Читать интересную книгу Шерлок Холмс и болгарский кодекс (сборник) - Тим Саймондс

– Для вас, мистер Холмс, – сказал гостеприимный хозяин, – ломтики ростбифа, а еще политый патокой бисквит с ванильным заварным кремом. А вы, доктор Уотсон, надеюсь, отдадите должное копченому шотландскому лососю. Кажется, именно эти блюда вы заказывали у Симпсона, в «Большом сигарном диване»? – Он вздохнул и с ностальгической ноткой в голосе проговорил: – Как сейчас вижу… Хрустальные люстры, стены обшиты лаковыми панелями, подвергнутыми французской полировке, на сервировочном столике развозят ростбиф, нарезаемый на ломтики. – Он указал рукой на макушку горы Витоша, возвышающуюся вдали. Солнце медленно заходило за горизонт, и ее белые вершины окрашивались в розовые и оранжевые тона: – Когда я там, меня тянет сюда. Когда я здесь, мне не терпится оказаться там. Нигде я не знаю покоя.

Глава двенадцатая,

в которой допросу подвергаюсь я

Принц довез нас до отеля «Паначев» и простился, попросив:

– Доктор Уотсон, когда станете описывать наши приключения, не забудьте уделить несколько строк моей персоне, хоть я и понимаю, что лучшие страницы должны быть посвящены вашему другу. Надеюсь, я вам не наскучил.

С этими словами он удалился под недовольное кукареканье рогатого петушка, который все это время маялся на багажнике.

«Паначев» представлял собой ветхое желтое четырехэтажное здание посреди живописных садов в самом конце длинного бульвара. Жарким днем в комнатах сохранялась прохлада благодаря плотно закрытым ставням. Глубокие трещины на фундаменте напоминали о нередких землетрясениях. Хотя эта гостиница считалась лучшей среди немногочисленных отелей Софии, при строительстве ее использовали недостаточно хорошо выдержанное дерево, и здесь кишели неприятные насекомые, мешавшие нам спать.

Мы решили задержаться в Софии на день-два, чтобы мой друг мог поучаствовать в первом конкурсе Шерлоков Холмсов. Кроме того, мы были приглашены британским послом в театр «Альгамбра» на спектакль королевской труппы.

Несмотря на неожиданное возвращение евангелия, принц настоял на том, чтобы мы оставили себе солидный гонорар. Кроме того, наш щедрый клиент подарил мне фотокамеру фирмы «Сандерсон», красного дерева, с мехами, которая путешествовала с нами в пещеры, но так и не покинула пыленепроницаемый футляр, оставшись на крыше фургона.

Я решил воспользоваться ею на обратном пути, дабы запечатлеть для потомства альпийские пейзажи, на фоне которых Холмс одержал великую победу над злом, иначе говоря – окрестности Рейхенбахского водопада, ставшего могилой профессора Джеймса Мориарти.

Переодевшись к обеду, я нашел Холмса сидящим у окна. Он глядел на улицу с самым суровым видом. Посреди стола лежала раскрытая газета на английском языке. Сыщик указал на нее:

– Уотсон, это нам оставил сэр Пендерел. Он отметил кусок на второй странице.

Мой взгляд упал на набранный жирным шрифтом заголовок:

Еще одно покушение на жизнь князя. Жестокое противостояние

Далее говорилось следующее:

Два дня назад, когда принц-регент показывал почетным иностранным гостям нашу чудесную страну, произошло возмутительное и жестокое покушение на жизнь Его Королевского Высочества, сопровождавшееся мощным взрывом динамита. К несчастью для нападавших и их нанимателей, принц не проявил и тени страха. Как сообщает очевидец нападения, королевский водитель, Его Королевское Высочество выпрыгнул из автомобиля и ринулся на врага. Испугавшись такого напора со стороны нашего любимого правителя, террористы, засевшие за огромным валуном, бежали от него как черт от ладана в сторону леса. Осыпав их словами презрения, принц-регент сделал несколько выстрелов, убив нападавших и ранив еще двух злоумышленников.

Статью сопровождала нелепая фотография: к невысокой иве были прислонены два трупа в русских армейских мундирах.

Все знали, что во дворце держат про запас трупы схваченных террористов, которые хранят в морозильных камерах, чтобы при необходимости выставить перед фотокамерой, переодев сообразно случаю. Особенно часто публике предъявляли труп русского агента капитана Нелидова, казненного несколькими месяцами ранее за шпионаж. Это позволяло больно уколоть Санкт-Петербург.

Я отложил газету в полном недоумении:

– Холмс, но ведь за рулем сидел сам принц. Никакого другого водителя у нас не было. И я не видел, чтобы он в кого-нибудь попал из своего крошечного пистолета. Что касается фотографии…

Холмс пристально смотрел в окно, настолько поглощенный своими мыслями, что едва отреагировал на мои замечания.

