— Холмы опять сегодня ночью разговаривали, кузина Флора, — говорила она приглушенно, но взволнованно. — Всю ночь их слушала, спать совсем не могла. Ничегошеньки больше не слышно, одни козодои, сотни исотни — и вот так целую ночь. Из Распадка Харропа кричали, да так громко, будто прямо у тебя на крыльце сидели. Так и ждут, чтоб чью-нибудь душу поймать совсем как тогда, когда Бенджи Уилер помер, и сестрица Хоу, и Кёртиса Бегби жена. Уж я-то знаю, знаю, меня не проведешь. Кто-то умрет и очень скоро, вот помяни мое слово.
Определенно странное суеверие, подумал я. Тем не менее, на следующую ночь, после трудного дня, слишком забитого хлопотами, чтобы идти расспрашивать соседей, я твердо решил послушать козодоев внимательнее. Я уселся в темноте у окна кабинета: едва ли мне требовался свет, поскольку полнолуние должно было наступить всего лишь через каких-нибудь три дня, и теперь всю долину заливало то бело-зеленое сияние, которое является странным свойством лунного света. Задолго до того, как Распадок накрыла ночная мгла, оно овладело поросшими лесом холмами вокруг, а из темных участков леса начал доноситься возобновленный и постоянный зов козодоев. До того, как зазвучали их голоса, я отметил до странности мало обычных вечерних птичьих песен; лишь несколько ночных теней взмыло спиралями в темнеющее небо, пронзительно крича, и спикировало вниз в захватывающем дух падении, со свистом проносясь над самой землей. Но стоило лишь пасть темноте, как их вовсе не стало видно и слышно, и один за другим начали кричать козодои.
Тьма постепенно вторгалась в долину, и козодои следовали за нею. Не было никаких сомнений, что они спускались с холмов на своих бесшумных крыльях и собирались именно к тому дому, где сидел я. Я видел, как прилетел первый: темный комочек в лунном свете опустился на крышу дровяного сарая; буквально через несколько мгновений за ним последовала другая птица, потом еще одна, еще и еще. Вскоре я уже видел, как они садятся на землю между сараем и домом, и знал, что ими занята вся крыша самого дома. Они сидели даже на каждом столбике забора. Я насчитал сотню прежде, чем сбился, не успевая следить за их передвижениями, ибо некоторые, насколько я видел, беспокойно перелетали с места на место.
И ни на минуту их крики не умолкали. Раньше я считал крик козодоя милым ностальгическим звуком, но не теперь. Окружив дом, птицы производили невообразимо дьявольскую какофонию; хотя голос козодоя, слышимый издалека, и кажется мягким и приятным, тот же самый голос, доносящийся прямо из-под вашего окна, невероятно жесток и шумен — это помесь вопля и рассерженного стрекота. Усиленные во множество раз, крики действительно могли свести с ума; они раздражали меня настолько, что через час такой музыки — и с предыдущей бессонной ночью — я решил спасаться посредством ваты, заложенной в уши. Но даже это послужило лишь временным облегчением, однако при общем изнурении от свалившихся на меня испытаний мне удалось каким-то образом уснуть. Последней мыслью моей перед тем, как сон одолел меня, было то, что я должен без задержек закончить здесь все свои дела, если не хочу окончательно рехнуться от беспрестанного настойчивого пения козодоев, которые, по всей видимости, намеревались слетаться сюда с холмов каждую ночь, пока не пройдет их сезон.
Проснулся я перед зарей; усыпляющее действие усталости закончилось, но козодои кричать не перестали. Я сел на кушетке, потом встал и выглянул в окно. Птицы по-прежнему сидели во дворе, хоть и несколько передвинулись прочь от дома: их было не так много, как раньше. На востоке сиял слабый намек на зарю, и там же, заменяя собою луну, которая уже закатилась, горели утренние планеты — Марс, довольно высоко поднявшийся в восточные небеса, Венера и Юпитер менее чем в пяти градусах над восточным горизонтом, пылавшие своим божественным великолепием.
Я оделся, приготовил себе кое-какой завтрак и в первый раз решил взглянуть, что за книги собрал у себя в доме Абель. Я уже мимоходом заглядывал в раскрытую книгу на столе, но ничего в ней не понял, поскольку она, очевидно, была напечатана шрифтом, имитировавшим чей-то почерк, а поэтому едва ли в ней можно было что-либо разобрать. Более того, она касалась каких-то совершенно чуждых мне материй, которые представлялись самыми настоящими фантазиями чьего-то одурманенного наркотиками мозга. Остальные книги брата, однако, казались сходной с нею природы. Приветливо выделялась лишь подшивка "Альманаха Старого Фермера", но то было единственное знакомое мне издание. Хотя я никогда не считал себя плохо начитанным человеком, признаюсь в ощущении полнейшей отчужденности, которое я испытал перед библиотекой брата, если это чувство вообще можно как-то назвать.
И все лее поверхностный осмотр шкафов наполнил меня новым уважением к Абелю, ибо его способности определенно превосходили мои в том, что касалось языков, если он действительно мог прочесть все те тома, которые собрал. Книги были на нескольких языках, как на это указывали их названия, которые, по большей части, ничего для меня не значили. Я припомнил, что слышал что-то о книге почтенного Уорда Филлипса "Травматургические Чудеса в Ново-Английском Ханаане", но о таких трудах, как "Cultes des Ghoules" графа д'Эрлетта, "De Vermis Mysteriis" д-ра Людвига Прннна, "Ars magna et Ultima" Луллия, "Пнакотикские Рукописи", "Текст Р'Лайха", "Unaussprechlichen Kulten" фон Юнцта и о многих других, подобных им, я не слыхал никогда. Мне, честно говоря, не пришло в голову, что в этих книгах может таиться ключ к исчезновению брата, пока несколько позднее в тот день я, наконец, не предпринял кое-каких попыток расспросить соседей с целью добиться большего, нежели люди шерифа. Сначала я отправился к Джайлзам, которые жили в холмах примерно в миле к югу. Приняли меня там нисколько не ободряюще. Эбби Джайлз, высокая сухопарая женщина, увидела меня из окна и отказалась выходить к дверям, качая головой. Пока я стоял во дворе, раздумывая, как убедить ее, что я не опасен, из хлева торопливо вышел ее муж. Ярость в его взгляде несколько сбила меня с толку.
— Чего тебе надо здесь, Чужак? — спросил он. Хоть он и назвал меня "Чужаком", я почувствовал, что он очень хорошо знает, кто я такой. Я представился и объяснил, что пытаюсь узнать правду об исчезновении моего двоюродного брата. Не мог бы он мне рассказать что-нибудь об Абеле?
— Нечего мне рассказывать, — коротко ответил Джайлз. — Идите спрашивайте шерифа — я сказал ему все, что знал.
— Я думаю, люди здесь знают больше, чем говорят, — твердо ответил я.
— Все может быть. Но они этого не говорят, и это факт.
Больше из Лема Джайлза я вытянуть ничего не смог. Я пошел к дому Кори, но там никого не было; поэтому я двинулся дальше по гребню холмов, будучи уверенным, что тропа выведет меня к Хатчинсам. Так и получилось. Но не успел я дойти до дома, как меня увидели с одного из небольших полей на склоне: кто-то окликнул меня, и я оказался лицом к лицу с мощным человеком на полголовы выше меня, который свирепо потребовал от меня: куда это я направляюсь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});