и думать забыла о ее бестолковом папе. Некогда было. Учёба и работа – тот еще беспощадный аттракцион. Алена, слава богу, не мешала мне жить. У нее были свои особенности, но в целом мы ладили.
Соседка вставала рано, ложилась около полуночи и не ворчала, что я иногда задерживалась на работе и шумела среди ночи.
Пару раз в неделю Алена бегала, и я тоже не жаловалась, что она бродит в шесть утра по комнате. В общем, за две недели проживания мы более-менее привыкли друг к другу. Больше всего меня напрягало, что Алена несколько раз пыталась рассмотреть мою тату. Один маленький кусочек никак не хотел заживать, и я продолжала заклеивать ее, обрабатывать. Алену не останавливала повязка. Пару раз она ходила со мной в душ за компанию и старательно задерживалась, чтобы застать мой момент обнажения.
Я всегда находила причину не оставаться при ней голой. Мне не было стыдно показать рисунок даже после нелицеприятных сравнений с уголовником. Причиной была та самая ранка, что никак не заживала. Алена точно рассмотрела бы ее и точно прокомментировала бы не самым приятным образом. После «петушары» можно было смело ждать страшилок о сепсисе или даже онкологии. Провоцировать подобные разговоры мне не хотелось.
Если не считать любопытства и легкой категоричности, Алена мне нравилась. Она несколько раз приходила ко мне на работу, и мы снова болтали. Вернее, Алена болтала, пока я варила кофе. Ее словесный понос стал для меня привычным явлением. Стоит признать, что истории своей жизни она рассказывала весело и задорно. Но забавнее всего мне казались комментарии о гостях. Алена приходила ко мне как в цирк, где показывали фриков.
Я была такой же диковатой, когда приехала в столицу. Поэтому Алёнкины остроты и возмущения не раздражали, а больше веселили. Когда она приходила, смена кончалась быстрее и казалась легче.
Если отбросить мое ревностное отношение к собственной тату, то можно сказать, что с Аленой мы ладили.
Возвращаясь с занятий теплым сентябрьским днем, я радовалась солнцу и хорошей оценке на семинаре. Мне очень хотелось заработать побольше плюсов и, может быть, сдать сессию досрочно. Завтра нужно обязательно посидеть в библиотеке. Как раз выходной. Сегодня работа. Я заскочила домой, чтобы бросить сумку и взять зарядку от телефона. Он почти разрядился, а вечером обещала позвонить мама.
Дверь комнаты оказалась приоткрыта. Я услышала, что внутри кто-то сверлит стену.
– Неужели сама решила повесить полки? – проговорила я, входя в комнату.
Жужжание шуруповерта проглотило часть моих слов. Нет, Алена не делала сама ничего. Она стояла у стола и придирчиво смотрела на стену напротив.
– Маш, привет, – бросила она чуть раздраженно, как будто весь мир ее отчаянно заколебал сегодня. – Вот…
Соседка сморщила нос, пытаясь подобрать слова. Она замялась…
Я перевела взгляд туда, где должны быть полки. Ко мне спиной стоял мужчина. Широкие плечи, белая майка. Из-под рукава по загорелой коже выплывал яркий карп. У меня остановилось сердце. Воздух застрял в горле, не давая вскрикнуть от ужаса.
Я остолбенела, а Алена наконец нашла слова.
– Это мой папа. Олег Викторович. Па, это Маша, моя соседка.
Мне нужно было убегать, спасаться. Но я опять, как всегда при Олеге, не могла двигаться. Что за ядовитая аура вокруг него?
Олег Викторович опустил инструмент и медленно обернулся. Я взмолилась, чтобы это была галлюцинация. Не могло такого быть. Просто он мне чудится везде. Карп – это совпадение. Широкие плечи и белая майка есть у многих.
Я имела полное право на такие мысли. Олег не мог быть отцом Алены. Скорее, я немного сошла с ума, скучая по мужчине, которого сама себе запретила встречать снова.
Через мгновение папа Алены уже смотрел мне в глаза. Я лишилась своей хромоногой надежды на ошибку. Олег тоже замер с шуроповертом в руке, забыв про полку, кашлянул. Очки немного съехали ему на нос. Он поправил их безумно сексуальным движением пальца.
– Маша, – проговорил он через бесконечную секунду, за которую я отчаянно желала умереть. – Привет.
– Здравствуйте, – очнулась я наконец. – Очень приятно.
Последнее я вставила, намекая Олегу не сообщать, что мы уже знакомы. Я точно не хотела, чтобы его дочь знала о… О нас.
Нас, конечно, не было в библейском смысле. Был он и я. Была тату на шрамах. Был секс из жалости со стороны Олега и самый лучший для меня. Слишком много для одной Алены, которая и не упоминала отца без эпитета «бестолковый». Секс со мной ему точно не прибавит толка в глазах дочери.
Очень хотелось, чтобы Олег меня не помнил. Но кашель, съехавшие очки и суровый взгляд снова рушили мои надежды. Он помнил.
Блин.
– Не буду вам мешать. Я зашла только сумку оставить, – быстро проговорила я, снова надеясь удрать.
Бросив свои вещи на кровать, я попятилась к двери, но выход мгновенно загородила Алена. Я не ожидала от нее такой прыти и совсем не понимала, как теперь быть. Ну не прыгать же в окно, честное слово. Третий этаж все-таки.
– Маша, которая недавно сделала тату? – почему-то уточнил Олег и перевел глаза на Алену. – Твоя соседка?
– Угу, – с энтузиазмом сообщила Алена.
Олег отложил в сторону шуруповерт и продолжал сверлить меня суровым взглядом.
– У нее татушка гниет, па. Точно будет сепсис.
– Ален! – рявкнула я от удивления и страха. – Ты с ума сошла?
Соседка развела руками.
– Ты не показываешь мне ее.
– А должна?
– Почему нет? Мне интересно.
Вести этот разговор при Олеге было ужасно неудобно. Да и без него я бы растерялась от Аленкиных предположений.
– Слушай, это мое дело. Ладно? – попыталась я съехать на личные границы.
– А когда ты начнешь разлагаться на соседней кровати, это все еще будет твоим делом? – поинтересовалась Алена.
Я простонала и язвительно пообещала:
– Клянусь съехать, не дожидаясь разложения.
– То есть с тату порядок? – вклинился Олег.
Я вздернула нос и хотела из вредности сообщить ему тоже о личном пространстве, но не успела. Алена опять вклинилась