Читать интересную книгу Подростки бессмертны - Мария Романова

А однажды я заметила ее на входе во дворец культуры, где проходил очередной сейшен. Видимо, моя мама (которая часто созванивалась со взрослой Василисой с просьбой образумить меня), попросила «проконтролировать» непутевую дочурку. Я случайно увидела ее у дверей, когда она говорила кому-то из «стариков» приглядеть за мной, представив родной сестрой (она вообще всем говорила, что я ее сестра). Эта забота тогда меня сильно растрогала.

На «поляне» у меня появилась новая подружка «Мотильда». Эта девочка была старше на пару лет, росла с бабушкой, то есть абсолютно бесхозной, и, разумеется, стала полной оторвой. Так как меня безудержно тянуло на дно, то из всех ниферов (а среди них было немало и довольно приличных людей, домашних) я, разумеется, выбрала самую скатившуюся приятельницу.

— Пошли аскать, — позвала как-то Мотильда.

— А что это такое? — не поняла я.

— Ну ты совсем отсталая, что ли, — усмехнулась та, — ща научу, как денег заработать.

«Аскание» сводилось к выпрашиванию денег у прохожих. Мы подходили к незнакомцам с печальными глазами и просьбой «добавить мелочи на проезд». Таким образом удавалось заработать рублей по пятьсот за несколько часов, вызывая жалость — бешенные деньги по тем временам.

Однажды какой-то нетрезвый десантник, когда я клянчила у него мелочь, схватил меня за шиворот:

— Хули ты тельняшку-то надела, тварь малолетняя! Вот я служил, а ты че, совсем охуела, — тогда я разгуливала в подаренной каким-то панком дырявой тельняшке, край которой виднелся из-под пуховика, — а ну снимай быстро, не позорь!

Еле сумела вырваться! Мы с Мотильдой удирали, словно за нами гнался Сатана. «Заработанные» деньги неизменно спускались на алкоголь да батон с паштетом в качестве закусона.

Алкоголь вообще стал неотъемлемой частью моей жизни. Мне казалось, что он придает уверенности, делает меня остроумной и веселой. Без него я чувствовала себя не в своей тарелке, боясь подойти к обожаемому Вадику и вообще завязать хоть с кем-то разговор.

Однажды мои родители с братом уехали на пару дней к родственникам в другой город — там были похороны. Мне удалось увильнуть от поездки, сославшись на «важную контрольную». И Мотильда, разумеется, пошла кантоваться у меня с каким-то своим очередным другом, который был для нее чем-то вроде ручной собачки.

— Ты че с такой прической ходишь, еще и на лак ставишь, — назидательно говорила она, — настоящие-то панки на блевотину ставят. Давай тебе ирокез забреем, хоть на человека будешь похожа.

Я, конечно, была готова на что угодно, лишь бы быть «настоящим панком». Мотильда водила папиным бритвенным станком по моим вискам, выбривая корявенький ирокез.

Надо сказать, по части блевотины Мотильда была непревзойденным ассом: она страдала ботулизмом, и, сожрав целую сковороду жареной картошки, приготовленной мне мамой, сразу же все выблевала в унитаз. Эта субстанция и послужила фиксатором, когда мы ставили ирокез. Мне было мерзко. Но куда деваться? Я же «настоящий панк».

На тусовке про Мотильду ходили ужасные слухи: что у нее уже десять абортов, что однажды она жестоко расправилась над одной хипушкой, изнасиловав ту горячей плойкой. Поэтому с ней никто особо не сближался, держась на почтенном расстоянии. Мне же она казалась совсем не злой девочкой, а просто заблудшей душой. Как раз то, что нужно — мне же хотелось окунуться в самую грязь, быть хуже всех в противовес моему недавнему послушному прошлому.

Так и проходили мои относительно спокойные будни, пока я не познакомилась с одной по-настоящему мерзкой девочкой. Эльза ее звали.

15

Эльза была действительно безобразной, соответствуя песне Крематория. Одутловатое лицо, бесцветные волосешки до плеч, некрасивые очки для зрения. И вся какая-то бесформенная, неуклюжая что ли. Зато она была старше на пару лет, что немного вызывало уважение.

Ярким прикидом, да и дикими выходками она не отличалась — лишь пара нашивок, мужские ботинки и бэг говорили о ее принадлежности к числу неформалов. Но настоящее уродство таилось в ее мелкой, трусливой душонке, о чем я, конечно же, не догадывалась.

