Мама меня все-таки поймала, одела в платье, которое забрызгала моментальным пятновыводителем, и решила натянуть на мою немаленькую для младенца ножку парадные туфли размера на два меньше, чем надо.
– Только сфотографируемся, и сразу я тебя переобую, – увещевала меня мама. – Две минуты потерпи. Ты же девочка. Должна понимать.
Я изо всех сил дрыгала ногами и случайно попала пяткой маме по подбородку. Мама в этот момент собиралась что-то сказать, поэтому от удара прикусила язык. Сильно.
– А-а-а! – закричала она.
– Что тут у вас происходит? – пришел в комнату папа.
Вася лежал в диване и хохотал, держась за живот. Мама вытирала выступившие слезы.
– Шима попала по яжику, – прошамкала она.
– Что? – не понял папа.
– Ей Сима ногой в челюсть заехала, – перевел Вася, ухохатываясь.
– Господи, на кого вы похожи? – ахнул папа.
Мама сидела всклокоченная, с перемазанными зеленкой руками и вытирала слезы памперсом с какашками. Я лежала на полу с зеленым лицом, орала и пыталась снять туфли.
– Да, мам, а ты ей не хочешь сделать другую прическу? – спросил Вася. – Она от твоих резинок даже лицом двигать не может. И столько заколок на голове – перебор. Она же не спортивная гимнастка.
Я в это время стягивала с головы резинки и заколки. Вместе с волосами. Со стороны казалось, что я рву на себе волосы.
– Так! Это мой праздник! Я ее родила! И хочу, чтобы все было красиво! Понятно? – закричала мама.
Она все-таки добилась своего. На фотографиях с того дня рождения я еле стою, держась за диван, со свисающей на ухо заколкой-цветком, с голой грудью, зареванная и красно-зеленая. Всем, кто видит эти фотографии, мама объясняет, что я мучилась всего пару минут, а потом она меня переодела. Ей, конечно же, никто не верит.
– Вы разрисовывали лица детям? Как здорово! – сказала одна мамина приятельница, разглядывая фотографии. – А Симе на лице кого рисовали, что-то я не пойму?
– Это она в зеленке, – буркнула мама.
– Ну, ничего, красиво, – согласилась приятельница.
Мама рассказывала, что когда была маленькой, то тоже устраивала скандалы из-за одежды.
– Я не буду надевать эти колготки! – кричала она из комнаты рано утром.
Они с бабушкой собирались в детский сад.
– Опаздываем! – кричала бабушка из ванной, яростно плюя в коробочку с тушью.
– Не пойду в этих колготках! – кричала мама.
Бабушка заходила в комнату, доставала другие колготки и швыряла в маму.
– А-а-а! – рыдала мама. – Не буду!
И так каждое утро. Бабушка считала, что мама капризничает, а мама не могла ей объяснить, что под зеленый сарафан красные колготки не идут. И «другие» колготки, которые она ей дала, тоже красные. А нужны коричневые. Других вариантов не было, потому что бабушка купила в универмаге пять пар красных колготок и пять коричневых.
То, что бабушка – дальтоник, мама узнала, когда однажды оказалась с ней в магазине. Продавщица никак не могла показать полотенце нужно цвета.
– Синее полотенце, вон, на верхней полке. Бестолочь какая-то, а не продавщица! – возмущалась бабушка.
– Вы, женщина, сами бестолочь! Нет у нас синих полотенец! А это – лиловое! – отвечала продавщица.
Через полчаса заведующая магазином тоном психоаналитика спрашивала у бабушки, показывая ей то на шторы, то на вазу: «Женщина, а это какой цвет? А вот это?»
С обувью мама тоже в детстве намучилась. Дело в том, что бабушка была убеждена – у девочки должна быть маленькая ножка, поэтому покупала обувь маме или впритык, или на размер меньше, и она была вынуждена ходить, поджав пальцы, как птичка.
– Не одену эти туфли! – иногда бунтовала мама.
– Во-первых, не одену, а обую, – отвечала бабушка. – А во-вторых, китайским девочкам вообще ноги перебинтовывали.
– Зачем? – всхлипывала мама.
– Затем. Чтобы красиво было – маленькая нога в форме полумесяца. Они даже ходить не могли. Иначе их никто замуж не брал.
Очень долго мама просыпалась по ночам и смотрела на свои ноги – нет, не перебинтованные, нормальные. Она всерьез опасалась, что бабушка может ей ночью перебинтовать стопу, чтобы нога не росла.
