Читать интересную книгу Мой метод: начальное обучение - Мария Монтессори

Еще одно чрезвычайно любопытное исследование касается коэффициентов трудности различных школьных предметов, в зависимости от того, насколько они утомляют детей. Вагнер априори присвоил максимальный коэффициент, 100, самому трудному, по его мнению, предмету — математике. Остальным предметам соответственно присвоили такие коэффициенты:

Латынь — 91,Греческий — 90,Гимнастика — 90,История и география — 85,Живые языки — 82,Естественные науки — 80,Рисование и религия — 77.

Заметим, что метод установления коэффициентов довольно субъективен. Тем не менее можно сделать выводы.

«Было бы интересно узнать, зависит ли коэффициент трудности предмета от возраста ребенка. С одной стороны, в период, когда мозг лучше всего готов к усвоению данной науки, ей надо уделить основное место в расписании. С другой стороны, составляя расписание, нужно по возможности начинать день с наиболее трудных предметов».

(Клапаред «Психология ребенка и экспериментальная педагогика», 1912)

Вейхард выделил особый токсин усталости, а также создал антитоксин, прошедший испытания на крысах и в клинических условиях. Наблюдая динамику выработки токсина, ученый установил, что скучная работа вызывает более активное его выделение, чем интересная.

Все науки и опыты свидетельствуют об одном: ничто не может снять усталость ученика. Ясно, что внезапная резкая смена деятельности не уменьшает, а увеличивает усталость. Только приятная, интересная, радостная работа спасает от переутомления.

«Необходимость сделать обучение и воспитание увлекательным признавалась всеми педагогами, достойными этого звания (Фенелон, Руссо, Песталоцци, Гербарт, Спенсер), но идея до сих пор не реализована в повседневной практике, — говорил Клапаред. — Все признают, что первая задача учителя, как и врача, не навредить. Однако это невозможно, ибо всякое школьное обучение мешает в той или иной степени нормальному развитию ребенка. Постоянной заботой учителя, следовательно, должно быть посильное уменьшение причиняемого вреда».

Слабое утешение после стольких научных исследований, мы встречаем на каждом шагу проблемы и ни одной не умеем разрешить. Однако есть и проблема всех проблем: сделать приятным и радостным место, где истязают тело, а скука отравляет кровь. Невозможно учить без вреда, но мы стараемся компенсировать нанесенный вред доставленным удовольствием. Трудная задача. Вот почему бесконечная цепь вопросов опутывает новую науку, имя которой: ignorabimus.

Поэтому, следуя указаниям гигиенистов и психологов, учителя сегодня стремятся устранить отдельные неприятности из целого клубка проблем. Облегчают программы, сокращают учебные часы, отменяют письменные домашние задания. Возникает новая ситуация: дети почти заброшены большую часть дня, хотя наше время требует интенсивного развития молодежи, готовой к освоению все более сложной культуры общества.

Возможно, спасение в недавно открытых антитоксинах усталости? «Подумайте, — справедливо замечает Клапаред, — сыворотка против усталости, как было бы здорово! С этой точки зрения, коэффициент трудности предметов полезнее пересмотра программ». Действительно, коэффициент, обозначающий степень выработки токсина, мог бы определять дозу антитоксина для каждого предмета. В недалеком будущем ученые советы приведут к тому, что рядом с ортопедическим кабинетом в школе появится психохимический, где по вечерам, после процедуры исправления позвоночника, ученики получат точно рассчитанную дозу лекарства, освобождающего организм от яда скуки.

Кажется дурной шуткой? Нет. Ортопедический кабинет уже стал реальностью, значит, и химического недолго ждать осталось. Если бы свобода обеспечивалась машинами, а справедливость лекарствами, это стало бы логическим концом всех наук, выросших на подобных заблуждениях.

Настоящая экспериментальная наука, основа педагогики, освобождающей ребенка из рабства, пока не родилась, но появится непременно после многочисленных исследований, касающихся страданий истязаемых детей, как химия возникла после алхимии, а настоящая медицина — после эмпирической медицины прошлого.

Я считаю важным привести здесь мнение одного человека, который, покинув математику, обратился к биологии и экспериментальной психологии. Я говорю об английском инженере, ошибавшемся относительно своего призвания, но в последние два года посвятившем себя изучению моей методики и вернувшемся в родной университет в качестве студента факультета биологии.

