сам знает.
В последние недели и месяцы жизни за ее отцом присматривала сиделка. Однако часто именно ее, Беатрис, звали ей на помощь. Она не была готова к такой роли, но, к собственному удивлению, справлялась вполне достойно. Если поляк сляжет прямо сейчас, она сумеет за ним присмотреть. Более того, сочтет это совершенно естественным. А вот то, что он оказался на ее пороге не как старик, нуждающийся в уходе, а как потенциальный любовник, куда менее естественно.
29
– Вы никогда не упоминаете о своем браке, – говорит она. – Он был счастливым?
– Мой брак остался в прошлом. Вместе с коммунистической Польшей. Мы развелись в семьдесят восьмом. Это уже история.
– То, что ваш брак стал историей, его не отменяет. Память не ведает времени, сами говорили. У вас должны остаться воспоминания.
Поляк улыбается одной из своих тайных улыбочек.
– Некоторые помнят хорошее, некоторые плохое. Мы сами решаем, какие воспоминания хранить. А бывают такие воспоминания, которые прячем в подполье. Так, кажется, говорят?
– Так говорят. Подполье. Кладбище плохих воспоминаний. Какой была ваша жена? Как ее звали?
– Ее имя Малгожата, но все звали ее Госей. Она была учительницей. Преподавала английский и немецкий. С ее помощью я усовершенствовал свой английский.
– У вас осталась ее фотография?
– Нет.
Разумеется. С какой стати?
Он не расспрашивает Беатрис о ее браке и связанных с ним воспоминаниях, плохих или хороших. Не спрашивает, носит ли она с собой повсюду фотографию мужа. Он ни о чем ее не спрашивает. Совершенно нелюбопытен.
30
Это один из самых откровенных разговоров. Когда они вдвоем, по большей части они молчат. Она вовсе не молчалива – с друзьями Беатрис может быть говорливой и оживленной, – но своим присутствием поляк словно вымораживает любое легкомыслие. Она говорит себе, что дело, очевидно, в языке: будь она полькой или он испанцем, они общались бы куда живее, как любая нормальная пара. Но тогда он был бы совершенно другим человеком, а она – другой женщиной. Они те, кто они есть, – взрослые, воспитанные люди.
31
В Фоналутсе она ведет его обедать – не в тот крошечный ресторанчик, куда ходят они с мужем, а ресторан при отеле, который сто лет назад был резиденцией какого-то местного вельможи. Внутренний дворик открыт небесам: птицы расхаживают между столиками или плещутся в фонтане. Здесь никому нет дела до Беатрис и ее спутника и никто не выказывает к ним никакого интереса. Они свободны и ни перед кем не обязаны отчитываться.
Она выходит в дамскую комнату. Выйдя из тени, останавливается на пороге в ожидании, пока он ее заметит, затем пробирается обратно между столиками. Он не сводит с нее глаз, как и двое официантов.
Она сознает, какое впечатление производит. Благодать; не такая уж древняя концепция. В Польше или в России, думает Беатрис, он заново переживет это мгновение, когда к нему приблизилось видение воплощенной благодати. Он подумает: «Чем мы заслужили все это, посетители, официанты, все мы? Благодать, которая нисходит с небес, проливая на нас свое сияние».
32
Это их третий совместный день в доме. Лорето, закончив дела, уходит домой. Она, Беатрис, пытается читать, но слишком рассеянна. Время стоит на месте. Она хочет, чтобы это случилось.
Стемнело, и Беатрис стучится в дверь коттеджа.
– Витольд? Я приготовила нам поесть.
Они едят в молчании. Затем она говорит:
– Я в ванную, а потом спать. Заднюю дверь оставлю открытой. Если почувствуете себя одиноко и захотите кого-нибудь навестить, не стесняйтесь.
Больше она ничего не говорит. Она не собирается это обсуждать.
Беатрис чистит зубы, умывается, причесывается, разглядывает себя в зеркале. В фильмах и книгах женщины часто так делают, но она не в фильме и не в книге, да это и не она смотрится в зеркало. Напротив, это на нее смотрит та, что за стеклом, та, которой она позволяет себя разглядывать. И что же она видит?
Громадным усилием воли она пытается проникнуть сквозь стекло, вселиться в это чужое «я», в этот чужой взгляд. Ничего не выходит.
Беатрис надевает черную сорочку, раздвигает шторы, выключает лампу. Внутрь льется лунный свет. Она по-прежнему привлекательна: есть на что посмотреть. «Удивительно, как ты хорошо сохранилась, – говорит ей Маргарита. – Двое детей, а фигура как у восемнадцатилетней!» Пусть ценит свою удачу. Интересно, что сказали бы эти самые дети, если бы увидели ее сейчас? «Мама, как ты могла!»
Она слышит, как задняя дверь открывается, слышит его шаги, как он входит в спальню, молча раздевается; Беатрис отводит глаза. Она чувствует, что его тело вытягивается вдоль ее тела, чувствует его выпуклую грудь, густую, словно циновка, поросль на груди. «Какой, однако, медведь! – думает она. – Во что я ввязалась? Слишком поздно: пути назад нет».
Она, как умеет, помогает ему. У нее никогда не было старика, но нетрудно догадаться, какие трудности старики испытывают в постели. Это странное переживание и не на шутку пугающее, когда на тебя наваливается такой вес, но это длится недолго.
– Что ж, теперь ты меня получил, – говорит она. – Получил свою милостивую госпожу. Ты наконец-то доволен?
– Мое сердце переполнено, – говорит он, прижимает к груди ладонь.
Она ощущает смутное биение его сердца: тук-тук-тук, быстрее, чем ее ровно стучащее сердце, – по правде сказать, пугающе быстрое. Только трупа в постели ей и не хватало.
– В отличие от пустоты в сердце, я не знаю, как ощущается, когда сердце переполнено, – говорит она. – Тебе следует быть осторожнее. Ты слышишь? Ты меня понимаешь?
– Я слышу тебя, cariño[11].
Cariño. И где только, черт возьми, он это подцепил?
33
Она не собирается до утра делить постель с этим здоровенным мужиком.
– А теперь мне нужно поспать, – говорит она, – а ты возвращайся к себе. Увидимся утром. Спокойной ночи, Витольд. Хороших снов.
Она наблюдает за его смутной тенью, пока он одевается. Проблеск света, когда он открывает дверь, и он уходит.
Им остается переночевать в Сольере еще три раза. Уж не думает ли он, что она проведет с ним все эти ночи? На Беатрис накатывает волна усталости. Ей хочется в Барселону, в свою постель, свою жизнь, без всех этих сложностей. А больше всего на свете ей хочется спать.
34
Утром она особенно тщательно красится и выбирает одежду. К тому времени, как Беатрис появляется на кухне, поляк заканчивает свой завтрак. Она подставляет ему щеку для поцелуя.
– Хорошо спал? – спрашивает она. Он кивает.
Беатрис разглядывает его поверх миски с фруктами. Каким он выглядит? Главным образом смущенным. Вероятно, тоже до утра не сомкнул глаз.
«Ты