Читать интересную книгу Новый Мир ( № 2 2009) - Новый Мир Новый Мир

— Да что вы! Вы все не унесете зараз! — воскликнула продавщица.— Давайте я помогу.

— Нет-нет, — запротестовал Павел. — Не надо вам выходить, там такая грязь!

Он относил к машине по два и по три пакета, пока не заполнил доверху весь багажник. Последний пакет в магазине упал, и банки консервов раскатились по всему полу. Когда Павел возвратился, продавщица сидела на корточках, вытаскивая из-под прилавка консервы и засовывая обратно в пакет. Она испуганно обернулась, когда Павел остановился в дверях. Одна банка выскользнула из рук и покатилась по наклонному полу, Павел подставил ногу и остановил банку. Продавщица выставила нижнюю губу и с силой дунула вверх, то ли остужая лицо, то ли пытаясь сдуть прилипшую ко лбу прядь. Пока Павел подходил, подкатывая ногой банку, продавщица медленно поднималась, но так и не разогнулась полностью; стояла, если не спиной — полубоком, только повернув к нему голову; одна пола красного халата загнулась и теперь оставалась приподнятой, оттопыренной в сторону. Павел еле унял желание подойти сзади.

Когда он поднял с пола консервы, продавщица уже полностью распрямилась, развернулась к нему и теперь завязывала платок. Локти ее поднялись, фуфайка широко разошлась, ткань халата, затянутая пояском ниже, натянулась длинными продольными волнами, и в одной паре волн Павел обнаружил ее небольшие груди, сверху обозначенные еще четче — мятыми лацканами халата.

Непроизвольно он сделал движение, но обнаружил в руке консервную банку.

— Нож есть? — хрипло проговорил он.

— Что? — шепотом спросила продавщица, сразу опустив локти.

— Нож. Консервный. Я хочу купить нож, — тоже перешел он на шепот.

— У меня нет.

— Я куплю, — он почти хрипел. — Я куплю.

— У меня есть. Есть-есть! Там вон в ящике, где отвертка и плоскогубцы.

Продолжая говорить шепотом, она отстранилась и, перегнувшись через прилавок, показала гнутым пальчиком вниз.

Тихо, едва не на цыпочках, он прошел за прилавок, присел и начал осторожно выдвигать ящики. В верхнем были деньги, в среднем — гири, нижний не поддавался.

— Он сломан, — сказала она вполголоса, подойдя.

Он уже не смотрел, он чувствовал рядом запах ее коленей, обтянутых тонкими коричневыми рейтузами. Переменив руку, он еще раз потянул ручку ящика и тут же освобожденной рукой обхватил ее за колени, прижал их к своей груди, развернулся и, на секунду уткнувшись лицом в самый низ живота, забросил другую руку ей за спину, чтобы не дать упасть или упасть не так резко. Однако она и сама удержалась, только сдернула счеты и быстро села в тени прилавка, прикрывая счетами грудь. Павлу еще пришлось с ними побороться.

— Свет-свет-свет, — зашептала она, когда ему удалось полностью оказаться наверху, а потом громко, в голос: — Свет!!

Он закрыл ее рот рукой, и, когда отпустил, губы оставались немы. Он коснулся их своей нижней губой, такой же сухой, как ее, затем верхней, провел меж них кончиком языка и водил, пока ее губы не размякли и меж ними не обнаружилась глубокая влажная щель, на дне которой, заслоном, были стиснуты зубы; и тогда он накрыл ее рот своим, заодно пустив в дело и руки. Она отталкивала его одновременно с попытками хватить глоток воздуха, но уже и сама искала его мокрый рот, если он чересчур отвлекался на ее шею, обнажившееся плечо; наконец ему удалось освободить ее грудь с необычно черным для блондинки кружком, большим и черным кружком, на котором криво торчал высокий тонкий сосок. Хватая сосок губами, заглатывая потом весь кружок и снова возвращаясь к соску, покусывая его мелко-мелко, даже не кусая по сути, а только дрожа зубами, ибо знал, что женщинам это напоминает рефлексы взявшего грудь ребенка, он спустил свою руку ниже, нащупал все впившиеся в ее мягкое тело резинки и надежно подсунул под них пальцы. Он стягивал трусы и рейтузы одновременно; она отбивалась и отталкивалась ногами, они выехали из-за прилавка на свет, трусы и рейтузы застряли на ее сапогах; она стискивала колени, воспользовавшись тем, что Павел задерживался с молнией джинсов, пыталась свалиться то на один, то на другой бок; свет бил ей в глаза, она отворачивалась от него тоже, но и когда Павел был готов и уже протискивался коленом меж ее голых ног, она все еще продолжала ехать, пока они оба не очутились на ярком свету, и только тут она неожиданно сдалась, сама раздвинула ноги и распласталась по-лягушачьи. Путаясь в ее и своей, в их общей стреноженности внизу, Павел еще только пробирался вперед, когда она вытащила из-под шеи платок, подняла его над собой, закрутила и лентой бросила на глаза. Оголенные ее руки еще секунду следили, правильно ли опустился платок, а потом поднялись и протянулись к нему. Павел понял, что большего в этой жизни никогда не хотел, и, войдя, почувствовал себя дома.

