Это был мой шедевр.
В эту минуту из каюты на яхте вышел на палубу мужчина в пижамных штанах без куртки и закричал:
— Эй вы, свиньи! Прекратите немедленно! Здесь на яхте дама из-за вас заснуть не может!
— Дама? — переспросил Уилсон.
— Да, черт вас дери, дама, — сказал человек в пижамных штанах. — Моя жена. Запускают тут ракеты, стервецы, мешают ей спать. Разве заснешь под такой грохот?
— А вы бы дали ей снотворного, — сказал Фрэнк. — Руперт, пошли кого-нибудь за снотворным.
— Что же вы делаете, полковник? — сказал Уилсон. — Вели бы себя, как полагается порядочному супругу. Вот ваша жена и заснула бы. Ей, наверно, приходится угнетать свои порывы. Наверно, она обманулась в своих ожиданиях. Моей жене психоаналитик всегда так говорит.
Фрэнк и Уилсон были отпетые ребята, и Фрэнк, конечно, был кругом неправ, но владелец яхты, весь день бушевавший у Бобби, взял сейчас совершенно неправильный тон. Джон, Роджер и Томас Хадсон не сказали ни слова. Зато те двое времени не теряли, и, как только яхтсмен выскочил на палубу с криком «свиньи», они взялись за дело дружно, точно партнеры по бейсболу.
— Свиньи поганые, — сказал яхтсмен. Словарь у него, видимо, не отличался богатством. Ему было лет тридцать пять — сорок, определить точнее было трудно, хотя он включил фонарь на палубе. Выглядел он лучше, чем ожидал Томас Хадсон, наслушавшись про него за день: наверно, успел выспаться. Тут Томас Хадсон вспомнил, что этот тип отсыпался еще у Бобби.
— Я бы посоветовал ей нембутал, — доверительным тоном сказал Фрэнк. — Если, конечно, у нее нет к нему аллергии.
— Не понимаю, почему она чувствует такую неудовлетворенность, — сказал Фред Уилсон. — В физическом смысле вы же прекрасный экземпляр. Вид у вас просто великолепный. Вы, наверно, гроза теннисного клуба. Такую форму сохраняете — во что вам это обходится? Погляди на него, Фрэнк. Ты видал когда-нибудь такую дорогостоящую верхушку у мужчины?
— А все-таки вы допустили ошибку, уважаемый, — сказал Фрэнк. — Не ту часть пижамы надели. Честно говоря, я впервые вижу, чтобы мужчина щеголял в одних пижамных штанах. Вы и в постель так ложитесь?
— Не мешайте даме уснуть, трепачи паршивые, — сказал яхтсмен.
— Спустились бы вы лучше вниз, — сказал ему Фрэнк. — А то как бы вам не влипнуть тут в историю из-за ваших словечек. Кто за вами присмотрит, шофера-то при вас нет. Вас в школу всегда шофер возит?
— Он не школьник, Фрэнк, — сказал Фред Уилсон, откладывая в сторону гитару. — Он уже большой. Он бизнесмен. Что, ты не можешь распознать бизнесмена, который ворочает крупными делами?
— Ты бизнесмен, сынок? — спросил Фрэнк. — Тогда беги вниз в каюту, это самое лучшее для тебя дело. А торчать здесь, наверху, — это вообще не дело.
— Он прав, — сказал Фред Уилсон: — На нас ты не наживешься. Ступай лучше к себе в каюту. А к шуму, ничего, привыкнешь.
— Свиньи грязные, — сказал яхтсмен, переводя взгляд с одного на другого.
— Уноси свое роскошное тело в каюту, слышал? — сказал Уилсон, — А дама твоя уж как-нибудь заснет. Я в этом не сомневаюсь.
— Свиньи, — сказал яхтсмен. — Свиньи паршивые.
— А другого словечка ты не придумаешь? — сказал Фрэнк. — Свиньи начинают здорово надоедать. Ступай вниз, ступай, а то простудишься. Будь у меня столь роскошный торс, я бы не стал рисковать им в такой ветреный вечер.
Яхтсмен оглядел их всех, точно стараясь запомнить.
— Ты нас не позабудешь, — сказал ему Фрэнк. — А забудешь, так я сам тебе напомню при встрече.
— Падаль, — сказал яхтсмен, повернулся и ушел вниз.
— Кто он такой? — спросил Джонни Гуднер. — Я будто видел его где-то.
— Я его знаю, и он меня знает, — сказал Фрэнк. — Дрянь человек.
— А кто он такой, ты не помнишь? — спросил Джонни.
— Он барахло, — сказал Франк. — Какая разница, кто он, что он, если это барахло.
— Пожалуй, никакой, — сказал Томас Хадсон. — Но вы оба уж очень на него навалились.
— А с барахлом так и надо. Наваливайся на него. Но мы не так уж грубо с ним обошлись.
— Свою антипатию вы от него, по-моему, не скрыли, — сказал Томас Хадсон.
— Я слышал собачий лай, — сказал Роджер. — Ракеты, наверно, напугали его собаку. Хватит этих ракет. Я знаю, вы развлекаетесь, Фрэнк. Вам везет, что никакой беды вы не натворили. Но зачем пугать несчастную собачонку?
— Это его жена лаяла, — весело сказал Фрэнк. — Давайте пальнем ему в каюту и осветим семейную сценку.
— Я отсюда ухожу, — сказал Роджер. — Мне ваши шутки не нравятся. По-моему, всякие выкрутасы с автомобилями — это не смешно. По-моему, когда самолет ведет пьяный летчик — это не смешно. По-моему, пугать собак тоже не смешно.
— А вас тут никто не держит, — сказал Фрэнк. — Вы последнее время всем в печенку въелись.
— Вот как?
— Конечно. Вы с Томом оба стали ханжами. Портите всякое веселье. Исправились, видите ли. Раньше сами не дураки были повеселиться. А теперь никто не смей. Сознательные, видите ли, стали.
— Значит, это сознательность во мне заговорила, если я не хочу, чтоб подожгли причал Брауна?
— Конечно. Она и так может проявиться. А у вас ее хоть отбавляй. Слышал я, что вы там вытворяли в Калифорнии.
— Знаешь что, взял бы ты свой пистолет и пошел бы куда-нибудь в другое место развлекаться, — сказал Фрэнку Джонни Гуднер. — Нам было весело, пока ты не начал безобразничать.
— Значит, ты тоже такой, — сказал Фрэнк.
— А нельзя ли все-таки полегче? — предостерег его Роджер.
— Я здесь единственный, кто еще умеет веселиться, — сказал Фрэнк. — А вы все переростки, религиозные психи, лицемеры, благотворители…
— Капитан Фрэнк! — Руперт наклонился над бортом причала.
— Руперт мой единственный друг. — Фрэнк поднял голову. — Да, Руперт?
— Капитан Фрэнк, а как же с комиссаром?
— Мы подожжем его, Руперт, подожжем, дружок.
— Дай бог вам здоровья, капитан Фрэнк, — сказал Руперт. — Рому не хотите?
— Мне и так хорошо, — сказал ему Фрэнк. — Ну,