Лишь одного из своих тогдашних противников я хорошо запомнил. Краем глаза я видел, что он сражается как лев, и уже несколько повстанцев валяются возле него в окровавленной траве. Я понимал, что мне следует держаться от него подальше, но он, уложив очередного своего врага, сам двинулся ко мне, и я вынужден был повернуться к нему, чтобы защищаться. В этот момент я узнал его. Это был тот самый рыжебородый толстяк, из-за которого я угодил в подземелье Торриона. Он тоже узнал меня. Его челюсть буквально отвалилась, глаза едва не вылезли из орбит — он не сомневался, что я давно мертв. Хотя, в конечном счете, именно ему я был обязан своим положением советника герцога Раттельберского, у меня не было причин испытывать благодарность к человеку, сделавшему все возможное, чтобы отправить меня на костер. Я замахнулся и ударил его мечом. В последний момент он отвернул в сторону голову, меч разрубил кольчугу на его плече и вонзился в основание шеи. Из перерубленной артерии фонтаном ударила кровь. Я увидел, как губы толстяка шепнули: «Дьявол!», и он свалился замертво.
А бой продолжался. На правом фланге слышалось ржание и метались обезумевшие кони. Я крикнул повстанцам, чтобы ловили лошадей; впрочем, многие уже сами поняли важность этой меры. Мы рассекли лагерь надвое, и солдаты, сражавшиеся на левом фланге, не могли прийти на помощь своим товарищам на правом. Я бросил основные силы на правый фланг, из-за чего слева наши противники перешли в контрнаступление. Но, к тому времени как мы были оттеснены на край лагеря, справа сражение было практически кончено и большинство лошадей оседлано повстанцами. Они немедленно окружили теснивших нас солдат и обрушились на них с тыла. Сопротивление окруженных было скоро сломлено, началось избиение. Всадники согнали оставшихся солдат в кучу и изрубили их почти беспрепятственно. Сражение закончилось.
Только тут я удивился, что фактически командовать боем пришлось мне, и я с начала сражения ни разу не слышал голоса Лурра. Пройдя по разгромленному лагерю к тому месту, где начался бой, я увидел его. Его тело было разрублено от темени до нижних ребер, и уцелевшая часть лица смотрела в небо глазницей вытекшего глаза. Несколько повстанцев столпились вокруг, отдавая последнюю дань своему предводителю. Подходили другие, подъезжали всадники. Я наблюдал за этим словно во сне, почти не чувствуя радости от одержанной невозможной победы. На смену одержимости боя пришла опустошенность. Я слышал, как повстанцы говорят о выборе нового командира, как называют мое имя. Я попытался спорить, но мой голос потонул в криках «Да здравствует Риэл!» В самом деле, это была моя победа, и что я мог возразить? «Ну и влип», — думал я, принимая их поздравления. Я чувствовал, как накатывается физическая усталость, и вспомнил, что мог быть ранен. Ноги не держали меня. Я попытался опереться на меч, который все еще сжимал в руке, но он легко ушел в землю, и я без сил повалился на забрызганную кровью траву.
12
Однако я не был ранен. Мой обморок объяснялся чрезмерным нервным и физическим напряжением, и я скоро пришел в себя. Этот инцидент не отразился на моем авторитете у повстанцев — многие из них сами едва держались на ногах после отчаянного боя, и я окончательно смирился со своей ролью командира мятежников.
Пока мои новообретенные подчиненные собирали оружие и доспехи и отдыхали после сражения, у меня было время обдумать ситуацию. Даже ускользнув от повстанцев, что в моем новом положении было затруднительно, я не мог теперь вернуться к герцогу. Я уничтожил его воинскую часть; поймет ли Элдред Раттельберский, что у меня не было другого выхода, а если и поймет, простит ли меня? Да и должен ли я к нему возвращаться? Кто я по натуре — бунтовщик или консерватор? Я был противником режима Андего, значит, пусть и пассивным, но революционером; однако предшественники Андего, установившие этот режим, пришли к власти революционным путем, значит, я контрреволюционер. Действительно ли бунт обречен или постоянные победы мятежников говорят об обратном? Разумеется, я помнил уроки истории и понимал, что, как и всякий другой, этот народный бунт принесет Корринвальду одни несчастья. Но какое дело мне, гражданину великой цивилизации, до судьбы жалкого королевства, выросшего на ее обломках? Впрочем, я чувствовал, что мои симпатии на стороне герцога. Как-никак, это был единственный человек в этом варварском мире, которого можно было назвать цивилизованным. И, разумеется, ему было бы весьма полезно иметь среди лидеров мятежников своего человека. К тому же я подумал, что положение лидера позволит мне уменьшить жестокость этой войны.
Итак, я принял решение; теперь следовало заняться моими подчиненными и в первую очередь подвести итоги битвы. Тела более двух тысяч убитых и умирающих устилали поле боя. От отряда Лурра осталось чуть больше пяти сотен; примерно сотне солдат противника удалось спастись бегством. У нас были теперь боевые кони со сбруей и трехкратное количество доспехов и оружия. Конечно, доспехи многих убитых солдат были повреждены, но все же предоставляли лучшую защиту, чем рубахи и кожаные куртки. По моему приказу излишки оружия и снаряжение были погружены на лошадей — я рассчитывал на пополнение. Решение о походе на Крондер было отменено под тем благовидным предлогом, что теперь у нас недостаточно для этого людей. На самом деле я решил как можно скорее покинуть Раттельбер, чтобы более не наносить ущерба войскам герцога, и впредь воевать лишь с королевскими частями (что, как я не сомневался, герцог бы одобрил), не удаляясь, однако, слишком далеко от границ герцогства, чтобы не попасть в окружение войск короля.
В течение следующей недели я водил своих людей по охваченным восстанием территориям, благополучно избегая новых боев за счет хорошо поставленной разведки и собирая пополнение. Новые повстанцы приходили как поодиночке, так и целыми отрядами. Спустя неделю я уже командовал пятитысячной армией. Я покончил с прежним порядком, при котором каждой присоединившейся группой командовал ее первоначальный лидер. Войско было поделено на три полка, а те, в свою очередь — на батальоны, были назначены офицеры из бывших солдат и наиболее способных горожан и крестьян. К этому времени стали поступать вести о Роррене. Его войско, более обширное, чем мое, осталось аморфным скоплением отрядов и гарнизонов. Герцог последовательно выбил его из всех захваченных замков и нанес Роррену крупное поражение под Рондергом, после чего повстанцы были вынуждены оставить приграничный Рондерг и два города на территории Раттельбера. Поражения пошли Роррену впрок, и он с численно уменьшившейся, но более сплоченной армией окончательно покинул пределы герцогства и соединился с крупными повстанческими отрядами за его пределами, нанеся несколько мелких поражений королевским частям. Соединиться со мной он не мог, так как был отрезан от меня войсками герцога.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});