Читать интересную книгу Друг-апрель - Эдуард Веркин

Аксён хихикнул.

Впрочем, Тюльке и так вроде бы неплохо подавали, это читалось по лицу Чугуна. И вдруг это лицо изменилось, будто кто-то приблизился потихоньку к Чугуну с тыла и клюнул его в шею злым электричеством. Аксён глянул на перрон и тоже увидел. Отчетливо.

Со стороны головы состава приближалась пара. Лет по сорок. Загорелые. Счастливые. Беззаботные. ИНОСТРАНЦЫ! Иностранцы, сразу видно, одеты аккуратно, наши так аккуратно в поездах не ездят, они вообще аккуратно никуда не ездят, разве что на кладбище. И обувь. Иностранцев можно узнать по обуви, сколько Аксён ни видел на этом перроне иностранцев, все они были в красивой обуви.

Иностранцы корректно отказывались от вяленой густеры и направлялись явно к Тюльке. Бабка с собачкой попыталась перехватить их, но Чугун был начеку, вышел из тени, подскочил к любительнице животных и принялся громко и с понтами вручать ей полтинник. Бабка тянула полтинник к себе, не выпуская при этом из вида иностранцев, Чугун полтинник не отдавал и отгораживал при этом бабку от иностранцев корпусом. Старая шипела что-то ненавистное и пыталась затравить Чугуна собачиной. Чугун возмущался, требовал обуздать животное, надеть на него намордник и строгий ошейник.

Иностранцы проследовали к Тюльке. Остальные нищенствующие начали с неодобрением поглядывать на недвижимого дистрофика. Аксён понял, что час его настал. Он оторвался со скамейки и через весь этот перонный базар медленно двинулся к брату.

Иностранная женщина приблизилась к Тюльке первой, она присела перед носилками и стала о чем-то расспрашивать. Иностранный мужчина стоял чуть наклонясь. Тюлька им тоже что-то рассказывал и даже показывал пальцем куда-то под насыпь. Потом женщина погладила Тюльку по голове, он даже приподнялся на носилках. А мужчина наклонился уже глубже и сунул что-то Тюльке в кулак. Женщина еще раз потрепала Тюльку по голове.

Попрошанты уже двигались к Тюльке, а он махал рукой иностранцам. Локомотив свистнул, стоянку сократили, пассажиры устремились к своим вагонам. Аксён ускорился и шагал к Тюльке уже быстро, цепляя и толкая встречных, мимо тех самых иностранцев, женщина выглядела несчастно.

Чугун стоял метрах в десяти от Тюльки и курил, и за ним лежала мертвая зона, но это только пока – устраивать разбор на глазах у пассажиров никто не хотел, все ждали, пока отойдет поезд.

«Москва – Барнаул» двинулся и стал быстро набирать скорость. Все остальные тоже. Даже бабушка вытряхнула из сумки болонку и ковыляла к Тюльке с решительным лицом.

Поезд скрылся. Тюлька поднялся с носилок. Чугун подбежал к нему и теперь что-то шептал на ухо. Толпа молчала вполне выразительно. На тему «Неплохо бы поделиться». Аксёну не оставалось ничего делать, как обогнать алчущих по шпалам.

Чугун тут же схватил его за руку и прошептал:

– Она ему сто евро дала!

– Сто! – подтвердил Тюлька.

– Заткнись ты, баран! – Чугун влупил брату щелбан.

Но было уже поздно. По попрошайкам пробежал шепоток:

– Сто евро, сто евро…

И они шагнули.

– Деньги давай! – прошипел Чугун.

– Не дам!

– Давай! Они тебя догонят, а я убегу!

– Не давай ему, – посоветовал Аксён. – Он совсем убежит.

– Сейчас поздно будет, – напомнил Чугун. – Деньги отберут…

– Уходить будем вместе, – сказал Аксён. – Приготовьтесь.

Аксён громко, как только мог, заорал:

– Стоять!

Они, конечно, не остановились. Вперед вышли бомжи, косматые, с разбитыми рожами. Криком их было не испугать.

А по правому флангу бабка. Покручивала в руке авоську. Как пращу.

– Готовы? – спросил Аксён.

Тюлька и Чугун промолчали, значит, готовы.

Аксён поднял каску с выручкой, выгреб купюры. Мелочи было много, где-то с полкило.

– Сейчас побежим, – сказал Аксён.

После чего размахнулся и запустил каску во врагов. Тюлька ойкнул. Каска хлопнулась об асфальт, звякнула и разлетелась брызгами монет. Попрошайки кинулись собирать, Чугун, не дожидаясь братьев, дернул через рельсы. Аксён и Тюлька за ним.

На перроне случилась борьба за огонь, так, небольшая, минуты на две, этого хватило, чтобы оторваться на приличное расстояние. Чугун бежал, разумеется, первым. Аксён за ним, Тюлька скоро начал отставать, Аксён взял его за руку и тащил. Погоня некоторое время похрустела по лесу, безуспешно.

Через десять минут бега выскочили на просеку. Новые опоры ЛЭП блестели свежей серебрянкой, старые валялись рядом. Чугун остановился, присел на железо, закурил.

