Неподалеку селения Сердобского уезда, Саратовской губернии, коренного месторождения всех преданий и поверий о несметных богатствах, зарытых некогда волжскими разбойниками, — около этого селения есть небольшой курган, мимо коего редкий из крестьян повезет вас, не рассказав, что тут лежит невесть какой большой клад, положенный, однако ж, неспроста, а на известное число голов; но как известное число это неизвестно, да притом и никому неведомо, сколько голов уже погибло при безуспешных попытках поднять клад и скоро ли урочное число жертв исполнится, то и никто не знает, скоро ли клад этот дастся кому-нибудь в руки! Между тем один из крестьян этого селения, довольно плохой хозяин и работник, задумал разбогатеть без больших хлопот и придумал вот что: прикормив к себе какого-то сироту, мальчишку, который побирался, мужик мой отправился в полночь — время, в которое только и можно искать клады, — к этому кургану и взял мальчика с собой: он располагал поднять клад его руками, с тем, что если надобно еще кому-нибудь сложить голову свою по зароку, то пусть-де пропадет этот безродный сирота. Пошли, и мужик строго наказал своему товарищу не креститься и не поминать Бога во все время, что они будут работать над кладом, а также не робеть и даже не оглядываться, что бы ни случилось, удостоверяя, что все голоса, которые, может быть, будут слышны в это время, и все страшилища, которые дразнят языком кладокопателя, ничего не смогут сделать, если не робеть и не смотреть на них, потому что все то есть мара, то есть один обман чувств, но стоит только оглянуться или струсить, и нечистая сила тотчас возьмет верх и одолеет: тогда пропадешь.
По приметам, которые мой мужичок исподволь выспросил или подслушал тут и там, он принялся рыть на известном месте кургана. Ночь была довольно темна и тиха, но небо ясно. В ту минуту, как мужик с наговорами в первый раз ударил заступом в землю, звезды, все до последней, попрятались и уж не видать стало ни зги. Мужик усердно продолжал работу; вдалеке, с полуночной стороны, послышалось отдаленное завывание, и вскоре налетела страшная буря, которая стонала и бушевала по степи и перегнала через курган несколько кустов перекати-поля. Мужик все еще на робел, даже попытался ударить заступом один из кустов этих, не рассыплется ли он кладом; он уже вырыл яму в колено и, к радости его, буря начала утихать, как вдруг усилились вой и стоны, послышалось множество голосов, конский топот и бряк оружия: ближе, ближе, и на дороге, которая проходила под самым курганом, выстроилась грозная рать, на конях, в старинных доспехах, а глаза у людей и лошадей горели ровно угольки, и пар из ноздрей коней валил огневистый… Только что мужик мой успел струсить, как конная рать эта зашевелилась, встряхнулась, люди все в голос начали кричать непонятные речи, лошади заржали таким голосом, как ржет один только нечистый; затем поднялись стук и бряк, скок и топот, пальба пищалей — и мужик мой, выскочив из ямы, пустился бежать… Грозная рать гналась за ним по пятам до самой околицы. Тут вдруг вся мара исчезла, как в землю провалилась; ночь по-прежнему была тиха и звездиста, и петухи, без которых дело это никогда не обходится, подхватывали и выносили «кукареку» вслед за своим запевалом… И на этом-то поиске бедный сирота пропал без вести, а яма, вырытая мужиком, оказалась заваленною. Полагают, что она обратилась в могилу для сироты, и место это получило название сиротской могилки.
В окрестностях Киева простолюдины также много занимаются кладами, частию городские, частию подгородные. Жил, а может быть, и теперь живет там мещанин, из бывших казаков, Лупопупенко; он в числе многих других, по-видимому, посвятил всю жизнь и малое достояние свое кладоисканию и упорно продолжает дело, несмотря на все неудачи, растрачивая все, что приобретал другими способами. У него хранились в тайниках, между прочим, до десяти железных щупов или буров, разных размеров, и множество землекопных снарядов. Он отправлялся в течение лета с товарищами на розыски и рылся целые ночи напролет, тщательно размеривая, по записям и преданиям, расстояния по разным приметам и запуская в землю свои щупы.
Зима приходила к концу, и Лупопупенко стал опять сильно думать о предстоящих поисках, которых он жаждал, как рыба воды. Надумавшись и взяв тайком от хозяйки кошель с целковыми которые заработаны были в течение зимы мелочною и в особенности табачною торговлей, он наперед всего отправился с Подола в Печерскую часть города, где жил давнишний знакомец его, державший росписи кладам. По словам этого человека, драгоценные росписи составлены были мало-помалу многими лицами, частию уже очень давно, и пополнены достоверными сведениям из предсмертных показаний и покаяний бродяг и разбойников и других лиц, знавших эти тайны.
После первых приветствий Лупопупенко сказал:
— Ну, отец, я пришел за нашим делом: вот деньги тебе, сполна — уж молчи, пожалуйста, чтобы меня еще жена не побила, — да отдай мне записи, как обещал, все пятнадцать; да смотри же, покуда я не обыщу все места, не давай же другой росписи никому; а то ты, пожалуй, спишешь да и другому кому продашь, а мы с ним там и сойдемся, в чистом поле, да друг друга испугаемся.
— Небось, — отвечал тот, — я не такой человек; вот, гляди, как была старенькая бумажка, вот и приписка в разные, давнишние годы, разными чернилами, так она и есть: видишь? Только вот что, Захар Прокофьич: ведь я, по уговору, на два года продаю тебе роспись; а через два года, то есть вот как ныне, прощеный день Сырой седмицы, хоть ты нашел не нашел что, а роспись мне принеси опять: она заветная; а уж за то, что нашел, все твое, мне, только по-людски да по-божьи, как то есть закон повелевает, одну третью часть отдать, и уж я на совесть твою пошлюсь. Бог накажет, коли обманешь. Прочее все твое; только заручись, что через два года роспись принесешь опять.
Согласились, сосчитали и убрали деньги, выпили по маленькой и принялись оба вместе разбирать свод записей. Вот он, от слова до слова:
1) Закопаны суть деньги на Крещатике, там, где прежде был попов двор, под колодою и под плодовым кустом, в казане.[18]
2) Тоже закопаны деньги и большое количество серебряной посуды, до 200 пудов, и серебряных ключей, в роще под Киевом, на краю возле Васильковской дороги, между двумя балками, на которых стоит по березе.
3) На лыбедской дороге, в Киеве, которая начинается от рощи в три аршина, закопан казан и глек[19] червонцев.
4) Посредине рощи, под Киевом, в яру возле сосны, на три аршина от оной, закопан большой горшок карбованцев,[20] также и малый горшок.
5) В селе Гусачовке, под корчмой, с левой стороны в углу, закопано 4100 рублей. Клад сей положен на 12 индюшечьих голов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});