Читать интересную книгу Героические были из жизни крымских партизан - Илья Вергасов

Огромная солдатская масса заполнила поляну до отказа. Немцы окончательно распарились под тридцатипятиградусной жарой. Пилотки долой. А кое-кто и гимнастерки поснимал, разулся.

Немцы окружили себя пулеметами, глядящими на леса, и начался большой привал.

Довольно сподручно разгромить этих изможденных крутогорьем и солнцепеком карателей, но делать этого ни в коем случае было нельзя. Попробуй только — заработает вся карательная машина в составе десятков тысяч солдат и офицеров, и ни одному партизану несдобровать.

Два часа отдыхали каратели первой колонны, лишь слегка углубившись в лес; два часа в километре от них таились партизанские отряды, не выдавая себя ни единым вздохом.

Неожиданный огневой шквал вспыхнул на Пескуре.

Вихман?

Сухие гранатные взрывы чередовались с треском автоматов, а минут через пять-шесть глухо что-то охнуло, еще раз, еще…

— Наши мины? — Комиссар посмотрел на Северского. — Молодец Леня, дает жизни… Всем приготовиться… — Команда была дана шепотом, пошла по всему строю.

И немцы поднялись и зашагали… за отрядами.

Партизаны выше, каратели за ними… Еще две тысячи метров — и Хейроланский хребет. Немцы, идущие за партизанами, перекидываются ракетами с теми, кто там, за Хейроланом.

Партизаны дошли до древней оборонительной линии — развалин из бутового камня. Она довольно четко легла под хребтом, концы ее загибались к северо-востоку. Не то скифы, не то тавры века назад, наверное, сдерживали тех, кто пытался через хребет прорваться в просторную Альминскую долину, синеющую за спиной Хейролана.

Стоп! Северский задержал движение, приказал, соблюдая полную тишину, залечь за потемневшими камнями. Каждый выбирал рубеж поудобнее, углубляя его чуть ли не голыми руками — лопат саперных солдатских было мало.

Может, это и есть последняя линия жизни?!

Немецкие разведчики уже метрах в трехстах — с них не спускали глаз, — рассматривают натоптанные тропы.

И в это самое время снова раздаются взрывы на Пескуре — глухие, но мощные, — а потом оттуда же доносится дробь автоматов.

Вдруг взлетают ракеты, немецкие разведчики стоят в нерешительности, а потом все сразу начинают скатываться в сторону Аспорта.

Непонятно!

Позже выяснили: каратели решили, что партизаны обвели их вокруг пальца: для обмана выделили только небольшую группу, которая шла на Хейролан, а основная масса каким-то необычным маневром вышла из-под преследования и осталась на Пескуре.

Солнце лизнуло Аппалахский хребет и быстро скатывалось за него. Лес мгновенно сменял краски, темнел и окутывался в сумеречную пелену.

Наступила южная ночь — многозвездная, чернильной темноты в ущельях и с белесыми отсветами на косогорах.

Вдруг лес вспыхнул огнями — это запылали костры карателей. Над всем табором прыгали ракеты самых различных цветов. Их швыряли беспрестанно, боясь даже мгновенной паузы. Где-то на Чучельском перевале расплывался багровый огненный столб — горел лес, несло смрадом.

Надо было немедленно прощупать лазейку, которая позволит просочиться в тыл первой немецкой цепи.

Македонский зовет к себе знаменитого проводника Дмитрия Кособродского, патриарха большущей династии саблынских крестьян.

Дядя Дима — как мы его называли — стоит перед Македонским. Поджарый, с прямым острым носом, до удивления маленьким ребячьим подбородком.

— Ну, дядя Дима, понимаешь обстановку…

— Трудно.

— А если вдвоем пока рискнем, а?

— Что ж, без риска нельзя, — обыденно говорит Кособродский, забрасывает за плечо карабин. — Шагаем, Македонский.

Они пошли.

Ущелье узкое-преузкое, забитое буреломом и сырое, как могила.

У Дмитрия Дмитриевича кошачьи глаза — он видит ночью. И надо быть волшебником, чтобы тихо проползти по дну полусухого русла, на берегах которого стояли немцы, перекликаясь друг с другом.

Проползли метров триста, повернули назад, доложили Северскому: «Можно проскочить!»

Северский тихо собрал командиров.

— Даю десять минут для предупреждения каждого партизана в отдельности: кто нарушит тишину, будет расстрелян.

И колонна поползла, как змея — бесконечно длинная, гибкая. Она жалась ко дну теснины, почти не дышала, ползла по-пластунски, боясь шевельнуть веточку.