Нет, ничего плохого она мне не сделала, смелости бы не хватило с кем-то конфликтовать. Эльза банально была малодушным человеком. Не знаю, как мы сдружились. Просто она, никому не нужная и не интересная, как-то сама прицепилась ко мне — бесхозному отщепенцу, который даже на, казалось бы, самой безбашенной тусовке, где можно все, вызывал у многих брезгливость, поражая своими выходками. Я же честно старалась соответствовать званию «настоящего панка». Лишь единицы уважительно относились ко мне, несмотря на всю ту грязь, по достоинству оценив «широту» моих поступков. Я же об этом даже не догадывалась, а наоборот — наивно полагала, что чем омерзительнее — тем лучше, и неустанно эпатировала публику, стараясь привлечь внимание. Подростки доверчивы и все принимают за чистую монету.

Мотильда тем временем куда-то пропала. Как выяснилось позже, ботулизм ее уже совсем доконал, и бабушке удалось уложить ее в больницу.

Теперь мы с Эльзой время от времени таскались по впискам и подъездам, бухали и слонялись без дела.

Однажды Эльза позвала отведать домашнюю брагу, приготовленную ее родителями. Мы еще с несколькими ребятами забурились в подъезд многоэтажки, где и приступили к дегустации чудесного напитка.

Вскоре меня совсем накрыло, и я начала слизывать снег с перилл балконного подъезда. Язык мой, разумеется, прилип. Помню, как отрывала его от холодного железа и потом долго плевалась кровью, загадив всю площадку. Этой же кровью я выводила знак анархии на стенах. Эльза находила это очень смешным, и ее смех подбадривал — мне опять удалось произвести впечатление, привлечь к себе внимание.

Вскоре ребята разбрелись, и мы с Эльзой тоже двинулись на улицу. Было уже совсем темно, и транспорт не ходил, а я уже витала где-то в других измерениях, будучи абсолютно невменяемой.

И что бы вы думали? Эта сучка Эльза (а она была еще более-менее трезвой из-за своей крупной комплекции, меня же, маленькую и худенькую, совсем размотало) просто бросила меня в таком беспомощном состоянии на безлюдной холодной улице.

— Мне домой надо, родители наругают, я сегодня не отпрашивалась, — отмазалась она и быстро исчезла. Даже оторва Мотильда, да что там говорить — даже школьные гопы меня не бросали вот так! А эта… Еще «подруга» называется.

Я бы так и замерзла в сугробе или захлебнулась бы рвотой, но спас случай.

Ко мне подошел какой-то бомж, приподнял за руки и куда-то потащил, приговаривая:

— Ты че так палишься, щас же менты заберут, они тут часто шерстят. — Я не сопротивлялась, видя в нем настоящего спасителя от «злых мусоров».

Не знаю, куда бы затащил меня этот бродяга и на что он рассчитывал. К счастью, этого мне так и не довелось узнать. На мою удачу (но тогда я думала, что это проклятье и жуткое невезение) неподалеку проезжал мусорской УАЗик. Когда он остановился рядом с нами, бомж спешно скрылся в темноте дворов, а меня погрузили в машину, взяв под белы рученьки.

В отделении милиции меня закрыли в заблеванный обезьянник с парой-тройкой еще каких-то беспризорников, будто настоящую преступницу, чем я сильно гордилась.

— Тебя за что? — спросил один из них.

— Да не за что вообще! Менты — козлы! — орала я во весь голос, нарываясь на неприятности.

Потом помню, как дежурный водил меня по каким-то кабинетам, показывая своим коллегам, словно музейный экспонат.

— Смотри, какой причесон, — и они весело гоготали.

А потом приехали родители.

Они долго разговаривали с дежурным, умоляя не отмечать нигде мое задержание. Тот, глядя на их отчаяние, согласился. В принципе-то, ничего криминального я не сделала.

— Ну что нам с ней делать, совсем от рук отбилась, — плакала мама.

— Ремнем ее драть надо, как сидорову козу, — наставлял дежурный.

— Да пробовали уже, не помогает, — разводил руками папа.

— Плохо били, значит, в следующий раз мы вот не успеем вовремя, и ее кто-нибудь утащит похлеще того бомжа, — не унимался милиционер.

Родители покорно кивали, испытывая огромную благодарность к стражам порядка.

Дома меня не стали сильно ругать, дали спокойно проспаться. Зато на следующий день ждал серьезный разговор.

— Доченька, что же ты делаешь, — начала заплаканная мама. Я ее, конечно, ненавидела от всей души, но от ее слез стало как-то не по себе, — учебу забросила, а скоро же экзамены, и в художке тоже выпускной, ты что на итоговом просмотре показывать будешь, тебе же аттестат не выдадут!

На все эти аттестаты мне было глубоко плевать. Но, чтобы утешить маму, я пообещала все сдать.

— Да че ты панику наводишь, все я сдам, — уверяла я, даже не сомневаясь в своих способностях.

— Мы с папой вот что решили, — неуверенно продолжала мама. — Гулять ты теперь не будешь. Я тебя буду отводить в школу и домой, а папа после работы — в художку.