– Это явно было написано до того, как мы покинули Софию, – ответил он рассеянно.

Сыщик встал, отошел от окна и принялся расхаживать по комнате, опустив голову на грудь и сомкнув за спиной руки. Наконец он переключился на меня:

– Уотсон, попробуйте вспомнить: когда мы с принцем отправились в путь, какое место назначения он назвал?

– Монастырское подворье в Иванове, в долине реки Русенски-Лом.

– Да, именно. А какое это направление?

– Он сказал – северо-восток.

– Но мы съехали с основной дороги и направились строго на восток, к Восточным Родопам. Зачем?

– Чтобы сбить с толку злоумышленников? – предположил я. – И все равно нам это не удалось, если вспомнить случившееся возле Каменной Свадьбы.

Мой друг застыл в задумчивости.

– Возможно, – промолвил он, а спустя некоторое время продолжил: – А что вы скажете о нашей прогулке по пещерам?

– Это было незабываемо, Холмс.

– Да, незабываемо. А еще?

– Принц был очень общителен.

– Да, очень. А кроме этого, мой дорогой Босуэлл?[26]

– Это было очень познавательно! Я узнал так много интересного о вулканах. Фреатические извержения, вулканические бомбы, эти крошечные выбросы-лапилли! Что касается бабочек…

– Ну конечно, бабочки, – процедил сквозь зубы Холмс. – Мне понадобится не одна неделя, чтобы выбросить из головы голубянку малинную и чернушку эфиопку.

– Так вот, бабочка, которую принц открыл в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году, голубянка блеклая…

– И голубянку блеклую тоже, – скривился Холмс. – А эти его рассказы о ботанических экспедициях в поисках золотисто-желтого очного цвета?

– А жуки, Холмс? А его преданность зоологии? Помните, как, рассказывая нам об этой науке, он признался, что более всего увлечен изучением насекомых, а среди них лучше всего разбирается в жуках? А его кумир Христо Ботев?[27] С каким чувством принц читал его стихотворение «Моей матери».

– Добавьте почтовые марки! – буркнул Холмс, давая понять, что я совершенно забыл, о чем он спрашивал. – Удастся ли нам когда-нибудь забыть те несколько часов на привале, проведенных за просмотром его коллекции марок?

– Ну, раз уж вы сами об этом заговорили, – откликнулся я с восторгом, – коллекция у него просто чудесная. Чего стоит одна «Базельская голубка» тысяча восемьсот сорок пятого года выпуска! А ведь там была еще бермудская марка почтмейстера Перо выпуска тысяча восемьсот сорок восьмого года! Что за удовольствие! Вы же не станете отрицать, что никто не сравнится с принцем в гостеприимстве и радушии?

– Никто, Уотсон. Это вы правильно заметили. Надо ли понимать так, что вы сверх того собираетесь снабдить читателей подробными сведениями о тех часах, на протяжении которых принц потчевал нас обстоятельствами своего рождения?

– Надо это учесть, Холмс, – ответил я удивленно, зная, какое презрение мой друг питает к такого рода вещам.

– На случай, если вы не сделали записей, напоминаю: «Я родился в Вене и принадлежу к герцогскому семейству Саксен-Кобур-Гота, к его венгерской ветви Кохари. Род Кохари восходит к богатейшим и благороднейшим венгерским фамилиям, владевшим землями в словацких Чабраде и Ситно и многих других местах».

– Браво, Холмс! Не беспокойтесь, я буду держать в уме все ваши подсказки и советы, когда стану описывать эти события.

– «В день моего рождения, двадцать шестого февраля тысяча восемьсот шестьдесят первого года, – издевательски продолжал Холмс, – меня нарекли Фердинандом Максимилианом Карлом Леопольдом Марией Саксен-Кобург-Готским».

– Постойте! Как бы мне чего-нибудь не упустить, – всполошился я, потянувшись за своей записной книжкой.

Услышав это, мой друг разразился пронзительным хохотом:

– Перестаньте, Уотсон! Когда я попросил вас описать наше путешествие в пещеры, то имел в виду не предмет наших, а точнее, его разговоров.

– А что тогда? – растерялся я.

– Средства нашего передвижения.

– Мы путешествовали на автомобиле «Лифу» с паровым двигателем.

– Это транспортное средство способно перемещаться со скоростью тридцать пять миль в час, не так ли?

– И даже больше.

– Тогда я спрошу иначе. Как бы вы охарактеризовали нашу езду, манеру вождения принца? Была ли она чертовски бесшабашной?