знал, пошла на пользу.

Наступила последняя четверть учебного года. Мы с отцом поздно ложились спать и перед сном садились ужинать.

— Что же ты, Саша, все один? — как-то спросил отец, наливая стакан молока. — И Миша к нам почему-то не ходит.

— Не пускаю — так и не ходит.

— Как это понять — "не пускаю?"

— Как хочешь, так и понимай.

— Поссорились?

— Поссорились.

Отец перестал кушать. Мои слова для него были как снег на голову. Однако он не стал допытываться, почему поссорились, так как понимал, что советы родителей выбирать детям товарища, равно как невесту или жениха зачастую бывают одинаково вредными и опасными, и дал мне право самому разобраться в отношениях с Шиловым и наладить их.

Татьяна Федоровна с другого пригорка посмотрела на нашу ссору и в первую голову на сына, присохшего в вечернее время к книгам.

— Уверни лампу, шалопай. Последний керосинчик дожигаешь, — в ту же ночь сказала она сыну, разбирая постель. — Сидел бы в потьмах, а то шел бы к рыжему да и читал там, сколько душе угодно, а свой керосинчик повоздерживал бы на черный денек. Не накупишься.

— Я не хожу к нему, — отозвался Шилов с полатей, перевертывая зачитанную до дыр страницу "Всадника без головы". — Поссорился.

— Из-за чего поссорился?

— Из-за Николки…

Судьба Николки не тревожила Татьяну Федоровну. Да и сама ссора едва ли чем занимала. Тем не менее козел отпущения виделся ей в огороде.

— Ну-у, — страшным голосом завопила Татьяна Федоровна. — Я с Власом посчитаюсь по-свойски — попадись он мне под руку. Пускай уймет своего щенка. Не то я живо космы Власу повыдергаю. Будет он у меня плехатым ходить.

— Не смей этого делать! — вскричал Шилов. — Я во всем виноват.

Он опасался, что мать испортит все дело. А ведь Шилов стремился к улучшению отношений со мной и считал, что, если позаботиться о своем авторитете в школе, сближение произойдет без особых усилий, так как был убежден, что я не стану оспаривать мнения коллектива и сдамся.

Начал он с неприметного, казалось бы, случайного. Маленькая Лютикова, учительница русского языка, всю жизнь залезала на стул, чтобы написать предложение в верхней части доски. Недавно она упала со стула и повредила ключицу. Шилов в перемену вызвался писать за нее на доске текст для изучения нового материала на уроке.

— Ой, спасибо тебе, Мишенька. — говорила старая учительница, тронутая заботливостью ученика. — Век не забуду твоей доброты.

— Ничего не стоит, Евдокия Александровна, — отвечал Шилов, выводя каждую буковку и отмечая нужные орфограммы цветными мелками.

Будучи членом учкома, он два раза в месяц готовил политинформации. Особенно удачно сделал сообщение о челюскинцах, приуроченное ко второй годовщине со дня гибели судна, и вызвал одобрение класса. Не менее удачными были беседы о возрастающей мощи Днепрогэса, о советском тракторостроении и тревожных событиях, поступающих из Испании.

Накануне майских торжеств он получил благодарность в приказе по школе. Новый директор Дмитрий Михайлович объявил субботник по завершению работ в строившемся на Челдане двухэтажном здании школы. Бригадиром в классе выбрали Шилова, который так организовал труд, что его бригада первой выполнила задание и стала помогать отстающим.

Три дня выписка из приказа висела на щитке объявлений, и даже старшеклассники с интересом и завистью спрашивали:

— Это который Шилов?

— Славный парень! — с восхищением говорили о нем и в учительской.

На собрании классный руководитель Евдокия Александровна тоже хвалила его, но тут же оговаривалась, что Шилов распустил руки, не любит учеников и обижает маленьких, которые ему под силу-

Невзоров постучал карандашом, дабы остановить подследственного, покачал головой и тоном убежденного человека сказал:

— Очень важная оговорка. Не хочу, Саша, навязывать вам свои мнения. Но Шилов любит одного человека — самого себя… Это уже чуть ли не половина того, что мне нужно…

— Не понимаю, — возразил Ершов. — Какое отношение имеет поведение Шилова в школе к дезертирству?

— Прямое, Саша. Позже поймете. Продолжайте.

Ершов, недоумевая, дернул плечом, расстегнул ворот гимнастерки, смахнул с лица капельки пота и, взглянув на окно, попросил открыть форточку. Невзоров открыл форточку:

— Пожалуйста, Саша.

— Шилов решил, — продолжил Ершов, — что настало время помириться со мной. После собрания он сразу же ушел домой и поджидал меня на повороте тракта у Больших слобод. Увидев Шилова, я свернул с дороги и скрылся в кустах ивняка. Шилов, шедший мне навстречу, остановился…

— Что же вы, Саша, отвергли его капитуляцию? — спросил Невзоров медленно прохаживаясь по комнате.

— Хотел, чтоб он еще денек подумал о своем поведении в школе, которое в последний месяц не нравилось мне. За каждый шаг в послеурочное время ожидал какого-то вознаграждения и улыбался, когда его хвалили. Может быть, я не прав. Может, Шилов не знал другого способа вернуть утраченную дружбу. Но я не мог принять отвратительного вымогательства похвалы, так как знал, что в Шилове не было внутренней потребности приносить людям пользу без личной выгоды. Эта червоточина появилась в его душе во время нашей ссоры, я не хотел больше медлить. Надо было спасать товарища, потому что в его падении повинен и я.

На другой день, в субботу, он ожидал меня на том же месте. Но я шел не один. Со мной была Светлана Сидельникова. Она квартировала у родственников на Удиме и на выходные ходила домой, в Губино.

Светлана росла в культурной семье. Мать ее, Мария Михайловна, работала агрономом в семеноводстве опытной станции. Отец, Николай Петрович, — механизатор, человек уравновешенный и всеми уважаемый. Светлана тяжело переживала ссору с Шиловым и радовалась нашему сближению.

Мы обменялись приветствиями, протянули друг другу руки и помирились.

— Вот и хорошо, мальчики, — сказала Светлана. — Чур больше не ссориться. Слышите? Не ссориться, — повторила она. — А теперь — домой.

Всю дорогу Светлана разговаривала о делах класса, об экзаменах, о переходе в новое здание, о пристройке, где открывается актовый зал со сценой.