Читать интересную книгу Свистопляска с Харриет - Дороти Кэннелл

Весь остаток вечера меня не покидало дурное настроение. Перед сном я выпил стакан самодельного перечного шнапса, приготовленного фрау Грундман, а наутро проснулся, по-прежнему чувствуя себя не в своей тарелке. Я взглянул на солнечные дорожки, прочерченные на полу, и душа моя преисполнилась ещё большего уныния, ибо что такое солнечный свет без Харриет? Позвонить, надо ей позвонить!

Но у её хозяев, этих самых Фелькелей, не было телефона. Харриет объяснила, что это одна из причуд – мелкий пустячок в сравнении с их безмерной щедростью. Ближе к полудню я заставил себя совершить небольшой моцион и по пути заглянул в пару кондитерских. Сочный изюм в сочетании с ванильными хлопьями немного взбодрил меня. Я даже завернул в близлежащий кинотеатр, где посмотрел американский фильм, после которого проникся гордостью за своё сугубо британское происхождение. На этой высокой ноте я вернулся в пансион и лишь совсем чуть-чуть расстроился, когда добрейшая фрау сообщила, что Харриет ещё не звонила. Ведь моя любимая говорила, что она, возможно, будет занята почти весь день. Призвав на помощь терпение, я вяло запихнул в себя обед, состоящий из свиной ножки с квашеной капустой и клёцками. Репертуар фрау Грундман не отличался разнообразием, но готовила она превосходно и никогда не скупилась на добавку. В это время в пансионе гостила ещё только одна пара. Японцы. И всё же после еды я задержался в столовой, чтобы выпить стакан вишнёвой наливки и перекинуться парой дружеских слов с соседями. Похоже, обитатели далёких островов к моим усилиям отнеслись благожелательно, даже если они и не поняли ни слова. Жаль, ибо я рассказывал про мою единственную дочь, что проживает в Читтертон-Феллс, очаровательной английской деревушке. Я даже выразил надежду, что милые японцы непременно нанесут ей продолжительный визит, если случайно окажутся в тех краях.

К себе в комнату я вернулся немного приободрившимся. Но по мере того как сумерки сменялись ночной мглой, на сердце становилось всё тяжелее. Возможно, часть ответственности за это лежит на клёцках. Но как же я томился без Харриет! От напряжённого ожидания телефонного звонка у меня заболели уши. В конце концов я погрузился в беспокойный сон, однако каждые два часа подпрыгивал на кровати, уверенный, что рядом надрывается телефон, но всё было тихо и спокойно, как в могиле.

И вот наступил рассвет, а с ним возродилась и надежда. Я сказал себе, что веду себя как последний глупец. Должно быть, Харриет вернулась в Летцинн очень поздно и постеснялась тревожить меня в неурочный час. Скоро она будет рядом со мной, услаждая мой слух подробностями вчерашнего дня. А когда наступило позднее утро и Харриет так и не появилась, я убедил себя, что она ещё спит.

После полудня я принялся беспокойно расхаживать по комнате. К вечеру же находился в таком смятении, что ругался последними словами на платяной шкаф и не мог даже думать о еде, хотя фрау Грундман умоляла меня отведать кусочек венского шницеля. Проведя бессонную ночь, на следующий день я слёг. Время превратилось в безбрежное море, по которому я плыл в полной безнадёжности, если не считать слабых барахтаний.

Из состояния прострации меня вывел стук в дверь. Но это была моя любезная хозяйка, а вовсе не та, которую я мечтал вновь сжать в своих объятиях.

– Так не пойдёт, герр Саймонс. – Фрау Грундман стояла надо мной, со слезами на глазах. – Вам надо взять себя в руки, опустить ноги на пол и надеть брюки. А затем вы отправитесь в Летцинн, найдёте Глатцерштрассе и повидаетесь с теми людьми, у которых живёт ваша подруга.

– Я там никогда не был. Эти люди любят уединение, и Харриет считала своим долго не нарушать их покой.

– Значит, будете ходить взад вперёд по этой улице, пока не найдёте нужный дом.

– У меня была такая мысль. Но на это может уйти несколько дней. Как я понял, Глатцерштрассе очень длинная, а Харриет ни разу не упоминала номера дома.

– И потому вы останетесь здесь и будете смотреть в потолок?

Я уже готов был согласиться, что в её словах есть смысл, когда зазвонил телефон и фрау Грундман засеменила вниз к старомодному аппарату в холле. Сердце моё вновь забилось, на сей раз в ритме звонков. Наверное, это дочь хозяйки, сказал я себе. Или кто-то интересуется ценами на комнаты. Несмотря на эти разумные объяснения, я приподнялся на подушках и даже спустил одну ногу с кровати, когда в дверях снова возникла фрау Грундман.

– Герр Саймонс! – Она не могла унять одышки.

