Ее пальцы продолжали играть с того места, где остановились, а сама она уже шла рядом с Джимми по раскаленному песку пляжа, и они вместе мечтали: скорее, скорее бы наступила ночь.
– Нет, я не хочу появляться у тебя, – решительно заявил Джимми в ответ на приглашение девушки посетить их виллу. – Я не выношу косые взгляды всех этих взрослых, их пересуды за нашей спиной. Любовь – чувство для двоих, понимаешь?
– Нам не удастся долго сохранить ее в тайне, – возразила Лиззи.
– Посмотрим. Но сейчас прийти к тебе и тем самым в открытую признаться в своем чувстве – все равно что нырнуть в кипяток.
– Мы можем изобразить из себя друзей, – предложила Лиззи.
– Не получится. Вокруг нас особая аура, и скрыть ее невозможно.
– Ты прав. – Лиззи задумалась. – Тогда мы можем пробраться ко мне в спальню тайком. Мадам Дидье спит в левом крыле в комнате окнами в сад, привратник живет в комнате возле парадного входа. Моя спальня справа. Я спущу с балкона канат…
– Нет, любимая. Мы будем спать у меня. На рассвете я, как и прежде, буду возвращать мою богиню в ее дворец, а сам досыпать в своем джипе.
– Ты не высыпаешься все эти ночи. – Лиззи обняла его за шею и села к нему на колени, широко расставив в стороны ноги. – Моя йони хочет твой лингам, слышишь? – шепнула она ему на ухо. – О Господи, я иногда едва удерживаюсь, чтобы не крикнуть об этом во всеуслышание. – Она закрыла глаза, отдаваясь возлюбленному, сосредоточилась, с ходу попав в нужный ритм.
Летевший на дельтаплане человек залюбовался картиной прекрасной юной любви.
Как-то Лиззи опоздала на пять минут к спуску на пляж, где ее обычно ровно в полдень подхватывал Джимми на своем джипе – она забыла переобуться в босоножки на веревочной платформе и сбила о камень ноготь на большом пальце ноги. Боль была нестерпимой. Лиззи купила по пути пластырь и залепила им кровоточащий ноготь. На это у нее ушло ровно пять минут.
Джипа на привычном месте не оказалось. Она стояла на солнцепеке минут пятнадцать, вглядываясь в каждую сворачивающую со стороны парка Сантьяго машину. Пока наконец не поняла, что с Джимми что-то стряслось. Она подхватила такси и уже через пять минут была возле кафе-бара на Лас-Торвискас, где работал Джимми.
Несмотря на полуденный зной, здесь было оживленно. Прихрамывая, Лиззи доковыляла до стойки, за которой обычно стоял сам хозяин, сеньор Мигуэль, и, поздоровавшись, спросила по-испански, где Джимми.
– Сам бы хотел знать. Этому паршивцу хорошо известно, что у нас сегодня два дня рождения и помолвка.
Такой тяжелый день, а он дрыхнет где-нибудь в тенечке. – Бранясь, сеньор Мигуэль ни на секунду не переставал наполнять пивом стаканы. – Этого чертового лодыря давно пора перевести на кухню мыть посуду, что я и сделаю, как только закончится летний наплыв отдыхающих. Я покажу ему…
Лиззи уже не слышала, что собирается показать сеньор Мигуэль Джимми, – всхлипывая, она направилась к выходу.
– Сеньорита, что случилось? – поинтересовался Хуан, приятель Джимми, спешащий с подносом на террасу. – Что-то давно я не видел вас в нашем заведении. Джимми сегодня лодыря гоняет – небось опять к нему эта Айра приехала.
– Нет! – крикнула Лиззи. – Никто к нему не приехал. Он… С ним что-то случилось.
Она выскочила на набережную и бросилась вверх по лестнице.
– Постойте! – Хуан схватил ее за плечо и заставил обернуться. – Будьте осторожны, сеньорита. У него нехорошие дружки. Сам он нормальный парень, но его дружки…
– Вы знаете, где он? Отвечайте! – потребовала Лиззи.
– Тише, сеньорита, прошу вас. Вы такая чистая и красивая…
Лиззи так отпихнула Хуана, что тот едва удержался на ногах.
– Сам ты подонок! – крикнула она. – Пошел бы ты…
Она выругалась по-итальянски. Так ругались в Нью-Орлеане подвыпившие мужчины.
Она ехала в такси в сторону поселка, мучаясь в догадках, что могло случиться с Джимми после того, как они расстались. Как обычно, он привез ее домой в четверть пятого и, убедившись, что она вошла в палисадник, а дальше через террасу в дом, развернул свой джип и поехал к пляжу – вздремнуть часика три на лежаке. Она не верила, что какая-то там Айра могла помешать им с Джимми встретиться.
Да, она ревновала его к девушкам и женщинам, которые пожирали Джимми похотливыми взглядами, но ей и в голову прийти не могло, что одна из них может оказаться ее соперницей.
Дверь оказалась на замке, ключ лежал на прежнем месте – под камнем возле родника. Похоже, с тех пор как они вместе уехали отсюда, Джимми не появлялся.
– В этом поселке живет всякий сброд, – комментировал шофер-испанец. – Не знаю, куда смотрят власти. Здесь торгуют травкой, занимаются контрабандой… Скоро наш остров превратится во второй Сингапур – я не встретил там ни одного европейского лица, если не считать туристов.
– Ненавижу европейцев. Особенно мужчин, – неожиданно со злостью сказала Лиззи. – Вы не могли бы ехать побыстрей?
Шофер с удивлением глянул на девушку. Красива. Одета в скромное, но дорогое платье из натурального шелка. Что ей нужно в поселке, где обитают подозрительные люди чуть ли не всех национальностей, кроме испанцев? Наркоманка либо искательница приключений, решил он. Содом и Гоморра. Если не положить этому конец, остров поглотят воды океана, как некогда Атлантиду.
Шофер был ревностным католиком и безоговорочно верил в неотвратимость наказания за грехи.
ВСТРЕЧА
Сью Тэлбот не особенно разбиралась в политике. В России, как она знала, началась «перестройка» и «гласность». Она могла произносить эти слова по-русски, но что они означали, не знала. Даже Берни, живо интересовавшийся политикой, не мог объяснить ей толком их смысл.
– Гласность – это значит, что теперь им можно говорить о том, о чем нельзя было говорить раньше, – не слишком уверенно рассуждал Бернард. – О том, сколько людей погибло во время октябрьского переворота в семнадцатом году, во времена режима Сталина, в последнюю войну. Еще, кажется, теперь им можно говорить о том, что они проиграли войну в Афганистане, как мы проиграли Вьетнам.
– Но почему об этом нельзя было говорить прежде? – недоумевала Сью. – Разве это государственная тайна?
– У каждого государства свои охраняемые тайны. – Бернард пожал плечами. – Я читал кое-какие статьи, перепечатанные из русских газет и журналов. У меня сложилось впечатление, что в силу того, что люди были вынуждены долго молчать, сейчас они говорят слишком много, путая правду с вымыслом, подчас намеренно… Самые беспринципные делают на этом политическую карьеру.
– А что они задумали перестраивать? – расспрашивала Сью.