Хвостов. – Вот этого я не трогал. Я не мог следить за всем… Бог с ним, пускай сидит себе!… Я только иногда комические эпизоды узнавал…
Соколов. – В ваших руках не было писем к Бадмаеву или от Бадмаева?
Хвостов. – Нет. Мне в высшей степени трудно было делать наблюдения, потому что наблюдение было в руках человека, охранявшего эти кружки – каким был Белецкий. Раз все наблюдение и филерское охранное отделение ему подчинено, – ведь меня может совершенно запутать, если я сам начну наблюдать… Отрывочные сведения могли быть у меня через случайных лиц или через знакомых, проникнувших во многие кружки… Повторяю: ошибочно или нет, но я за Бадмаевым не пытался наблюдать; это меня менее интересовало, чем другое… Если бы я знал, что будет вопрос о шпионаже наверху или что-нибудь в этом роде, то я, может быть заинтересовался бы… Я думал: бог с ним! – если он шарлатан, то шарлатан…
Председатель. – Значит, Белецкий охранял этот кружок?
Хвостов. – Он охранял все кружки. Но меня этот кружок интересовал менее других. Мне почему-то казалось, что между ним и «Электрическим Обществом», которое меня интересовало, нет связи. Почему мне так казалось – не могу сказать. Это было мое впечатление…
Смиттен. – Что вы имеете в виду под словом «охрана»? Эти кружки находились под наблюдением агентов Белецкого или охранного отделения, или они охраняли, обеспечивали безопасность известных лиц?
Хвостов. – Я могу твердо сказать, что это касалось охраны обеспечения личности – относительно Распутина…
Председатель. – Еще один вопрос: когда Белецкий ушел, вы имели возможность получить листки о наблюдении за Распутиным? Вы не можете сказать, – в департаменте полиции был особый отдел, какая-нибудь часть, которой была поручена охрана Распутина?
Хвостов. – Нет, департамент полиции не охранял: это было в охранном отделении, как это мне потом удалось выяснить. После того, как Белецкий ушел, я был всего 10 дней, и первое, что удалось сделать, – это добиться его назначения в Сибирь. Первое, что я предложил начальнику охранного отделения, – дать мне то, что мне было недоступно раньше…
Председатель. – Это вы изложите, когда вы перейдете к кружку Распутина, как центральному… Благоволите рассказать о других кружках.
Хвостов. – Потом был кружок Бурдукова, кн. Андроникова, кружок Вырубовой…
Председатель. – Расскажите про кружок Бурдукова.
Хвостов. – Я иду по степени меньшего их значения, в моих глазах, – по степени их меньшего значения для меня… Я коснусь кружка Бурдукова, в который я сам даже не стал проникать. Ведь не разорваться же: надо дело делать, не только же об этом думать!… Относительно кружка Бурдукова должен сказать, что там был известный финансист Манус – очень богатый человек…
Он имел «Российское транспортное общество» и другие российские промышленные общества… Это «Транспортное общество» обратило на меня свое внимание потому, что там было много немецкого капитала. Поэтому я обратил внимание на это «Транспортное общество» и на разные перевозки: нет ли там какого-нибудь немецкого шпионажа? Вот этот Манус казался тогда человеком довольно подозрительным… Манус участвовал раньше в кружке кн. Мещерского, и на его деньги отчасти издавался даже «Гражданин». (Как говорят, он сам писал под псевдонимом «Зеленый».) Меня поразило, что некоторые телеграммы в Царское Село, которые посылались и которые иногда мне попадали в руки (я говорю: «иногда», потому что перлюстрация почтовой станции была в руках Белецкого, так что мне удавалось только урывками от кого-нибудь получать, – если кто хотел выслужиться, например)… Таким образом, за подписью «Зеленого» были получены в Царском Селе телеграммы к Вырубовой, которая передавала их во дворец. Так как меня заинтересовал «Зеленый», т.-е. псевдоним Мануса, я и выяснил, что он имел близкие отношения к Бурдукову: он помогает ему и держит на большом жалованьи – не за его труды, а для того, чтобы проводить его дела, как мне казалось… Потому что едва ли Бурдуков способен был на какой-нибудь серьезный труд и на какие-нибудь коммерческие дела!… Мне казалось, Манус держит Бурдукова для того, чтобы посылать его по разным делам; коммерческие люди любят оставаться в тени, и Манус, как коммерческий человек, посылал всюду Бурдукова… Вот этот самый Бурдуков корреспондировал с лицами, которые имели в Царском вес: это были Нилов и Саблин (Нилов влиял на государя, как известно, а Саблин – на Александру Федоровну). И вот, некоторые лица приносили мне такую перлюстрацию… Обычно перлюстрация шла к Белецкому, а потом – частью – попадала ко мне: то, что Белецкий считал нужным мне давать… Помимо Белецкого, один из желавших выслужиться принес мне записку такого содержания; из записки я узнал, что Манус (знали его[*] Игнатием Порфировичем) получил от Саблина следующее письмо: «Вы, Игнатий Порфирович, мне не приказывайте ругать Барка: вы три дня тому назад приказывали хвалить его, – я его хвалил… Как же возможно сразу его ругать?». Вот такого содержания была записка. Я стал расследовать, и выяснилось, что дела проводятся Бурдуковым: с одной стороны он действует через Саблина и Нилова, а с другой стороны – через Распутина… Такое было с разных сторон обложение: если какое-нибудь дело нужно было провести, – с одной стороны, скажет Распутин пророчески, что так надо. А с другой стороны, Александре Федоровне скажет один, другой – Николаю II… И дело может быть проведено…
Родичев. – Вы можете сказать, какие дела могли быть проведены через Бурдукова?
