А может, тем и страшен был лес, что все рядом: и дороги, и поселок, и люди… Главное – люди…
Но никто на него не глядел. И уезжать далеко в общем-то было не обязательно. Убийца просто трусил.
Он спустил весла и вынул из кармана ключи. Три ключа на кольце…
Подержал их недолго, подумал… И уронил в воду…
Ключи давно следовало выбросить, но он все не решался. Он думал, что ключи еще могут ему пригодиться… Потом понял, что это опасно…
Ключам надлежало исчезнуть навсегда… Так, во всяком случае, рассуждал убийца.
В каждом сложном деле всегда возникают так называемые привходящие обстоятельства. В деле, которое вел Кириллов, таким обстоятельством ему казались ключи от сейфа. И чем глубже он зарывался в расследование, тем сомнительнее выглядела эта история с ключами. Они никак не вписывались в дело. Первая робкая Мишина версия о том, что ключи выкрал Мямлин, разрушилась от легкого прикосновения. Вторая попытка найти гвоздик, на который можно было бы повесить эти ключи, тоже ни к чему не привела. Миша обшарил с миноискателем на шее гектара два леса, нашел на полтинник мелочи, старый футляр от часов, немецкую каску и еще много металлолома, но ключей среди этих вещей не было. Да и быть не могло, решил Кириллов, потому что не представлял себе Анюту ни в амплуа пособницы преступления, ни даже в роли немой свидетельницы. Не представлял, не мог вообразить. И упорно отмахивался от сакраментального «всякое бывает».
Но все-таки Анюта ключи потеряла. Потеряла в ночь убийства…
Совпадение?
«Упадут – зазвенят», – сказал Миша. Чтобы ключи упали, надо открыть сумку. Надо ее перевернуть. Или что-то доставать из нее. Но ведь зазвенят… Три ключа. Два больших от сейфа, один поменьше от стола. Упадут – зазвенят. Обязательно. И не заметить этого нельзя, просто невозможно.
А сама Анюта не помнит, где она могла их потерять.
Не помнит или не хочет говорить…
Кириллов размышлял об этом, сидя на старом сосновом пне, неподалеку от болотца, в котором было найдено тело Мямлина. В половине шестого по тропинке, ведущей на Мызу, должна была пройти Анюта. Он ждал ее. Не потому, что намеревался организовать «нечаянную встречу». В этом не было необходимости. Так же как не было нужды ее допрашивать. Есть вещи, о которых лучше всего говорить в неофициальной обстановке, без протоколов и столов, разъединяющих собеседников на того, Кто Спрашивает, и на того, Кто Отвечает. «Нюансики», – как иногда скептически выражается один знакомый журналист. Но он, Степан Николаевич, давно уже приучил себя относиться к этим самым «нюансикам» с должным уважением.
На ней был фиолетовый плащик, на ногах – вишневые туфельки. Смуглое лицо было замкнутым. Она не выразила ни радости, ни досады, ни растерянности, увидев следователя; просто кивнула равнодушно и хотела пройти мимо, но он сказал, что нужно поговорить, и она остановилась. О чем она в этот момент подумала? Во всяком случае, не о ключах, потому что первые же слова Кириллова о них ее удивили. Она не понимала, какое отношение может иметь такое незначительное, пустяковое событие, как утрата ключей, к тому, что случилось с Мямлиным, с Сашей, с парнем, которого она любила и которого потеряла. Ключи она тоже потеряла. Но эти две потери были несоизмеримы и, как она думала, не стояли в одном ряду. Она говорила об этом другими словами, но в конце концов неважно, какие слова мы употребляем, – важна мысль; а мысль была ясна. Ее, сказала Анюта, уже много раз спрашивали об этих ключах. Спрашивал Миша, спрашивали в конторе, да кто только не спрашивал… Просто она невезучая. И все Спицыны невезучие. Так уж им на роду написано – быть невезучей семьей…
– Вы преувеличиваете, – возразил Кириллов, – надо реальнее смотреть на вещи.
– Но Сашу-то убили, – сказала она. Сказала как-то буднично, просто. И поглядела Степану Николаевичу в глаза. Поглядела спокойно. Только лицо сделалось вдруг каменным, да побелели суставы пальцев, сжимавших ремешок сумочки. Трудно ей давалось спокойствие.
– Оставим это, – сказал он мягко. – Чтобы что-то понять, надо знать. А мы еще многого не знаем. Я хочу, чтобы вы помогли нам…
Пальцы ослабили хватку.
– Я ничего не знаю про эти ключи. Вечером клала их в сумку, а утром не нашла. Вот и все.
– Нет, не все. Давайте вспомним тот день…
И они стали вспоминать тот день. Вспоминала, конечно, она, Кириллов только подбадривал ее наводящими вопросами.
