имели оборонительный характер, а жестокости, применяемые к горцам — это дело рук лишь отдельных военных деятелей, которые якобы превышали свои полномочия. Историк В.Н. Невская констатировала, что «нельзя согласиться с мнением М.М. Блиева, который на первое место ставит военную функцию сельской общины, организацию набегов, считая её более важной, чем хозяйственная. Это не только не подтверждается историческим и этнографическим материалом, но и противоречит ему». Концепцию В.П. Невской, высказанную в 1985 году поддержали также М.А. Абдуллаев, А.И. Халилов, Г.Г. Гамзатов, Х.М. Ибрашмбейли и др.[135].
В 1980 году вышла книга «Навеки вместе» (о добровольном вхождении Чечено-Ингушетии в состав России). Секретарь Чечено-Ингушского обкома КПСС М.О.Бузуртанов в данной работе обозначил 1781 год как дату, когда чеченцы «влились в состав единого Российского государства». Истоки процесса добровольного вхождения населения Чечено-Ингушетии в состав России, по его мнению, уходят своими корнями в эпоху Древней Руси. Далее он предупреждает: «Ни в коем случае нельзя смешивать такие неравнозначные, происходившие в разное время события, как добровольное вхождение чеченцев и ингушей в состав России и окончание так называемой Кавказской войны»[136].
Виталий Борисович Виноградов обличал дворянских историков в том, что благодаря их теории «насильственного присоединения диких и необузданных народов к цивилизованной державе» родился «…миф о Кавказской войне и присоединении Чечни в 1859 году к России, после поражения имамата Шамиля». Немалые усилия, по его мнению, приложили к этому и буржуазные националисты из числа горских народов (А.Авторханов и др.), в работах которых постулировалась идея о насильственном присоединении Чечено-Ингушетии к России[137]. Со стороны приверженцев теории «добровольного вхождения» полемика, как правило, велась в прежнем стиле теоретической схемы и «моральные» оценки преобладали над системой доказательств, стремление осудить или похвалить — над профессиональной готовностью понять суть явления.
Исследователь В.С. Дякин в своих работах стремился идти за историческим материалом, а не подбирать ссылки для подкрепления собственных построений, никогда не пытался следовать чужим, особенно официально одобренным концепциям. В своём исследовании «Национальный вопрос во внутренней политике царизма (XIX — нач. ХХ в.) он прямо заявляет, что только к Грузии можно без натяжек применить „навязшую в зубах“ формулировку о добровольном присоединении к России[138]. Г.Н. Малахова разделяет Кавказ по способу присоединения к Российской империи на несколько частей. По её мнению добровольно в состав России вошли: Кабарда, Осетия, Ингушетия. В результате военной экспансии были присоединены Чечня и Западный Кавказ[139].
С 90-х годов XX века начался новый этап изучения темы „истории народов России“. В первую очередь это касается проблемы присоединения народов к России и последующего их существования в рамках империи. Отступает в сторону апологетический подход. Учёные стремятся объективно рассматривать эту сторону российской истории, учитывая как действительно добровольный характер присоединения, так и насильственный, сложный, противоречивый путь, когда в ходе этих процессов осуществлялись различные формы вхождения народов в состав России; существовали разные позиции и верхов и низов общества. Анализируется процесс складывания системы управления национальными окраинами России, которая имела не только противоречивый, насильственный, но и весьма гибкий, порой достаточно терпимый характер[140]. Историк В.В. Лапин в своей работе „Кавказская война — война взаимного непонимания“ приходит к выводу, что существующая „традиционная“ хронология Кавказской войны (1817–1864 гг.) ущербна, так как базируется на теории „добровольного присоединения“ народов Кавказа к России. Между тем, по его мнению, ожесточённая пятидесятилетняя борьба горцев Чечни, Адыгеи и Дагестана никак не вписываются в эту теорию. Овладение другими частями Кавказского региона далось и империи, и „присоединённым“ народам меньшими человеческими жертвами, что позволило хотя и с некоторыми оговорками, втиснуть этот процесс в рамки теории „мирного вхождения“. Этому способствовало также замалчивание или искажение отдельных страниц истории отношений России с народами Кавказа[141].
Применительно к истории российской империи, имперская перспектива оказалась достаточно новым подходом. Это объясняется господствовавшим в российской и западной историографии взглядам на российское прошлое как историю национального государства. Признание ошибочности такого подхода способствовало тому, что среди историков стали раздаваться обоснованные призывы к пересмотру российской истории под новым, имперским углом зрения. Ранее история России представлялась преимущественно как история её центра. Исследования же взаимоотношений с нерусскими подданными главным образом концентрировались вокруг проблемы экспансионизма: присоединения и завоевания. Серьёзной попыткой преодолеть „русоцентристскую оптику“ и дать общую картину истории России как многонациональной державы, являются исследования конца 90-х годов XX века, а также многочисленные конференции и форумы, на которых открыто обсуждаются насущные проблемы исторических процессов[142].
В апреле 2005 года в Москве была проведена всероссийская научная конференция „Чеченская Республика и чеченцы: история и современность“. Одним из актуальных тезисов, рассматриваемых на данной конференции, был вопрос о „добровольном вхождении“ чеченцев в состав России. Доктор исторических наук, Ш.А.Гапуров в своём выступлении проанализировал некоторые работы М.М. Блиева и сделал доклад, освещавший правду и вымысел о набегах кавказских горцев. В Заключительной резолюции участники конференции решительно осудили теорию о „добровольном вхождении Чечни в состав России“», развиваемую некоторыми историками и ведущую к развязыванию межнациональной розни на Кавказе. Появление статей М.М. Блиева, В.Б. Виноградова и его учеников явилось по мнению многих специалистов «реанимацией концепции о реакционной сущности борьбы северокавказских горцев в XIX веке». Их точка зрения была также воспроизведена в труде, вышедшем в 1994 году, в котором говорилось: «Расширяющееся во втор. пол. XVIII века военное присутствие России на Северном Кавказе, с одной стороны, создавало препятствие на традиционных набеговых маршрутах, с другой — порождало новые соблазны в виде зажиточных станиц и укреплений по Кубани и Тереку, в результате чего постепенно возобладало северное направление в промысловых рейдах горцев»[143]. Дунюшкин И.Е., в своей кандидатской диссертации «Терское казачество в межнациональных отношениях на Северном Кавказе» дошёл до того, что объявил казаков, проживавших на Тереке, «коренным населением» этих мест, хотя даже царские генералы во время Кавказской войны, на картах обозначали эти земли, как «чеченские»[144].
Решить сразу же вопросы истории Кавказской войны оказалось сложно также и советским историкам. Часть учёных, увлекшись одной стороной вопроса, единственной причиной, вызвавшей эту борьбу, считали колониальную политику царизма. Другие, не критически заимствуя версии, доказывали, что война со стороны горцев велась для сохранения «набегового производства», которое горцы теряли с вхождением Северного Кавказа в состав России. Само собой понятно, что эта точка зрения, представляющая целые народы «разбойниками и грабителями», для которых набеги являлись хозяйственной схемой, «способом производства» была подвергнута резкой, но справедливой критике[145].
Одним из болезненно-дискуссионных в современном кавказоведении остаётся вопрос о горском «хищничестве» или о набегах горцев. Особую позицию в вопросе