Хвостов. – Маленькие дела… Все дела, большею частью, коммерческие: право жительства, постройки каких-нибудь сухарных фабрик… Это меня не интересовало. Меня интересовало «Электрическое общество», а сухарные фабрики и др. – бог с ними совсем!… Я знал, что там бывал Белецкий и другие лица…
Апушкин. – Вот, вы говорили по поводу сухарной фабрики: это имело отношение к нуждам армии… В связи с этим, не бывал ли там кто из Военного Министерства: ген. Сухомлинов, например, – не помните? – или вообще из чинов Военного Министерства?
Хвостов. – Не помню… Я установил, что такой кружок есть. Для меня это было ясно. Я считал: пускай себе проводят дела… Я ведь всего был пять месяцев…
Председатель. – А Мануйлов-Манасевич бывал у Бурдукова?
Хвостов. – Не могу вспомнить…
Руднев. – Вы, как министр внутренних дел, не могли заниматься мелкими делами. Но не поручали ли вы какому-нибудь помощнику выяснить все эти дела?
Хвостов. – Нет, не поручал. Оттого у меня такие отрывочные сведения, что я не мог никому поручать… Только по уходе Белецкого я набрал несколько лиц, которым мог давать поручения. Таких лиц, которые могли установить сношения с Царским Селом, у меня не было…
Руднев. – Когда вы вступили в Министерство Внутренних Дел, были некоторые лица, которых вы привели с собой, к которым вы относились с доверием (например, А.Б. Шадурский,[*] которому вы поручили департамент общих дел), но были и другие лица?
Хвостов. – Я перевел директора канцелярии Писаренко[*] и директора духовных дел Петкевича.
Руднев. – Не будете ли добры сказать имя и отчество Писаренко[*] и Петкевича и где они находятся?
Хвостов. – Борис Васильевич Писаренко[*] остался директором, а Георгий Болеславович Петкевич ушел в отставку.
Руднев. – Еще кого вы перевели?
Хвостов. – Не помню… Мелких, – потому что крупные все должности были заняты. Товарищами министра оставались: Плеве, Волконский и Белецкий. Директором департамента земского отдела – Неверов. Все это были такие лица, которым нельзя было давать таких тонких поручений, как сношение с Царским Селом…
Руднев. – А директором департамента полиции кто был?
Хвостов. – Директора не было, а исполнял временно должность его – Кафафов, мой товарищ по московскому университету. Он не касался полиции. Полицейская часть была всецело в руках Белецкого… Только потом, по уходе Белецкого, мне удалось набрать лишь таких лиц, которых я хотел. Шадурского я взял директором департамента общих дел, потому что ничего общего с администрацией департамент общих дел не имеет. Я сам, будучи губернатором, много терпел от двоевластия. Мне хотелось, чтобы какая-нибудь железная рука их обуздала… Я знал Шадурского за человека твердой воли, за человека, который доведет до конца начатое, и мне хотелось, чтобы он немного порасчистил, – чтобы не мне на них кричать, а чтобы был какой-нибудь человек, который бы на них рычал и кричал… Самому неприятно играть роль пугала, а без этого в России, – вы меня простите! – нельзя… В России сто губернаторов: у кого тетушка, у кого камергер, у кого шталмейстер… Нужно их держать в руках: делать это трудно, потому что у каждого есть заручка!… А Шадурскому было все равно… И он привел их в такую субординацию, что я по сравнению с ним оказывался милостивым… Человек уже на все соглашается, потому что Шадурский его напугает судом и другими репрессиями… А если я говорю, что его переведут в другую губернию, – он благодарит!… Такому человеку, как Шадурский, поручить такое тонкое дело, как Царское Село, было опасно, потому что, если бы он узнал, что идет перлюстрация писем, он снесся бы с охраной… Была опасность самому быть обысканным, тем более, что существовала контр-разведка, которая находилась в руках человека, преданного Александре Федоровне: военная контр-разведка была у товарища военного министра Беляева…