Восемьсот партизан после полуночи оказались на Конке — так назывался один из крутых уступов горной гряды. Это уже был тыл первой карательной линии.

Спали с настороженным слухом, улавливали цокот копыт на лесных дорогах.

Но одно чудо уже совершилось: первая карательная волна прошла через партизан, так и не задев их.

Впереди вторая волна. Она уже накатывалась с Чучельского хребта, шумела, швыряла ракеты.

И опять отряды спускаются на Аспорт. Ни на секунду не ослабевает внимание, наши разведчики — наиболее опытные партизаны — видят лучше, чем видит лесной зверь, слышат тоньше, чем горная косуля.

Замерли, а через минуту засекли два эскадрона румынской кавалерии. Она на рысях проскакала по Аспортовской дороге. Где-то невдалеке загудели моторы… Северский с ошеломляющей быстротой перебросил колонну снова в сторону Хейролана. Едва успели войти в лес, как фашистские машины заполнили поляну Аспорт. Партизаны опять-таки залегли на рубеже древней оборонительной линии. Одним словом, все началось, как вчера.

Вторая волна карателей накатывалась ощутимее. Приготовились к последнему бою — другого ничего уже не дано.

Солнце поднялось над Чатыр-Дагом, партизаны разгружали карманы от гранат, вставляли в «партизанскую артиллерию» запалы.

И вдруг, как из-под земли, появился Леонид Вихман.

— Важные документы! — тяжело переводя дыхание, сказал моряк, протягивая командующему полевую сумку, и тут же замертво уснул.

Позвали переводчика. В числе ценных бумаг была обнаружена оперативная карта Большого «прочеса» заповедника. С немецкой пунктуальностью были расписаны пути всех карательных батальонов, указано время их появления в том или ином пункте.

— Скорее переводи, — требовал Северский.

«16.00. Четыреста шестнадцатый батальон, остановка Аспорт, привал два часа».

Точно! Так вчера и было.

«Контроль дороги Аспорт — Бешуй… Кавалерия и танковая группа Тупешты».

Да, да, сейчас на Аспорте танки.

А вот данные о силе первой наступательной волны. «В первой колонне участвует 23-й батальон горных стрелков, 3-й батальон горных стрелков, 14-й пулеметный батальон, резервная группа и 2-й батальон горных стрелков. Каждый батальон проводит операцию по прилагаемой схеме; места, не охватываемые основным движением батальонов, прочесываются отдельными группами. В каждом батальоне иметь 35 пулеметчиков, приданных из пулеметного батальона. Указанные пулеметчики группами двигаются параллельно движению, охватывая весь прочесываемый район…»

В трофейной полевой сумке нашлось приложение к основному приказу, которое разъясняло: вторая колонна не должна двигаться далее Аспорта, она обязана обеспечить тыл Хейроланской группировки.

Вот это да! Неужели?

В плане так, именно так, а что будет на деле?

Северский собрал молниеносно командирский совет, познакомил его с содержанием трофейных документов, упрямо спросил:

— Как думаете, товарищи: вторая карательная волна пересечет Аспорт или нет?

Опыт девятимесячной борьбы говорил, что нет.

Комиссар соединения уверенно сказал:

— Немцы педантичны, точь-в-точь будут придерживаться плана.

Командиры с этим согласились, Северский окончательно решил:

— Будем загорать на месте!

Два мучительных дня провели на скате Хейролана. Ночью истязал холод, а днем нещадно жгло солнце. Под мелким кустарником было душно, испепеляла жажда — не было вокруг ни единого источника. Трофейные документы не подвели. Вторая волна карателей не пересекла Аспорт, а первая, наверно удивленная, что в раскинутые ею на десятки километров по фронту сети не попалась ни одна рыбешка, торчала на своем рубеже, не зная, что предпринимать дальше, ибо по плану все, что положено было совершить, совершено.

Неожиданно обнаружилась третья волна — о ней ни Эльяшев, ни другие подпольщики не предупреждали. Она — вроде чистильщика и состояла из полицейских батальонов и полков румын.

Колонна стремительно шла к Аспорту и вот-вот могла оказаться с глазу на глаз с донельзя измотанными партизанскими отрядами, жаждущими отдыха.

Наступал критический момент, он был не учтен и потому страшен.

Решать надо было моментально, сию же минуту.

— Где немцы? — уточнял Северский.

Иван Иванович и Тома — после гибели Дуси они не разлучались — кинулись в разведку.

Ребята решительные, пройдут там, где и дикий кабан не пролезет. Уже через час Иван Иванович, запыхавшись, приполз к Северскому: