Разглядывая Моисея, Люишем разглагольствовал о своем будущем. Мисс Хейдингер большей частью смотрела ему в лицо.
— А потом? — спросила мисс Хейдингер.
— Необходимо широко пропагандировать эти взгляды в народе. Я по-прежнему верю в памфлеты. Я думал… — Тут Люишем замолчал, надо надеяться, из скромности.
— О чем? — вопросительно отозвалась мисс Хейдингер.
— Я думал о Лютере. Мне кажется, социализму нужен новый Лютер.
— Да, — подтвердила мисс Хейдингер, обдумывая его мысль. — Да. Это было бы великое дело.
В те дни так казалось многим. Но вот уже больше семи лет выдающиеся реформаторы ходят вокруг стен социального Иерихона, дуют в свои трубы и кричат, а толку от всего этого, не считая вспышек злобы за стенами града, так немного, что трудно вернуть теперь радужные надежды тех ушедших дней.
— Да, — повторила мисс Хейдингер. — Это было бы великое дело.
Люишем почувствовал в ее голосе волнение. Он посмотрел ей в лицо и прочел нескрываемое восхищение в ее глазах.
— Это было бы подвигом, — сказал он и скромно добавил: — Если бы только удалось его осуществить.
— Вы могли бы это сделать.
— Вы так думаете?
Люишем вспыхнул от удовольствия.
— Да. Во всяком случае, вы могли бы начать это дело. Даже полная неудача и то будет подвигом. Бывают случаи…
Она остановилась в нерешительности. Он весь превратился в слух.
— По-моему, бывают случаи, когда неудача — еще больший подвиг, нежели успех.
— Не знаю, — ответил будущий Лютер, и взгляд его вновь обратился к Моисею.
Она хотела еще что-то сказать, но раздумала. Они молчали, размышляя.
— А что будет потом, когда людям станут известны ваши взгляды? — наконец спросила она.
— Тогда, мне кажется, мы должны будем образовать партию и… осуществить задуманное.
Снова молчание, полное, без сомнения, возвышенных дум.
— Знаете, — вдруг сказал Люишем, — у вас есть умение вселить в человека бодрость. Если бы не вы, я бы никогда не сумел написать этот реферат о социализме. — Он повернулся и, стоя спиной к Моисею, улыбнулся ей. — Да, вы умеете помочь человеку.
То был один из самых значительных моментов в жизни мисс Хейдингер. Краска сбежала с ее лица.
— Правда? — переспросила она, неловко выпрямившись и глядя ему в лицо. — Я очень… рада.
— Я еще не поблагодарил вас за письма, — сказал Люишем. — И я думаю…
— Да?
— Мы настоящие друзья, правда? Лучшие из лучших.
Она протянула ему руку и вздохнула.
— Да, — сказала она, отвечая на его рукопожатие.
Он был в нерешительности, не зная, задержать ли ее руку в своей. Он смотрел ей в глаза, и в эту минуту она отдала бы три четверти оставшихся ей лет за то, чтобы обладать чертами лица, способными выразить всю глубину ее души. Но нет, она чувствовала, лицо ее застыло, уголки рта начали невольно подергиваться, а глаза, наверное, от застенчивости приобрели лживое выражение.
— Я хочу сказать, — продолжал Люишем, — что это навечно. Мы всегда будем друзьями, всегда будем рядом.
— Всегда. Если я могу хоть чем-нибудь помочь вам, я готова это сделать. И пока в моих силах, я буду помогать вам.
— Мы будем действовать вдвоем! — воскликнул Люишем, еще раз пожимая ей руку.
Ее лицо светилось. А глаза от охватившего ее чувства на мгновение стали прекрасными.
— Вдвоем! — повторила она, губы ее задрожали, и комок подкатил к горлу.
Она вдруг вырвала у него свою руку и отвернулась. А потом чуть ли не бегом бросилась в противоположный конец галереи, и он увидел, как она роется в складках своего черно-зеленого платья, доставая носовой платок.
Да она вот-вот расплачется!
Люишем только подивился такому совершенно неуместному проявлению чувств.
Он последовал за ней и стал рядом. Откуда слезы? Только бы никто не вошел в галерею до тех пор, пока она не уберет свой платок. Тем не менее он чувствовал себя немного польщенным. Наконец она овладела собой, вытерла слезы и храбро улыбнулась ему, глядя на него покрасневшими глазами.
— Извините меня, — сказала она, все еще всхлипывая. — Я так рада! — объяснила она. — Да, мы будем бороться вместе. Мы вдвоем. Я постараюсь вам помочь. Я знаю, что могу это сделать. А на свете столько работы!