А еще мама мечтала о шапке на завязочках и со значком – кошечкой или собачкой. Значком закалывали шапку, чтобы она в глаза не лезла. Но бабушка купила ей белую меховую шапку с завязками-пумпонами. Бабушке шапка очень нравилась – в магазине, в любой толпе, она маму по ней находила. Однажды в большом универмаге бабушка отправилась в хозяйственный отдел, а мама – в детский. Прошло уже много времени и продавщицы нервно спрашивали, показывая на маму: «Женщины, чей ребенок? Это не ваш ребенок?» Рядом металась пожилая женщина с криками: «Светочка, Светочка! Вы не видели девочку?» Ей показывали маму, но женщина говорила, что ей нужна «ее девочка». Продавщицы уже собирались вызывать милицию, как в отделе появилась взмыленная бабушка, которая тянула за руку девочку в точно такой же, как у мамы, белой меховой шапке. «Светочка!» – охнула женщина.
Уставшая после работы бабушка нашла маму по шапке, взяла за руку и повела домой. И только на автобусной остановке обнаружила, что девочка в шапке – не ее дочь.
– Что ж ты молчала? – причитала женщина над своей Светочкой.
– А я не видела... мне шапка мешала, – ответила Светочка.
Бабушка все время передает подарки. Мама достает их из пакета и подолгу разглядывает. Потом складывает на специально выделенную полку в шкафу, которая так и называется – «бабушкины подарки».
Там лежат, например, рейтузы из козьего меха.
– А почему они без резинки? – спросила мама сама у себя.
Резинка лежала рядом с рейтузами – бабушка написала в записке, что она не знает, есть ли у ребенка талия, поэтому резинку мама должна вставить сама.
Там же лежит пуховый платок. Мама один раз меня в него завернула, я наелась пуха, и потом мама лезла мне в рот пальцем, чтобы вытащить остатки шерсти.
На юбилей свадьбы папы и мамы бабушка подарила маме серебряный кавказский кинжал.
– И что это значит? – спросил папа. – Что ты должна меня зарезать?
– Не знаю. Просто положи на полку и забудь, – ответила мама.
На день рождения Васи бабушка передала для него рог. Настоящий. Из которого нужно пить вино.
– Что с ним делать? – спросил Вася.
– Лет через десять расскажу, – пообещала мама.
Там же лежат настоящие маленькие унты, которые мне нельзя носить, потому что стопа будет неправильно формироваться, и домашние меховые чуни.
– Мы живем в городе, где есть электричество, – объясняла мама бабушке по телефону. – В этих меховых сапогах ей дома жарко. И вообще, они без супинатора.
– Вечно тебе не угодишь, – обиделась бабушка.
Нет, маму, конечно, жалко. Она ведь мечтала встречать гостей как «положено». Чтобы она красивая, я улыбающаяся, подарки, цветы. На самом деле все было совсем по-другому.
Я кричала уже минут десять. Мама так и не переодела меня, как обещала, в домашнюю одежду, поэтому я путалась в длинном платье и все время падала. Вставала, наступала на юбку и опять падала. Швы на лямках, которые мама наспех сделала, расползлись, и я ходила голая по пояс. Из-за колготок мне приходилось время от времени ложиться на пол и чесаться.
– Ей жарко, и она хочет пить, – строго сказала мамина приятельница, глядя на меня. – Ты ее вообще кормила? Иди к тете на ручки, пойдешь? – изменившимся голосом засюсюкала она.
Я набрала побольше воздуха в легкие и зарыдала с новой силой. Про то, что мне жарко, мамина приятельница угадала, но плакала я не из-за этого.
– Меня все дети любят, – заявил пять минут назад папин друг. – Смотрите, я ее сейчас развеселю.
Он высунул язык, руками оттянул нижние веки, скорчил рожу, наклонился ко мне и произнес:
– Бл-бл-бл, у-у-у.
Я от страха сначала замерла, а потом завизжала что есть мочи.
– Странно. – Папин друг был в недоумении. – Сима! Смотри! – Он руками оттопырил уши, опять высунул язык и прокричал: – Бе-бе-бе!
– И-и-и-и! – с новым вздохом завизжала я.
– Нет, не надо плакать! – кинулась ко мне еще одна гостья. – Дай ручку поцелую, ну дай ручку-то! – Тетенька отрывала мои руки и норовила их обслюнявить. Я не давалась и заливалась крокодильими слезами, чтобы она от меня отстала.
– А смотри какая собачка! – с этими словами еще одна гостья поднесла ко мне игрушечную собаку и нажала на кнопку.
– Р-р-р-р ваф, – заработала собака.
– А-а-а-а-а! – завопила я от ужаса.
– Странно, наверное, она хочет есть. Или спать, – решила гостья.
Весь следующий час я цеплялась за мамину юбку, пока наконец меня не забрал Вася. Вообще-то он меня умеет держать, но тогда я у него с рук сползла. Вася держал меня под мышки и волок в свою комнату. Я цеплялась ногами за мебель и косяки, стукалась подбородком о собственную грудь, но терпела. Терпела я и тогда, когда на меня села пятилетняя девочка, чтобы проверить «выдержу я или сломаюсь». Когда девочка легла на меня всем весом, я решила, что сейчас точно сломаюсь, и заплакала.