— Как зовут твоего дедушку со стороны отца? — спросил я ее, пытаясь разобраться.
— Игнацио Джованни второй, — сказала она, все еще ошеломленная.
Когда я нажал enter, он был в списке. Он умер в шестьдесят один год после того, как ему поставили диагноз рака толстой кишки четвертой стадии; он умер через четыре месяца, его доза мышьяка была в десять раз выше, чем у Орландо. Они хотели его смерти, быстрой, но не вызывающей подозрений.
— У Орландо был старший брат, Франческо Анджело Джованни. Он умер в двадцать шесть лет. — Она искала, и он тоже был в списке. Он умер на год раньше своего отца. Два месяца она потратила на то, чтобы убить его. Казалось, единственным человеком, которого она так долго мучила, был Орландо.
Одно за другим Мелоди набирала имена тех, кто, как я предположил, был ее семьей, и одно за другим они появлялись.
— Она годами убивала твою семью, — прошептал я. Но почему?
— А теперь она охотится за последним Джованни, — Мел напряглась.
— Ты Каллахан, а не Джованни, — сказал я. — И она не приблизится ни к тебе, ни к кому-либо в этой семье, если только она не в мешке для трупов.
Она снова посмотрела на меня, ее глаза горели огнем.
— Все, что я знала, — ложь. Она единственная, кто знает правду. Когда она попадет к нам в руки, мы сможем сломать ее, но мы не убьем ее, пока я не узнаю правду, — сказала она, прежде чем снова посмотреть на экран.
Но, просматривая список, ища кого-нибудь из моей прошлой семьи и не находя никого, я задавался вопросом, можно ли сломить такую женщину, как Авиела, которая убила отца своего ребенка и оставила этого самого ребенка умирать.
Как вы могли сломать что-то, что, очевидно, никогда не было целым с самого начала?
ГЛАВА 5
«Все мотивы убийства подпадают под четыре категории: Любовь, Похоть, Корысть и Отвращение».
— Ф.Д.Джеймс
МЕЛОДИ
— Благослови меня, отец, ибо я согрешила. Прошло семь дней с моей последней исповеди, за это время я…
— Ты солгала, — прервал меня отец Антоний.
— Да, отец и я…
— Ты убивала, крала и многое другое, — снова оборвал он меня. Только человек Божий мог сделать это и при этом сохранить свой язык.
— Вы выходите за рамки сценария, отец, — прошептала я, откидываясь на спинку сиденья. Он не мог видеть ни меня, ни я его, но я чувствовала себя более комфортно. Не потому, что мне было стыдно, скорее потому, что мне нравилась здешняя темнота; это было единственное место, где я ее не боялась. Мне нравился тот покой, который давала мне церковь.
— Да, но я не могу предложить тебе прощения. — Он вздохнул. — Ты приходишь сюда раз в неделю в течение последнего года и просишь об одном и том же. И все же ни я, ни Бог не можем простить тебя, ведь на самом деле ты не желаешь прощения. Это так не работает.
— Могу я продолжить, отец? — спросила я его.
— Да, — сказал он.
— Поскольку вы исповедали мои прошлые грехи, я исповедуюсь в своих будущих. — Я почувствовала, как гнев и ненависть поднимаются во мне, когда я думал об этом. — Я убью свою мать. Я клянусь в этом.
Он молчал. Мы оба молчали, казалось, целую вечность.
— Почитай своего отца и свою мать, Мелоди. Из всех грехов, которые могут совершить люди, тот, о котором ты говоришь, это…
— Почитай своего отца и свою мать? — Рявкнула я; настала моя очередь прервать его. — Где почитай дитя свое? Почему это не написано где-нибудь на камне, чтобы мы могли держать его над нашими головами? Некоторых отцов и матерей не следует чтить! Некоторые даже не заслуживают так называется.
— Что с тобой сделали, дитя мое? — прошептал он, но я не ответила. Вместо этого я уставилась на витражное стекло.
Это заставило меня вспомнить свое детство.
— Когда я была ребенком, церковь была единственным местом, где я чувствовала себя спокойно. Я лежала на скамьях и смотрела на картины на потолке. Иногда я разговаривала с Богом, иногда мне снились сны, но часто я думала о своей маме. Желая, чтобы она пришла и нашла меня, беспокоясь, потому что она не могла найти меня в доме. Я даже молилась об этом, но Бог так и не ответил. Я знала, что это работает не так. Но я была зла. В моем представлении он был Санта-Клаусом, и единственное, чего я хотела, он мне не дал. — Я вздохнула над собственной глупостью:
— Вот я здесь, спустя годы, а моя мама жива и здорова.
— Разве это не то, за что нужно быть благодарным? — спросил он, слегка сбитый с толку.
Я посмотрела на экран, загораживающий наши лица.
— Не тогда, когда она хуже, чем я… Намного хуже, и, к сожалению, я не шучу.
— Я понимаю, — я чувствовала его беспокойство, хотя и не могла его видеть. — Есть ли грех, о прощении которого я могу просить отца, тот, о котором ты сожалеешь?
Я на мгновение задумалась.
— Я подстрелила своего мужа, — сказала я.
— Он все еще жив? — спросил он с удивлением.
— Да, — на данный момент. — Он все еще жив. Я застрелил его от злости, и я сожалею об этом. На самом деле я часто с ним ругаюсь.
— Ты, кажется, не сожалеешь, — добавил он.
— Так и есть, — это не было ложью. — Я люблю…Я люблю его. Но я не умею заботиться ни о ком, кроме себя, о своих собственных потребностях. С каждым днем я замечаю, что секс его больше не отвлекает.
— Отвлекает его от чего?
Я знала, что настроила себя на это, но я не хотела думать об этом.
— Отвлекает его от сближения с тобой, — ответил он на свой собственный вопрос. — Ты любишь его, но живешь в постоянных потерях. Ты не хочешь причинить ему боль. Ты не хочешь любить его.