Тюлька тяжело дышал, ежился без футболки.

– На, – Аксён протянул пальто. – Замерзнешь.

Тюлька влез в пальто.

– А пуговицы? – спросил он. – Куда делись?

Пуговицы исчезли, наверное, отвалились от ветхости. Аксён огляделся. С изоляторов столба свисала алюминиевая проволока, Аксён отломил кусок, сунул Тюльке.

– Что? – не понял Тюлька.

– Подвяжись.

Чугун закашлялся.

– Во, блин! Я не могу, это только у нас в Эфиопии такое случается! – ржал он. – Мама сшила мне штаны из березовой коры, а братан их проволокой подпоясал… Не, надо с Эфиопией завязывать!

Тюлька обернулся проволокой.

Действительно, тупо. Если бы сейчас Тюльку увидели иностранцы, они бы ему триста евро дали, не меньше.

– А вообще, хорошая идея с проволокой, мне нравится. Ладно, карамазовы, хорошо погуляли.

– Угу. – Аксён уже понял, что хорошим поход не закончится – еще бы – сто евро!

– Теперь я себе уж куплю, – Тюлька закрыл глаза, – я себе куплю…

– Гони бабло, покупатель, – хрипло сказал Чугун. – И живо!

Тюлька глядел с обиженным удивлением.

– Что смотришь, гони бабки! – повторил Чугун.

– Ты же обещал… Ты же говорил на три части…

– Я тебя предупреждал, – напомнил Аксён. – Что верить ему нельзя.

– Бабки! – Чугун протянул руку.

Тюлька помотал головой. С деньгами расставаться не собирался.

– Тебе что, жить насрать?!

Глаза у Чугуна сделались узкие и бешеные.

– Не дам, – ответил Тюлька. – Не дам! Ты сам говорил, я смогу на «Сони» заработать… Это сто… евро.

– Да ты знаешь, сколько «Сони» стоит? – хмыкнул Чугун. – Да тебе таких бумажек еще десять штук надо…

– Не ври, – негромко произнес Аксён.

– Что?!

– Не ври, говорю. Это сто евро. Примерно три тысячи пятьсот рублей, хватит и приставку купить, и еще останется.

– Так, значит… – Чугун принялся кусать губу. – Так, значит…

– Значит, так. Ты Тюльке обещал, теперь выполняй.

– Я ему сейчас… – начал разворачиваться Чугун.

Тюлька быстро свернул бумажку и сунул ее в рот.

– Ах ты Буратино пластмассовый… – охнул Чугун. – Сейчас я эту бумажку вместе с зубами… Вместе с языком…

– Я проглочу! – прошамкал Тюлька. – Точно проглочу…

Чугун достал ножик.

– Давай, глотай. Поупражняемся в хирургии…

Кубики, думал Аксён. Два-четыре-единичка.

Глава 8

Теперь Иван дрался со старшими. С младшими ему было неинтересно, ну, разве если они объединялись против него в коалицию. Тогда да, тогда еще ничего, главное, чтобы не меньше пяти. С тремя сверстниками он справлялся легко, лучше пять. Пятеро иногда его еще били, ну, если, конечно, умели драться правильно.

Пятеро. И чтобы она видела.

Это было чрезвычайно полезно.

В третьем их развели по разным классам. «А» класс изучал английский, «Б» ничего из языков пока не изучал, а потом его приписывали к немецкому, и это Ивана весьма радовало – на четыре урока в неделю меньше.

Ее, как отличницу, посадили на третью парту, почему-то, видимо, в воспитательных целях к ней прибавили Чайкина, второгодника, хулигана и жиртреста. И дальше было как всегда, одна и та же история, Иван даже не удивился. Он уже давно заметил, что к ней все привязывались. Просто обожали привязываться. В классе было множество девочек, но цеплялись только к ней.

Но он был всегда рядом. Даже если сидел на чтении на втором этаже под злобным фикусом.

В первый же день этот Чайкин совершил серьезную ошибку. Даже две. Он ущипнул ее за бок, затем намекнул, что если она не будет помогать ему с природоведением, то щипать он будет еще сильнее. И чаще. Каждый час. А потом еще поколотит.

Он заглянул в ее класс на большой перемене. Она протирала доску, Чайкин карябал парту, Иван оглядел его и приятно удивился. И обрадовался. Не перевелись еще люди, способные на безумства! Впрочем, Чайкин действительно не отличался умом, не исключено, что его поступок был продиктован как раз этим.

Иван подошел к нему и улыбнулся. Чайкин был, конечно же, выше. И крепче. И запястья. Впрочем, это было совсем неважно, совсем-совсем, через пять минут Чайкин сидел на подоконнике и ел землю из горшка. Герань он съел до этого. Иван хотел заставить его съесть кактус, но решил быть гуманным, ограничился геранью. Девчонки визжали, она в ужасе прикрывала рот, но он видел, что она им гордится.

Чайкин плакал. Но Иван не видел этого, он наблюдал за остальными. Остальные должны были смотреть. И запоминать. Он выстроил их вдоль стены и велел запоминать.