В тот день не произошло ничего из ряда вон выходящего. Утром Анюту предупредили, что Евгений Васильевич уходит в отпуск. Она восприняла это известие без энтузиазма, но и не огорчилась особо. Так велось уже четвертый год: Выходцев уходил в отпуск, Анюта принимала у него кассу. Случалось, как и в этот раз, принимать кассу с деньгами. Выходцев сам ездил в банк, сам раздавал зарплату. Анюта получала ключи в конце рабочего дня. Предварительно они пересчитывали остатки, Анюта, где надо, расписывалась; потом опечатывали сейф и шли по домам. В тот день она пришла в бухгалтерию в четыре часа. К пяти все формальности были завершены, и они втроем – главбух, кассир и Анюта – покинули контору. На крылечке уже сидел вахтер. Все как обычно.
– Вы хорошо помните, что клали ключи в сумку?
– Да, сумка стояла на столе.
– Вы заперли сейф и опустили ключи в сумку?
– Да, Евгений Васильевич сам опечатал сейф.
– Где вы были в это время?
– Стояла рядом.
– А где был главбух?
– За своим столом.
– Никто из вас не выходил из помещения? Я имею в виду время от четырех до пяти…
– Нет.
– Кто-нибудь заходил в бухгалтерию в этот час?
– Нифонтов. Он что-то спросил у Андрея Силыча… Постоял в дверях и ушел.
– Постарайтесь вспомнить, что именно его интересовало?
– Он… – Анюта задумалась на секунду. – Он спросил… Да, он спросил, долго ли мы будем сидеть в конторе? Ему надо было сходить за водой…
– За водой?
– Да. Он держал в руках чайник. Нифонтов, когда дежурит, всегда пьет чай.
Это Кириллову было известно.
– В комнату он не заходил?
– Нет. – Она стала догадываться, куда он клонит, и вздохнула, отрицательно покачав головой.
– Хорошо, двинемся дальше. Вы вышли из конторы втроем…
Вышли и тут же разошлись в разные стороны. Выходцев повернул к своему дому, Андрей Силыч – к своему, а Анюта пошла в клуб. Мямлин был занят на сцене. Она посидела в зале, посмотрела, как идет репетиция. Потом ей захотелось есть. Столовая была уже закрыта на ремонт; она, зная это, сходила в клубный буфет, съела там несколько бутербродов с сыром, выпила стакан какао. Нет, около нее никого не было… Да, сумочку она раскрывала – доставала деньги, но были ли там ключи, не помнит, не обратила внимания. Вынула из сумки кошелек, расплатилась и ушла. Саша уже сидел у себя в кабинете, читал какую-то бумажку. Her, он ничего не сказал, сложил листок вчетверо, сунул во внутренний карман пиджака, улыбнулся Анюте, и они пошли смотреть кино. Во время сеанса сумку она держала на коленях. И когда они ушли из кино, сумка была у нее в руках. До самого дома…
Стоп. Бумажка во внутреннем кармане пиджака… Но ведь никаких бумажек, когда нашли тело, в карманах у Мямлина не было обнаружено. Документы были при нем, а бумажки не было. Нет.
– На что была похожа эта бумажка? На письмо? Или?…
Она этого не знала. Текст был машинописный. Но был ли этот листок бланком, или страничкой рукописи, или письмом, она не смогла вспомнить. Да, жаль. Но все равно это был факт. Пока не объясненный, но факт. Кириллов взял его на заметку, и они двинулись дальше.
Натурально и фигурально. Натурально они медленно шли по тропинке к Мызе, а фигурально снова подошли к конторе. На следующий день в девять утра Анюта вошла в комнату бухгалтерии. Андрей Силыч был уже на месте. В коридоре толпились грибовары, пришедшие за наличностью. Анюта открыла сумку, потом вытряхнула все ее содержимое на стол, потом растерянно взглянула на Андрея Силыча. «Невозможно представить», – сказал главбух, и они, теперь уже вдвоем, тщательно осмотрели сумку и то, что лежало на столе. Ключей не было.
– А печати?
– Печати были целы, но я все равно испугалась. Андрей Силыч послал за Нифонтовым и стал меня успокаивать.
– За Нифонтовым?
– Да, он же слесарь.
– И он открыл сейф? Как он это делал?
– Ну… Я не знаю… Он пришел сердитый. Выпил стакан воды, потом принес какие-то железки и открыл сейф.
– Быстро?
– Да. Через полчаса я уже отпустила грибоваров.
– Хороший слесарь ваш вахтер.
– Да, – сказала она. – Его всегда зовут на тонкие работы. Так, как он, никто не умеет…
– Почему же он вахтер?
Она кинула на Кириллова косой взгляд и ничего не сказала.
– В самом деле, почему? – повторил он. Анюта вдруг резко остановилась и повернулась. Ее лицо снова окаменело. Черные цыганские глаза смотрели в упор.
– Так вы никогда не найдете убийцу, – бросила она презрительно.