«В психологии мы изучаем различные экспериментальные данные. Мы спорим о мышлении, о воображении. Честно говоря, это не проясняет проблему. Но я понимаю, что быть в курсе новейших исследований полезно. В современной психологии нет ничего, адекватного нашей методике. Ученые напоминают мне людей, которые рассматривают дерево и, замечая лишь очевидные внешние признаки: форму листьев, кроны, серьезно сообщают о своих наблюдениях на очень сложном языке, полагая, что это и есть настоящая наука. Правда, они часто путают определение с описанием. Описывая потрясающие вещи, сводят их к сухим определениям, чтобы остаться верными своей науке, в них нет вдохновения.

Они совсем не рассуждают, много читают, мыслят при помощи ментальных образов, далеких от реальности, так диаграмма, нарисованная на доске, не похожа на живой организм. Они думают, что движутся вперед, и не учат своих последователей наблюдать самостоятельно, не учат, не причиняя вреда. Напротив, они мучают учеников определениями и описаниями, такими странными и неопределенными, что молодые совсем перестают думать.

А ведь в дереве есть структура, которой они вовсе не знают. Эта структура могла бы объяснить все внешние особенности. Мелкие детали свелись бы к общим корням, их было бы легко классифицировать.

Эти люди напоминают мне античных звездочетов, которые, пока не были открыты законы движения планет, ограничивались описаниями Большой Медведицы, Рака, Козерога.

Я ненавижу строгих ученых, не сознающих своего невежества, издающих толстенные книги с такой важностью, словно открывают абсолютную истину. Книги, которые будут давить на сознание учеников, иссушая их, как и сами учителя. Ученики заняты только сдачей экзаменов, а не научным прогрессом, и профессора им в этом успешно помогают. Итак, мы все рабы ошибочной системы образования, которая нуждается в реформах».

Мои эксперименты

Организация психической жизни начинается с внимания

Моя экспериментальная практика работы с детьми от 3 до 6 лет посвящена исследованию потребностей детской души, по аналогии с гигиеническими требованиями ухода за телом. Считаю необходимым рассказать об одном ключевом событии, благодаря которому я и сформулировала свой метод.

В Сан-Лоренцо я впервые использовала в работе со здоровыми малышами материалы, которые долгие годы служили для обучения больных детей. Однажды я обратила внимание на трехлетнюю девочку, совершенно погруженную в процесс складывания цилиндров. Она вынимала и снова вставляла деревянные цилиндры в нужные углубления блока и казалась столь сосредоточенной, что меня это поразило. До сих пор я не замечала в детях такого упорства. Более того, всегда была уверена, что внимание детей нестабильно, легко переключается с одной вещи на другую. Что же происходит?

Я стала внимательно наблюдать за малышкой, не отвлекая ее. Мне захотелось сосчитать, сколько раз ребенок повторит одно и то же упражнение. Поскольку девочка не собиралась бросать цилиндры, я взяла креслице, в котором она сидела, и поставила его вместе с ребенком на стол. Моя труженица при переезде схватила впопыхах свои деревяшки, затем устроила блок на ручке кресла, цилиндры сложила на коленях и продолжила прерванное занятие. Я предложила остальным детям спеть. Мы спели. Малышка не отвлекалась от коробки. Я насчитала 44 повтора, прежде чем ребенок остановился, причем сам, до этого никакие внешние раздражители ей не мешали. Девочка выглядела вполне довольной и счастливой, словно только что пробудилась от освежающего сна.

Это незабываемое впечатление стало для меня открытием. В дальнейшем подобное поведение обнаружилось и у остальных детей. Значит, подобная реакция может повторяться в определенных внешних условиях. Каждый раз, испытав состояние поляризации (концентрации) внимания, ребенок совершенно менялся: становился спокойнее, сообразительней, экспансивнее. В нем возникали психические процессы, аналогичные наиболее сложным процессам сознания, словно происходило перерождение.

Как в перенасыщенном растворе появляется точка кристаллизации, вокруг которой хаотичная масса складывается в кристалл чудесной формы, так и феномен поляризации внимания словно превращал все, что было беспорядочного в сознании ребенка, в некое внутреннее творение, проявляющееся в каждом поступке.