– Да, фрау Грундман? – это всё, что я смог выдавить.

– Звонили от герра Фелькеля.

Я словно окаменел.

– Герр Фелькель просит вас немедленно приехать. Глатцерштрассе, 84. У него был очень расстроенный голос.

– Что он ещё сказал?! – Я откинул одеяло, и фрау Грундман, стыдливо отведя взгляд, попятилась к двери. – Он что-нибудь сказал о Харриет?

– Ничего. Он даже не произнёс её имени.

В горле у меня забулькало сдавленное рыдание.

– Одевайтесь, герр Саймонс. Всё обернётся к лучшему, вот увидите.

– Да, – прошептал я потерянно, – да.

Когда дверь за фрау Грундман закрылась, я попытался взять себя в руки и справиться с волнением. Бесконечное ожидание подошло к концу. Возможно, дело обстояло не столь печально, как рисовало моё воспалённое воображение. Я найду Харриет слегка приболевшей, бедняжка простудилась, промокнув под дождём, и слегла. Но она помнит обо мне! А может, всему виной её старая хворь. Что ж, придётся свыкнуться с мыслью, что отныне я буду при ней сиделкой. Харриет не могла умереть, нет!

Плохо помню, как я оделся и покинул владения фрау Грундман. Были ли на мне носки, не говоря уже о шнурках, когда я сел в такси? Не знаю. Я не мог бы описать, куда мы мчались и сколько времени длилась поездка. Очнулся я, лишь очутившись напротив высокого узкого дома с желтовато-белой входной дверью и железным ограждением на уровне подвальных окон. На мой стук появилась какая-то старуха в чёрном одеянии служанки и, не спрашивая, кто я такой, сделала знак войти. Её глаза с тяжёлыми веками были такими же мрачными и отталкивающими, как и холл, в котором мы очутились. Стены, оклеенные обоями тёмно-красного цвета с проблесками позолоты, и резная лестница производили почти гнетущее впечатление, а из тёмного угла выглядывало чучело медведя. Старуха открыла левую дверь, ткнула узловатым пальцем, пробормотала что-то нечленораздельное и исчезла.

Комната выглядела гораздо веселее, чем холл. И всё же у меня перехватило дыхание. Стены были обиты чёрным дубом; узкое окно задрапировано тяжёлым пыльным плюшем. В пепельницах громоздились окурки, а камин выглядел так, словно его не чистили годами. Над каминной полкой висел совершенно жуткий портрет кота. И, клянусь, животное это издохло задолго до того, как его усадили позировать художнику. Бедная моя Харриет! Таковы были мои мысли, когда позади раздались шаги. Я обернулся и увидел невысокого мужчину с неприятным лисьим лицом, облачённого в чёрную костюмную пару, бордовую жилетку и шёлковый галстук поверх щёгольской рубашки.

– Мистер Саймонс, полагаю? – В его немецком акценте чувствовались лёгкие интонации кокни. – Меня зовут Инго Фелькель. Моя экономка, фрейлейн Стоппе, сообщила мне о вашем приходе. Прошу вас принять извинения моей жены, что она не смогла встретить вас. Анна по своей природе склонна к одиночеству, а сейчас она никого не в состоянии видеть. Хорошо, что вы прибыли так быстро. Но, конечно, вас волнует наша дорогая Харриет.

– Она? – Я силился говорить ровным голосом.

– Мертва. – Герр Фелькель произнёс это слово так, словно назвал день недели.

– О боже! – Я едва не рухнул на какой-то предмет мебели.

– Мне жаль, что не было способа сообщить вам эту весть более тактично. Могу я предложить вам выпить, мистер Саймонс?

Я энергично затряс головой:

– Нет!

– Тогда прошу вас сесть. – Он вдруг оказался рядом со мной, и я обнаружил, что меня не слишком деликатно опускают на диван. – Вы, без сомнения, хотите знать, как это случилось.

– Харриет претило рассказывать о своей болезни, – простонал я из глубины подушек, набитых конским волосом. – Но в последние дни она была настроена оптимистично. Уверяла, мол, есть все основания полагать, что она полностью вылечилась.

– Верно, мистер Саймонс.

Он вложил мне в руку стакан с хересом.

– Значит, доктора ошибались или лгали?

– Ни то ни другое. Когда произошло несчастье, Харриет находилась на пути к окончательному выздоровлению.

– Именно этого я и боялся! – Херес выплеснулся мне на брюки. – Её свела в могилу простуда, которую она подхватила под дождём в тот день во время нашей прогулки…

– Милейший, вы ошибаетесь. – Герр Фелькель нависал надо мной, сверля красноватыми глазками. – Харриет погибла в автокатастрофе. Машина, на которой она ехала в Трир, упала в Мозель, небольшую речку неподалёку от Летцинна. Это одна из тех трагедий, что порой происходят в жизни. Ужасная, непредвиденная случайность.