Проводник остановился и позволил себе пристально посмотреть мне в глаза, что с ним случалось редко.
- Если Профейсор что-нибудь узнал о племени бачула, которые едят людей, то он совершил великое открытие. Пусть он поскорей сообщит об этом в газету. Пусть все узнают, кого надо опасаться в джунглях. Потому что бачула слышали о белых, которые миллионами умертвляли своих братьев, из их кожи делали украшения, волосами набивали матрацы, вырывали золотые зубы у мертвых. Говорили еще, будто белые нарочно заражали детей болезнями, но этому бачула не поверили. Ни зверь, ни человек не способен на это. Разве не так, Профейсор?
Подумать только, до чего дошло - этот дикарь смеется надо мной! Конечно, бачула ничего не знали о концлагерях. Это мог знать он профессиональный проводник. Наверное, слышал от своих клиентов. Среди них ведь попадались всякие...
К сожалению, я сейчас зависел от метиса и не мог достойно ответить. Сказал только:
- Не пытайся скрыть от меня ничего. Сам Длинный рассказывал мне о бачула.
- Если Профейсор перенял много чужих мыслей, а у Этуйаве - лишь свои, то Этуйаве не переспорит Профейсора. Пусть лучше белый господин внимательно смотрит, куда ступает Этуйаве, чтобы не наступить на змею или снова не попасть в яму.
В его словах была издевка. Ради нее он удлинял фразы там, где мог бы их укоротить. Вообще-то акдайцы, в отличие от других метисов, говорят мало. Чтобы вызвать их на монолог, нужны чрезвычайные обстоятельства. Умение долго и витиевато говорить считается у них искусством сродни цирковому.
Мы шли молча. Я пытался несколько раз заговорить с метисом, но он не отвечал.
Хижина была так искусно спрятана в зарослях, что мы вначале прошли мимо. Пришлось возвращаться. Все припасы и оружие, оставленные в хижине людьми Густава, оказались в полной сохранности. Мы переночевали со всеми удобствами в комфортабельных гамаках-"колыбелях" с противомоскитными сетками. Пожалуй, я наконец нашел приют, где мог бы жить сравнительно неплохо, если бы не постоянное ожидание погони. На завтрак у нас были мучная каша, горячий кофе с сахаром и отличные галеты. Этуйаве зажарил в муке мясо птицы, которую добыл на охоте, пока я спал. После завтрака метис повел меня к пещере в скалах, показал укромную бухточку на притоке Куянулы, где в кустах была укрыта лодка.
- Профейсор доволен своим проводником? - спросил Этуйаве.
- Очень, очень, - заверил я его.
- Пусть Профейсор напишет записку Длинному, чтобы тот уплатил мне.
Так вот в чем дело! А, собственно, чего же я ждал, как идиот, от дикаря? Искренней любви и обожествления? Может быть, я хотел, чтобы он интуитивно почувствовал во мне гения? Как бы не так! Да если бы мои гонители уплатили ему больше, чем Густав, он с таким же рвением предал бы меня в их руки. А теперь, судя по всему, он собирается оставить меня здесь одного. Отпускать его нельзя ни в коем случае. Я сказал:
- Ведь Этуйаве не оставит Профейсора до полного выздоровления? Он пока поживет вместе с Профейсором в доме?
- Этуйаве спешит к своей жене и детям, - возразил акдаец. - Профейсор здесь поживет один. Так мы договорились с Длинным.
Тон метиса не оставлял сомнений. Я понял, что никакие уговоры не помогут. Только одно могло удержать проводника.
- Когда Этуйаве собирается отправиться в обратный путь?
- На рассвете.
В эту ночь я не мог уснуть. Меня знобило - напоминала о себе лихорадка. В темноте за дверью дома чудились шаги, звяканье оружия. Время от времени я поглядывал на гамак, в котором безмятежно спал Этуйаве. Его нельзя отпускать. Такому неудачнику, как я, нечего надеяться на везение, наоборот - надо рассматривать, как неизбежное, все случайности, играющие против меня. В поселке, кроме хозяина хижины на сваях и его семьи, никто не мог знать ничего существенного ни обо мне, ни о моем пути. Следовательно, там очень слабый след. Жители поселка смогут рассказать лишь о том, что такого-то числа один белый человек приезжал вон в тот пустой дом, взял проводника-акдайца и уплыл с ним на лодке. И никто не сможет сказать ни о том, что этот белый - бывший врач, ни о том, откуда он прибыл и куда направился.
Но если в руки гончих попадет Этуйаве, тогда совсем другое дело. Он знает слишком много. Гончие возьмут след, и начнется большая охота, в которой одни преследователи будут конкурировать с другими. Они окружат хижину многократными неразрывными змеиными кольцами. Нет, они не убьют меня. Им нужно больше, гораздо больше. Прежде чем убить, они вытянут из меня все жилы, все нервы, выцедят всю кровь, испытают на мне свои психологические методы. Они сделают все, чтобы проникнуть в Тайну.
Какой это был бы заработок! Одни получили бы деньги, другие - повышение по службе, третьи - славу, четвертые смогли бы удовлетворить чувство мести и свои садистские наклонности, у пятых появился бы повод пофилософствовать о возмездии, для шестых это была бы сенсация, которую можно посмаковать и которая придала бы вкус их пресной и никчемной жизни, седьмые получили бы подтверждение своих концепций и пророчеств, восьмые - материал для книги, девятые - и то, и другое, и третье... Но главное - заработок, заработок! Заработок для всех. Материальный или моральный, но заработок. Я знаю их они рады заработать на чужой крови, на чужой смерти. Гладиатор в джунглях! К тому же, феноменально невезучий. Охота на гладиатора. Разве мир изменился за пару тысяч лет? Почему бы снова не заработать на гладиаторах?
А этот дикарь Этуйаве, получивший от гончих свои тридцать сребреников, так никогда и не узнает настоящей цены своему поступку, цены Тайны и моей жизни - и тех последствий, к которым приведет предательство.
Что ж, вывод ясен - я не имею права рисковать, я должен, любой ценой сберечь Тайну.
Меня знобит так сильно, что начинают стучать зубы. Голова горит, и мысли начинают путаться. Мне чудится Генрих. Он встает из-за стола, как в тот памятный день своего рождения с бокалом в руке. К тому времени преподаватели уже несколько раз сменились, и он больше не был первым студентом на факультете. Пути к успеху были для него закрыты - это знали все, кто пришел к нему в тот день: одни - из жалости, другие - чтобы позлорадствовать.
Он сказал тогда: "А второй мой тост за моих врагов! Кем бы я был без них? Скорее всего, ленивым и нерасторопным, благодушным и дремлющим, воплощенной посредственностью, тупым обывателем. Если я что-то умею, если есть во мне сила мысли и духа, стойкость и напористость, изворотливость и гибкость, хватка и воля к победе - то во всем этом немалая заслуга моих врагов. Выпьем за них! Пусть на пользу нам оборачиваются все их замыслы в конечном счете!"
Он умолк, глядя куда-то отсутствующим взглядом, его лицо все мрачнело, будто он видел будущее. И он закончил тост уже совсем другим тоном, который больше устраивал его гостей: "И за тех, кто доживет до "конечного счета!"
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});