мол, не пристало хотеть полную чашу.
И Буппа повела меня сквозь заброшенный дом садовыми дорожками в стоящую рядом почтовую станцию, пустующую в обеденный час, оттуда по галерее над улицей в доходный дом, а там по чёрной лестнице в сад, и наконец через аккуратную, прикрытую доской дырку в заборе в особняк канана. Поначалу я поражалась, что нам никто не встретился во всех этих общественных зданиях, но потом я подумала, что наверняка у Кессарин был амулет и для этого, так что я бесстыже задрала юбки повыше. Мы проскользнули за дом в крыло, где жили слуги, которые сейчас, конечно, все бегали с подносами и поручениями в переднем саду. Оттуда по служебной лестнице поднялись на второй этаж и зашли в комнату Кессарин.
Я ожидала увидеть что-нибудь, что помогло бы мне составить о ней представление, но тут уже не оставалось личных вещей. У голых стен стояли раскрытые сундуки, полки для декора зияли пустотами. Единственным оставшимся предметом был свадебный покров, водружённый на манекен в самом центре комнаты. По золотой ткани струились нити жемчуга, обрамлявшие драгоценные камни. Мелкими сапфирами по всей окружности убора шла вышитая цепочка благопожеланий.
Я так оторопела, увидев его, что едва не воспротивилась, когда Буппа сняла его с болванки и прицелилась надеть на меня. Внезапно то, что я собралась совершить, обрушилось на меня, как горная лавина. Украсть свободу какого-то несчастного, чтобы потом уничтожить его семью… И ради этого мне нужно надеть вот это произведение искусства, в которое какая-то мастерица, а то и не одна, вложила месяцы труда… Даже скромный свадебный убор моей матери хранился с почётом в самом дорогом нашем сундуке, чтобы достаться той из моих сестёр, которая первой выйдет замуж. А этот – сгорит вместе с Оплетённой горой?
– Прани, не стойте столбом, пригнитесь хоть, – зашептала Буппа. – Вы высокая, я так не достану…
Я покорно присела и позволила ей водрузить тяжёлый покров мне на голову. В нём даже не было душно или неприятно: тонкая металлическая корона поддерживала ткань высоко над причёской и далеко от лица. В районе глаз в плотный материал была вшита сеточка, так что я видела, куда иду, а край покрова отстоял от тела с достаточным зазором, чтобы смотреть под ноги. Не знаю уж, сама Кессарин потребовала такую модель или Адульядеж позаботился о дочери, но я ясно ощутила себя не на своём месте. Если бы я когда-нибудь по-настоящему собралась замуж, у меня на голове был бы простой платок с золотой бахромой, и тот я бы сдёрнула сразу после церемонии. Однако у аристократов церемонии соблюдаются со всей серьёзностью, и в этом мне предстоит проделать весь путь до супружеской опочивальни…
– Мне можно будет есть на пиру? – внезапно спросила я Буппу.
– Только если незаметненько, – вздохнула она, заново расправляя на мне юбку. – Вообще-то не полагается. Ну, может, муж пособит, не изверг же он, должен понимать.
Я кивнула и приготовилась весь оставшийся день медитировать на насыщение солнечным светом. Всё, что я до сих пор слышала о Вачиравите, не наводило на мысль о внимании и заботе. Скорее можно было рассчитывать на то, что он не заметит, как я кусочничаю.
Снаружи доносились крики, гудение ритуальных дудок и тяжёлые удары – родня жениха имитировала вышибание ворот. Потом удары стихли и начались женские визги: перелезшие через стену друзья и братья жениха принялись хватать всех девиц и проверять, не невеста ли это. Главный свадебный аттракцион и для тех, и для других, даже веселее, чем пирушка. Я неслышно вздохнула: мне теперь по-любому в таком больше не поучаствовать.
Адульядеж явился в комнату, чтобы проводить меня до алтаря предков. Он был невысоким, стройным и щеголеватым господином среднего возраста. К счастью, он ничего не сказал, а я тем более: Кессарин должна была обижаться на отца за принуждение к браку, а мне вовсе не хотелось лишний раз имитировать её голос. Мой собственный гораздо выше и резче, и им хорошо кричать команды на охоте, а не флиртовать по тенистым садам с молодыми праатами.
Уже во дворе, задрапированном красными и золотыми знамёнами и усаженном ярчайшими цветами из шёлка, когда толпа родственников возликовала при моём появлении, Адульядеж придвинулся ближе и, пахнув вином так, что я сквозь покров почуяла, шепнул:
– И не вздумай чего-нибудь отчудить. Два шага до алтаря, пять чаш простоять на коленях. Не надорвёшься.
Я закусила губу и ничего не ответила, внутренне немножко злорадствуя, что Кессарин уже отчудила самое монументальное, что можно было вообразить. Адульядежу точно будет полезен урок, который я ему преподам, когда разнесу всю гору к прародительнице амардов.
Отправитель службы воззвал гнусавым голосом и ударил в гонг. Адульядеж отпустил мой локоть и подтолкнул в спину. Я сделала свои два шага до алтаря. Справа от меня возник кто-то высокий и тоже в золоте. Мы вместе преклонили колени перед столом с именными табличками всех предков Саинкаеу и Адульядежей, которые удалось собрать по родственникам – внушительный, надо сказать, лес получился.
Под ритмичные завывания отправителя культа вместе мы поклонились предкам, выпрямились и замерли, пока он оплетал наши головы толстой белой нитью. К счастью, мне не пришлось ничего говорить: отправитель сам знал полное имя Кессарин и назвал его нараспев, вписав в ритм своего бормотания. Жениха тоже назвал в соответствии с ожиданиями – Вачиравит Саинкаеу.
Нить ложилась свободными волнами, иногда соскальзывая по покрову на грудь. Когда от нити остался самый хвостик, отправитель потребовал наши руки: мою правую и жениха – левую, и смотал наши запястья вместе, приговаривая молитвы и пожелания вечного союза. Рука у жениха была приятная. Я видела только ладонь, так что не могла судить об узорах, хотя они горели ярко – свет отражался в золоте одежд, придавая им какой-то странный оттенок. А так хорошая рука, большая и тёмная, ухоженная, но мозолистая. Немудрено, если он только и делает, что мечом машет. Мои-то мозоли Буппа вчера размочила и сошлифовала, а то были бы под стать… Я оборвала эту мысль. Как бы ни был мой жених привлекателен, я собиралась убить его и весь его клан, мозоли там или не мозоли.
Наконец обвитая вокруг нас нить вспыхнула заговорённым пламенем, оставив только кусочек на запястьях, и нам разрешили встать и пойти украсить собой праздничный стол. Жених – теперь уже муж – прошёл туда величественно, почти не заставляя меня догонять,