— Вы очень добры ко мне, — произнес Люишем фразу, которая была подготовлена до того, как мисс Хейдингер расчувствовалась у него на глазах.
— О, нет!
— Приходило ли вам когда-нибудь в голову, — вдруг спросила она, — как мало может сделать женщина, если она одна на свете?
— И мужчина, — ответил он, минуту подумав.
Так Люишем приобрел первого союзника по делу, символом которого служил красный галстук и которое в ближайшем будущем должно было принести ему Величие. Первого союзника, ибо до сих пор, если не считать не слишком скромных изречений на стенах его жилища, он никогда еще не открывал никому своих честолюбивых замыслов. Даже во время той, теперь уже полузабытой любовной истории в Хортли, несмотря на всю возникшую тогда душевную близость, он и словом не обмолвился о своей карьере.
11. Спиритический сеанс
Мисс Хейдингер склонна была верить в бессмертие души; это обстоятельство и вызвало острый спор, разгоревшийся в лаборатории во время чаепития. Студентки, которые в том году составляли большинство по сравнению с представителями сильного пола, в промежутке между окончанием занятий в четыре часа и приходом в пять сторожа организовывали общее чаепитие. Иногда на эти чаепития приглашались и студенты. Но одновременно за столом сидело не больше двух мужчин, потому что остались всего две лишние чашки после того, как противный Симмонс разбил третью.
Студент Смизерс, человек с квадратной головой и суровым взглядом серых глаз, отрицал существование духов с непримиримой убежденностью, в то время как Бледерли, отличительными чертами которого были оранжевый галстук и копна давно не стриженных прямых волос, рассуждал туманно и чистосердечно.
— Что такое любовь? — спрашивал Бледерли. — Уж она-то во всяком случае бессмертна.
Но его довод был сочтен неубедительным и отвергнут.
Люишем как самый многообещающий студент курса был арбитром: он взвешивал доказательства всесторонне и обстоятельно. Спиритические сеансы, заявил он, — это мошенничество.
— Глупость и жульничество! — громко подтвердил Смизерс, краем глаза поглядывая, достиг ли цели брошенный им вызов.
А мишенью его был седой старичок с большими серыми глазами на маленьком лице, который, пока его не захватил спор, стоял у одного из окон лаборатории с видом полнейшего равнодушия. Он носил коричневую бархатную куртку и был, по слухам, очень богат. Фамилия его была Лэгьюн. Он не был настоящим студентом, а принадлежал к тем вольнослушателям, что допускаются в лаборатории при наличии там свободных мест. Он имел известность ярого сторонника спиритов, говорили даже, что он вызывал Хаксли на публичный диспут о материализме. Он посещал лекции по биологии и время от времени работал в лаборатории, для того чтобы, как он признавался, бороться с неверием его же собственным оружием. Он с жадностью клюнул на брошенную ему Смизерсом приманку спора.
— Нет, говорю я! — воскликнул он на всю узкую комнату и поспешил к столу вслед за своей репликой. Он чуть заметно шепелявил. — Извините, что перебиваю вас, сэр, но этот вопрос глубоко меня интересует. Надеюсь, вы простите мое вмешательство, сэр? Внесем в ваше утверждение некоторую субъективность. Скажем, я… дурак или жулик?
— Ну, знаете ли, — отозвался Смизерс с грубоватой прямотой кенсингтонского студента, — это уж чересчур лично.
— Вы допускаете, сэр, что я человек честный?
— Предположим.
— Я видел духов, слышал духов, чувствовал прикосновение духов.
И он широко раскрыл свои бесцветные глаза.
— Значит, дурак, — пробормотал Смизерс, но заключение его не достигло ушей спирита.
— Возможно, вы были обмануты, — несколько по-иному изложил мысль Смизерса Люишем.
— Уверяю вас… И другие могут видеть, слышать и чувствовать. Я проверил это, сэр! Проверил! Я кое-что понимаю в науке и сам ставил опыты. Абсолютно исчерпывающие опыты на научной основе. Всевозможные. Разрешите спросить вас, сэр: предоставляли ли вы духам возможность вступить с вами в общение?
— Вот еще! Платить деньги мошенникам! — сказал Смизерс.
— Вот видите! Вы предубеждены! Перед нами человек, который отрицает факты, не хочет их видеть, а поэтому и не видит.
— Уж не требуете ли вы от каждого, кто не верит в духов, чтобы он побывал на спиритическом сеансе, прежде чем вы признаете за ним право их отрицать?
— Именно так. Именно так. До тех же пор ему ничто не ведомо.
Спор накалялся. Маленький старичок вскоре разошелся вовсю. Он знает одного человека, наделенного необыкновенными способностями, одного медиума…