Ночь смотрела через порог.

Весь следующий день Павел копал картошку. Он не слушал отца и еще меньше соседку, приходившую выкосить очередное полукружие на усадьбе и унести траву в большой пластиковой корзине, — в такой Маша держит грязное белье. Павел копал картошку, хотя не переставал сеять дождь. Стереопара вышла погулять, в двух одинаковых плащиках с капюшонами, но на огороде завязла. С Томы соскользнул сапожок, и они обе заревели, когда один носочек из четырех был запачкан.

Отец вышел только раз. Он вытащил из глубокого междурядья залитую водой и заляпанную землей пленку и накрыл ей четыре рулона сена, привезенных уже больше месяца назад соседом напротив. Увидев пленку, явилась соседка сбоку и вступила с отцом в дискуссию, говоря, что сено уже промокло — сопреет и что его надо растряхнуть, просушить, а потом уже окопнить. А еще ей приспичивало узнать, неужели отец собирается продержать теленка всю зиму, а иначе зачем тогда это сено? Отец лишь отмахивался, говоря: да пусть и сопреет — пустит в хлев на подстилку, но соседка такой растраты не понимала и настаивала, что если не забивать бычка осенью, ему надо раздавить яйца. Ужо-ко скажет ветеринару.

К вечеру облака разнесло, но они по-прежнему текли мылом, и радужное предзакатное небо тоже отдавало каким-то мыльным раствором. Павел бросил копать, но домой не пошел, начал сматывать, мыть и убирать на зиму поливочный шланг. После этого он надумал заделать старую дыру в сетке-рабице, через которую зайцы зимой пролезали по высокому снегу и, словно ножницами, срезали ветки молодых яблонь.

За проволокой он пошел в дом, где на полатях, вперемешку с луком и чесноком, отец хранил инструменты и прочую полезную ерунду. Павел спустил ящик на пол, перерыл его до самого дна, нашел подходящий моток,

а под ним обнаружились старые плоскогубцы, верней, пассатижи, оставшиеся от прежнего хозяина. Когда-то они хорошо послужили, тонкие ручки были изрядно отполированы, металл, хотя не блестел, сохранял приятную гладкость. Павел оставил их на полу, бросая в ящик все остальное. Пассатижи ему о чем-то напоминали, и вскоре он догадался о чем. Как ночью он приехал с продуктами, как долго разговаривал с сонной и ничего не понимающей Машей и как утром отвез ее на автобус. Пассатижи напоминали лягушку, распластавшуюся лягушку, с длинными, вытянутыми до отказа ногами.

— Пап, не отдашь?

Он подошел с пассатижами к отцу, тут же включившему телевизор на полную громкость. Павлу пришлось еще покричать, чтобы заставить отца оторваться от какого-то вялого политического ток-шоу про судьбу олигархов.

— Так отдашь?

— Последнее забираешь?

— Хочешь отдам свои, из машины?

Отец не ответил. Павел развернулся и пошел к дверям.

— Так их! Так их! Думали, здесь страну разворуют, пойдут теперь разворовывать другую. Думали, в мире много таких советских союзов!.. — летел ему в спину громкий голос отца.

Ночью Павлу приснились бескрайние картофельные поля. По ним, уступом, словно на целине, ползли огромные трактора и за каждым по земле волочилась длинная оглобля. Но потом Павел пригляделся и понял, что это не трактора, а такие большие кузнечики с яйцекладами. И тут из-за облаков вышли женщины, каждая несла большую корзину, в какой Маша держит грязное белье; все они вели себя как умалишенные, пели песни

и бросали в борозды детские носки, а потом припрыгала большая лягушка и съела всех этих женщин. Павел просыпался и опять погружался в сны, и ему становилось то жарко, то холодно.

 

Несколько раз выпадал уже снег, и землю прохватывали утренние морозцы, когда Павел был срочно вызван отцом в деревню: требовалось немедленно зарезать бычка. Только пока Павел собирался, теленок запоносил и сдох. Сосед-тракторист напротив отвез его в скотомогильную яму. Соседка сбоку пришла уговаривать отца продать сено, и отец его продал. Павел помогал переносить сено. Он резал крепкую белую бечеву, стягивающую спрессованную траву в колесо, а потом раскатывал рулон по земле. В одном из рулонов обнаружился маленький плоский трупик.